Чтение 15–й страницы книги ~Андерграунд, или Герой нашего времени~

И в этом приеме предчувствий будущего наше прошлое, Я думаю, ни при
чем. Мы свободны от прошлого. Мы чистый лист. Мы ловцы.

Каждый раз, когда Я видел ее лицо (крупно) на экране, Я
вспоминал тонкую струйку вина, стекавшую по ее
дрожащему, нежно очерченному подбородку. Я тотчас
спохватывалсЯ и набирал изРпод крана воду в бутылку (в
чайник), чтобы полить оконные цветы. Тоже струйкой. В
этом был наш с Вероникой черезэкранный контакт С наше
общение. Наши, если угодно, длящиесЯ отношения. Стоило
ли тогда писать изящные верлибры, чтобы теперь делить
прилюдно деньги на нужды культуры? С Я не задавалсЯ
столь лобовым вопросом. Могло статься, что с экрана она
в сущности тоже поливала в горшках чьиРто чужие
цветочки.

Я только и узнавал о ней по ТВ. Не знаю даже, писала ли она стихи.

Она отправила два молодых дарованиЯ за границу, чтобы посмотрели мир.
(Они тут же сбежали туда насовсем.)

Она нашла спонсоров длЯ литературного журнала. (Журнал тем заметнее,
увы, хирел.)

И не могла она не чувствовать, сколь временно и скользяще ее положе-
ние. Едва демократы, первый призыв, стали слабеть, под Вероничку, под ее
скромный насест, уже подкапывались. Как ни мало, как ни крохотно было ее
начальническое место, а люди рвались его занять. Люди как люди. Ее уже
сталкивали, спихивали (была уязвима; и сама понимала).

Возможно, поэтому, спохватившись (Я так понимаю), она изо всех силе-
нок поспешила делать добрые дела.

В частности, Вероника успела познакомить менЯ с Двориковым. Как те-
перь выражались, вывела менЯ на известного Дворикова С демократ, мос-
ковский депутат (а не почти депутат, которыми Москва уже кишела). Вдум-
чивый и прекрасный, по ее словам, человек. њуткий. Любящий людей. И так
далее... Оно так и было: и чуткий, и вдумчивый. И людей любящий. Но ко
всему этому у Павла Андреевича Дворикова было еще одно качество, которое
Вероника не назвала (а может быть, не знала, не разглядела) С он был
глуп. Не то чтобы Явно дураковат, разумеется, нет. Образован, интеллек-
туален, даже остроумен, но при всем том, как бы это ловчее выразить, был
он глуповатоРвосторженноРчестен . Таких тотчас подымают в верха в наших
забубенных коллективах С особенно при капитальных сменах начальства. Они
вдруг всех устраивают. Известнейший российский тип времени перемен. Мож-
но чуть иначе и чуть лучше о нем сказать, варьируЯ и уточняЯ, что был де
он честноРглуповатоРвосторжен.

Этот Двориков мне и позвонил. Не вечером, не в поздней расслабухе,
когда с кем ни попадЯ по телефону можно час по душам, а с утра, ранний
был звонок. С самого утреца, когда такие люди, как он, минуты считают и
берегут. Сам позвонил. Все ли, мол, в порядке?..

С В порядке, С отвечаю.

Беседуем. Жизнь, что ни говори, чудо, чудо и радость! С особенно та-
ким вот солнечным утром. Солнце брызжет в мои окна (в окна Лялиных, в
окна Бересцовых, но ведь достаетсЯ и мне).

УтренняЯ телефоннаЯ беседа с Двориковым тоже в радость и приятна уже
сама по себе (хотЯ он немного комплексует, говорЯ с агэшником, не без
того). Но ведь как всякий, кто после перемен так легко и так сразу нашел
себЯ в звездной высоте, то бишь в больших начальниках, он не может не
чувствовать себЯ чуточку неловко. (њто говорит о нем хорошо.) Сам Двори-
ков, а не хухрыРмухры, товарищ Двориков, господин Двориков всерьез
расспрашивает менЯ о моей судьбеРзлодейке С о моих десятилетних непубли-
кациях С о моей общажноРсторожевой жизни и жизни вообще. А жизньРто, меж
тем, торжествует. Да, говорю, слышу. Слышу жизнь. Слышу ее триумф С мы
победили! И солнце в окна, и позавтракал Я отменно (продуктами Лялиных),
и чай на столе душист, и приятельРдепутат вовремЯ вылез из кустов, чтобы
сыграть на рояле.

Ведь как кстати! С Я про рояль, оказавшийсЯ не только в кустах, но и
рядом с большим дуплистым деревом, с дубом. (Где в дупле, как оказалось,
давно уже проживает замшелый подванивающий агэшник.) Я говорю, Павел
Андреич, а не выпить ли нам крепкого чего С поРтоварищески вместе и с
утреца? С А он, смеясь (у него звонкий молодой смех), отвечает, нет,
нет, нет, не выпить, нас жизнь еще не переехала, чтоб пить с утра. Пос-
мотри, мол, какое солнце! какое времЯ сейчас на дворе: какое тысячеле-
тие!.. С Он, депутат Двориков, беретсЯ к тому же помочь получить мне,
бездомному сторожу чужих кв метров, мою, да, да, мою квартиру, С он с
тем мне и звонит, однокомнатную, пустую и близко от метро. Как раз та-
кая.

Квартира С это уже слишком.

У менЯ квартира. (Звучит как музыка.) Однокомнатная, в ней нет ниче-
го, кроме раскладушки. Но уже есть (уже дали) ключи.

Я туда только и принес что свой старый чайник да коробку с заваркой.
Поставил в кухне на подоконнике. Кв метры девственно пусты и вздрагивали
эхом от шагов, от первого звучаниЯ голоса.

А сама комната оказалась хороша, светла и потому совсем уж пуста, как
начало мира. Но в том и почерк, что так эффектно (так сразу) распахнув-
шеесЯ длЯ менЯ пространство жилья, и в особенности большая, с солнцем
комната, не показались мне началом . Не могу объяснить. њутье пса. Бом-
жовый нюх. (Вот когда мне в общаге предложили посторожить первую богатую
квартиру, Я поверил: начало.)

Из окна комнаты не был виден ни один перекресток. (Был лишь отдален-
ный, легкий гул машин.) Обманчивое чувство новизны С вот что Я почуял и
услышал в звучной гулкости тех стен. Казалось, в рисунке Кандинского на-
ша цензура соскребла сабли, завитки и кружки, оставив лишь водяные знаки
их присутствия. Намеки в пустоте мира С тоже абстракт. Но абстракт до
той отчужденной степени, что кв метры лежали холодные, а даренаЯ раскла-
душка (единственный на них предмет) представилась дряхлой и короткова-
той, да и уже занятой чьимРто телом. На раскладушке лежал, храпел (гул
машин) невидимый хозяин. Не Я. А Я только стоял среди голых стен, как
перед открытием мира, которое, увы, всеРтаки задерживается. Возможно, у
Вас. Вас. Кандинского на примете всегда была вот эта пустая, выданнаЯ
случайным чудом квартирка. Комната 20-х годов. Как заготовка. Видок на
будущее: можешь малевать на любой из четырех голых стен С в любую сторо-
ну подаренной тебе пустоты. (Рисуй, но не говори себе и другим, что на-
чинаешь заново.)

Депутат Двориков привел сюда же (Я и часа не пробыл, чутье!) некоего
бездомного человека, чтобы пожить здесь двеРтри ночи. Пустите его на
время, попросил меня. Пустите пожить потерпевшего . И подтолкнул гостЯ
вперед. Тот протянул мне руку.

Я, разумеется, пустил, но Я не обманулсЯ С мне достаточно было гля-
нуть глаза в глаза, когда тот вошел и Явно нехотЯ пожал мне руку. Прох-
вост выдавал себЯ за страдальца. За опального. И (как все они) за лагер-
ника, из тех редких наших лагерников С из числа, мол, самых последних!
Вот он С суровый лицом, вернувшийсЯ наконецРто в родную Москву и Ярив-
шийсЯ теперь на всех тех, кто сладко жил при брежневщине. ТОдна?..У С
это он про комнату, про количество комнат.

17

Он заметно скислил лицо: он Явно ожидал получить. (Он
ожидал чегоРто, достойного его колючей судьбы.)
КакойРникакой, но не голой же, как начало мира,
маленькой однокомнатной квартиры!

Я тут же стал подначивать: как это жить вместе? а как спать?

С ... ВсегоРто одна раскладушка. Предупреждаю! В подобных случаях
сплю валетом С Я строг, старомоден и предпочитаю обнюхивать чужие ноги,
но не чужой рот.

Лагерник завопил, замахал руками С как так вместе? как так вдвоем?!.

С Не слушайте, не слушайте его, Сергей Романыч, С заговорил, заспешил
Двориков. С Петрович С добряк. Это только ворчанье. Ворчит, корчит из
себЯ буку! Он тоже из потерпевших, непризнанный писатель. ВотРвот станет
широко печататься. Все сделаем, чтобы ему помочь. Уверяю вас, он хороший
писатель!..