даже уплатила мне вперед.
и как мой лакей, знавший обо мне всю подноготную, предал меня этим плутам.
Вместо того чтоб винить самого себя в сем прискорбном происшествии и
сознаться, что этого никогда бы со мной не случилось, не проболтайся я без
всякой нужды трактирщику Махуэло, я обрушился на ни в чем не повинную
Фортуну и стократно проклял свою звезду. Хозяин меблированных комнат,
которому я поведал свое несчастье и который, быть может, знал о нем не
меньше меня самого, проникся ко мне сочувствием. Он выразил мне свое
сожаление и очень негодовал на то, что все это произошло в его доме.
Полагаю, однако, несмотря на все его уверения, что он принимал в этом
мошенничестве не меньшее участие, чем мой бургосский трактирщик, которому
я всегда приписывал честь всей комбинации.
не стоит предаваться отчаянию, а лучше ополчиться на свою злую судьбу. Я
призвал на помощь все свое мужество и, одеваясь, сказал себе в утешение:
"Какое счастье, что плуты не утащили моего платья и пощадили те несколько
дукатов, которые были у меня в кармане". Я был им признателен за их
деликатность. Они оказались даже настолько великодушны, что оставили мне
полусапожки, которые я тут же отдал хозяину за треть цены.
чтоб тащить мои пожитки. Прежде всего я отправился на постоялый двор, где
остановился накануне, чтоб наведаться, не уцелели ли мои лошаки. Я уже
знал заранее, что Амбросио их там не оставил, и дай бог, чтоб я всегда так
здраво судил о нем.
вечер. Убежденный, что уже никогда не увижу ни их, ни столь любезного мне
чемодана, слонялся я уныло по улицам, размышляя о том, что предпринять. У
меня было искушение вернуться в Бургос и снова обратиться за помощью к
донье Менсии, но я отказался от этого намерения, не желая злоупотреблять
добротой любезной сеньоры и к тому же прослыть за олуха. Я давал себе
клятву впредь остерегаться женщин и, пожалуй, в те минуты не доверился бы
даже целомудренной Сусанне. От времени до времени я поглядывал на свой
перстень и горестно вздыхал, вспоминая, что это подарок Камилы.
разбираюсь в людях, которые их выменивают. Не стоит ходить к ювелиру,
чтобы лишний раз убедиться, какой я дурак". Все же мне хотелось выяснить
стоимость перстня и я отправился к брильянтщику, который оценил его в три
дуката. Услыхав эту оценку, которая, впрочем, нисколько меня не удивила, я
послал к дьяволу племянницу филиппинского губернатора, т.е. воздал бесу
бесово. Когда я выходил от брильянтщика, со мной поровнялся какой-то
молодой человек, который тут же остановился и принялся внимательно меня
разглядывать. Сперва я его не узнал, хотя и был с ним хорошо знаком.
знаете, кто я? Или два года так изменили сына цирюльника Нуньеса, что его
и узнать нельзя? Вспомните Фабрисио, своего земляка и однокашника. Сколько
раз мы спорили с вами у доктора Годинеса об универсалиях и метафизических
степенях (*26).
обнялись самым сердечным образом.
выразить свой восторг... Однако, - воскликнул он с удивлением, - какой у
тебя блестящий вид. Ведь ты, прости господи, расфуфырился, как принц.
Прекрасная шпага, шелковые чулки, камзол и епанча бархатные, да к тому же
с золотым шитьем. Футы-нуты! это дьявольски попахивает любовной интрижкой.
Держу пари, что ты пользуешься милостями какой-нибудь щедрой старушки.
блестящи, как тебе кажется.
это у вас за перстень на пальце, сеньор Жиль Блас? От кого он, с вашего
разрешения?
вовсе не баловень вальядолидских женщин; напротив, друг мой, они меня
одурачили.
понял, что со мной сыграли какую-то штуку. Он попросил меня объяснить,
почему я так жалуюсь на прекрасный пол. Я охотно согласился удовлетворить
его любопытство, но так как история моя была не из коротких, да к тому же
нам хотелось побыть вместе подольше, то зашли мы в питейный дом, где можно
было удобнее побеседовать. Там я рассказал ему за завтраком все, что
произошло со мной после отъезда из Овьедо. Мои приключения показались ему
весьма диковинными и, выразив мне сочувствие по поводу досадного
положения, в котором я очутился, он сказал:
сильные и смелые души тем и отличаются от слабых. Очутившись в беде,
мудрец терпеливо дожидается лучших времен. Цицерон учит никогда так не
падать духом, чтоб забыть самое главное, а именно: что ты - человек. У
меня самого как раз такой характер: несчастья меня не угнетают; я стою
выше всяких превратностей судьбы. Вот, к примеру: влюбился я в Овьедо в
одну отцовскую дочь, которая ответила мне взаимностью; я попросил у отца
ее руки, но он отказал мне. Другой на моем месте умер бы с горя, а я -
дивись же силе духа! - похитил эту юную особу. Она была живой и ветреной
кокеткой, а потому ставила свои прихоти выше долга. Полгода возил я ее по
Галисии, после чего, войдя во вкус путешествий, пожелала она поехать в
Португалию, однако выбрала на сей раз другого попутчика. Новый удар! Но я
не пал под бременем этого несчастья и поступил мудрее Менелая: вместо того
чтоб ополчиться на Париса, который свистнул мою Елену, я был ему
признателен за то, что он меня от нее избавил. Затем, не желая
возвращаться в Астурию во избежание возможных столкновений с правосудием,
отправился я в Королевство Леонское, проматывая в городах деньги,
оставшиеся у меня после похищения моей инфанты; ибо оба мы, уезжая из
Овьедо, успели здорово погреть руки и как следует снарядиться в дорогу. В
Паленсию я приехал уже с одним дукатом, да еще пришлось мне из этих денег
купить себе башмаки. Остатка хватило не надолго. Положение мое становилось
затруднительным, и я даже начал жить впроголодь, - необходимо было быстро
принять меры. Я решил поступить в услужение. Сперва устроился я у одного
крупного торговца сукном, сын которого был большим забулдыгой; я нашел там
убежище от голода, но зато попал в затруднительное положение. Отец
приказывал мне следить за сыном, а сын просил, чтоб я помогал ему
обманывать отца: пришлось выбирать. Я предпочел просьбу приказанию, и
из-за этого предпочтения лишился места. Затем я поступил к старому
живописцу, который захотел по дружбе посвятить меня в основы своего
искусства; но, обучая меня сему ремеслу, он морил меня голодом. Это
внушило мне отвращение к живописи и к пребыванию в Паленсии. Я перебрался
в Вальядолид, где, к величайшему своему счастью, попал в дом к смотрителю
богадельни; там я живу по сие время и весьма доволен своим местом. Хозяин
мой, сеньор Мануэль Ордоньес, - человек глубокого благочестия и весьма
достойная персона, ибо он постоянно ходит потупив глаза и с большими
четками в руках. Говорят, будто он смолоду так старался делать добро
бедным людям, что пристрастился к их добру с неусыпным рвением. И,
действительно, попечения его не остались без награды: все ему удавалось.
Небо ниспослало на него свою благодать. Ратуя о делах бедняков, он
разбогател сам.
мог бы, по-моему, играть более почетную роль в обществе, чем роль слуги;
молодчик с твоими достоинствами имеет право летать повыше.
склада, как я, нет более приятного занятия, чем мое. Должность лакея,
действительно, тягостна для дурака; но для смышленого малого она заключает
в себе одни только привлекательные стороны. Человек с выдающимся умом
поступает в услужение не для того, чтоб работать физически, как
какой-нибудь простачок. Он находит себе место не столько чтоб служить,
сколько для того, чтоб командовать. Сперва он изучает своего барина, затем
потакает его слабостям, втирается к нему в доверие и, наконец, водит его
за нос. Так я и поступал со своим смотрителем. Сначала я раскусил, что это
за гусь: заметил, что он хочет прослыть праведником, и сделал вид, будто
попался на эту удочку. Это ничего не стоит. Но я пошел дальше и стал его
копировать; разыгрывая перед ним ту роль, которую он разыгрывал перед
другими, я обманул обманщика и мало-помалу сделался его фактотумом.
Надеюсь со временем и сам приобрести состояние, пристроившись под его
покровительством к добру бедных людей, ибо чувствую к добру не меньшее
влечение, чем мой хозяин.
поздравления. Что касается меня, то я возвращаюсь к моему первому
намерению: сменю свой расшитый кафтан на сутанеллу, отправлюсь в Саламанку
и там, став под знамена университета, буду учительствовать.
мечта! Что за безумие в твои годы стать педагогом! Да знаешь ли,
несчастный, на что ты себя обрекаешь этой выдумкой? Как только ты
поступишь на место, весь дом будет за тобой присматривать, каждый твой шаг
будет обсуждаться со всех сторон. Тебе придется непрестанно держать себя в
руках, принять обличие лицемера и притворяться воплощением всех
добродетелей. У тебя не останется почти ни одной свободной минуты для
Панов Вадим
Махров Алексей
Шилова Юлия
Быков Василий
Пехов Алексей
Глуховский Дмитрий