что это именно так. Мой разум сомневался, а сердце соглашалось - верило и
придерживалось этой веры с того самого дня.
пойти с тобой на войну. За тобой я готов хоть сейчас броситься в битву.
ты узнал о моем решении?
Жак.
откровения. Прежде я не знала, что должна идти и что вообще когда-нибудь
пойду. Как же ты узнал об этом?
Тогда я догадался, что Жанна в то время была словно во сне, в состоянии
необыкновенного экстаза. Она попросила меня сохранить пока в тайне все эти
откровения. Я обещал и сдержал свое слово.
происшедшей в ней перемены. Она двигалась и говорила с энергией и
решимостью, глаза блестели каким-то странным, не известным прежде блеском, и
было что-то особенное, непривычное в ее манере держаться. Этот новый блеск
ее глаз и новое в ее поведении исходили от сознания важности задачи,
возложенной на нее богом; они красноречивее всяких слов говорили о
грандиозности предстоящего дела, которое Жанна готовилась совершить с
присущей ей скромностью. Это спокойное проявление уверенности не покидало ее
все время, пока она не выполнила свою великую миссию.
почтительно, учитывая мое дворянское происхождение; но теперь, по
молчаливому согласию, мы поменялись ролями; она отдавала приказания, а я
принимал их как должное и выполнял беспрекословно. Вечером она сказала мне:
Я отправляюсь на переговоры с комендантом Вокулера, как мне приказано. Он
отнесется ко мне с презрением, встретит грубо и, быть может, на этот раз
откажет в моей просьбе. Сперва я пойду в Бюре, чтобы уговорить моего дядю
Лаксара сопровождать меня - так будет лучше. Ты можешь понадобиться мне в
Вокулере: если комендант не примет меня, я отправлю ему письмо, а поэтому
должна иметь при себе кого-нибудь, кто бы обладал искусством писать и
сочинять. Приди туда завтра после обеда и оставайся там, пока ты мне не
понадобишься.
она была умна и какой у нее был здравый рассудок. Она не приказывала мне
идти с нею вместе. Нет, она не хотела подвергать свое доброе имя злословию.
Она знала, что комендант, сам дворянин, даст мне, как дворянину, аудиенцию,
но она, как видите, и этого не хотела. Бедная крестьянская девушка, подающая
прошение через дворянина, - как бы это выглядело?
свое доброе имя незапятнанным. Я знал теперь, что мне делать, чтобы угодить
ей: отправиться в Вокулер, держаться в стороне и быть наготове на случай,
если я ей потребуюсь.
гостинице. Через день я посетил замок и засвидетельствовал свое почтение
коменданту, который пригласил меня пообедать с ним завтра. Он был
воплощением идеального воина того времени: высокий, статный, мускулистый,
седовласый, грубоватый, обладающий странной привычкой пересыпать свою речь
разными прибаутками и сальностями, собранными им в военных походах и свято
хранимыми, как знаки отличия. Он привык жить в лагере и считал войну лучшим
даром божьим. Комендант был в стальной кирасе, в сапогах выше колен и
вооружен огромным мечом. Глядя на эту воинственную фигуру и слушая его
избитые шутки, я пришел к выводу, что он лишен поэзии и сочувствия с его
стороны ожидать не следует, что молоденькая крестьянская девушка не попадет
под обстрел этой батареи, а будет вынуждена обратиться письменно.
большой обеденный зал, где меня усадили рядом с комендантом за отдельный
столик, поставленный двумя ступенями выше общего стола. За нашим столом,
кроме меня, сидело еще несколько других гостей, а за общим - старшие офицеры
гарнизона. У входной двери стояла стража из латников, с алебардами, в
шишаках и панцирях.
Франции. Ходили слухи, что Солсбери готовится к походу на Орлеан {Прим.
стр.76}. Это подняло бурю горячих споров; высказывались разные мнения и
предположения. Одни считали, что он выступит немедленно; другие - что он не
сможет так быстро завершить окружение; третьи - что осада будет длительной и
сопротивление отчаянным. Но в одном мнения всех совпадали: Орлеан должен
пасть, и с ним падет вся Франция. На этом споры закончились, и наступило
тягостное молчание. Казалось, каждый из присутствующих погрузился в
собственные размышления и забыл, где он находится. В этом внезапном,
глубоком молчании, наступившем после оживленного разговора, было что-то
знаменательное и торжественное. Вдруг вошел слуга и о чем-то тихо доложил
коменданту.
общества бедный старый крестьянин совсем растерялся, стал как вкопанный
посреди зала и не мог двинуться с места; он вертел в руках свой красный
колпак и смиренно раскланивался на все стороны. Но Жанна смело прошла вперед
и, выпрямившись, решительно, без тени смущения, остановилась перед
комендантом. Она узнала меня, но не подала виду. В зале раздался гул
восхищения; даже сам комендант был тронут, и я слышал, как он пробормотал:
"Клянусь богом, она красотка!" Он критически рассматривал ее некоторое время
и, наконец, спросил:
Вокулера, и заключается оно в следующем: пошли людей сказать дофину, чтобы
он не спешил давать врагам сражение, ибо господь собирается оказать ему
помощь.
"Бедная девочка, она не в своем уме!" Комендант нахмурился и вымолвил:
подобного рода предупреждениях. Он и так будет ждать, можешь на этот счет не
беспокоиться. Что еще ты хочешь мне сказать?
изгнать англичан из Франции и возложить корону на его голову.
сумасшедшая!" Комендант окликнул Лаксара:
Это будет лучшим лекарством от ее болезни.
веление бога. Да, это он повелел мне идти на врага. Поэтому я вынуждена буду
обратиться к тебе еще и еще, пока не получу необходимую охрану.
разболтали о случившемся всему городу, а из города слухи проникли в деревню.
Все Домре-ми только и говорило об этом, когда мы вернулись домой.
Глава IX
неудачи. Жители деревни решили, что Жанна опозорила их своим нелепым
поступком и постыдным провалом. Все языки работали до того усердно, с такой
злобой и желчью, что если бы они были зубами, то за безопасность Жанны
нельзя было бы ручаться. Те, кто не бранил ее, поступали еще хуже: они
смеялись над ней, издевались, дразнили, не оставляя в покое ни днем ни
ночью. Только Ометта, маленькая Манжетта и я оставались на ее стороне;
прочие ее друзья, не выдержав града издевательств и острот, избегали ее,
стыдились быть с ней вместе, потому что она стала всеобщим посмешищем, и
жало злых языков донимало всех, кто ей сочувствовал. Наедине с собой Жанна
заливалась слезами, но от людей скрывала свое горе. При людях она была ясна,
спокойна, не проявляла ни тревоги, ни раздражения. Казалось, такое ее
поведение должно было бы смягчить отношение к ней, но этого не случилось, Ее
отец пришел в такое негодование, что не хотел и слышать о ее дикой затее
идти на войну, подобно мужчине. Он уже догадывался о ее намерении несколько
раньше, но терпел, а теперь терпение его иссякло; он говорил: пусть лучше
братья утопят ее, чем позволят осрамить свой пол и идти с войсками; если же
они откажутся, он готов сделать это сам, своими собственными руками.
тем, чтобы она не ушла из деревни. Она же говорила, что время для этого еще
Прозоров Александр
Роллинс Джеймс
Конюшевский Владислав
Свержин Владимир
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей