возвращались через Ботанический сад. После десяти ворота закрывали, и
приходилось перелезать через забор. Валя обычно подсмеивалась над Николаем
- "разведчик, физкультурник..." - и Николаю нечего было ответить. Рука ему
мешала, и он действительно не очень ловко перебирался через решетку. Сад
большой, почти лес, заросший кустарником, старыми дубами и кленами, с
шуршащими под ногами листьями, папоротником по пояс. В нем было темно,
немного сыро, и почему-то невольно хотелось говорить шепотом.
совсем майская гроза, с молнией, громом, потоками воды. Они спаслись в
какой-то вырытой, очевидно детьми, на дне оврага пещере. Сидели рядом:
Николай - на корточках, чтоб не запачкать свой госпитальный костюм, Валя -
примостившись на своем портфеле, обхватив руками колени. Когда ударял
гром, Валя закрывала лицо руками. Николай смеялся:
Тоже вот так сидишь, и смотришь вверх, и ничего не видишь, и хочется, чтоб
только скорее кончилось.
плечи.
свете молнии ее сжавшаяся в комочек фигура казалась детски беспомощной.
Николай снял пижаму и накинул ее на Валю.
уходила.
просто сказала:
застучало, во всем теле застучало - в руках, в груди, в голове. Захотелось
вдруг обнять Валю, всю целиком, с головы до ног.
чистое.
13
Николай, как обычно, обогнул корпус и, взобравшись на стоявшую под
водосточной трубой бочку, подтянулся к окну. Оно открывалось легко и почти
беззвучно. Несмотря на больную руку, Николай за последние дни так
наловчился, что влезал в окно без всяких осложнений. Один только раз,
зацепившись за гвоздь, слегка разодрал рукав на пижаме.
стоя на цыпочках, стал закрывать верхнюю щеколду, как за спиной его
послышались шаги. Николай обернулся. Прямо на него по коридору шел
дежурный врач Лобанов. Лобанов был самый молодой, а потому и самый строгий
врач в отделении. Все знали, что он ухаживает за хорошенькой, веселой
блондиночкой Катюшей, сестрой со второго этажа, и свои дежурства всегда
старается приурочить к дежурствам Катюши. Сегодня это, очевидно, ему не
удалось, поэтому он был зол. К тому же в отделение только что привезли
двух больных, чего он тоже не любил, и он с радостью выместил свою злобу
на Николае.
называется, офицер!..
Николай весело улыбался и пожимал плечами.
лазить! Завтра же доложу начальнику отделения... Извольте идти в свою
палату.
случившемся подполковнику Рисуеву. Рисуев, мягкий, добрый, но
бесхарактерный и больше всего боявшийся неприятностей, только развел
руками и, чтобы снять с себя ответственность, обратился к Гоглидзе,
главному хирургу и фактическому хозяину отделения.
Гоглидзе. - Понимаю, понимаю. Но окна все-таки придется замазать, - и
взглянул на Николая. - А вам, молодой человек, делать у нас больше нечего.
Рана зажила, а с нервом провозитесь еще порядком. Переведем-ка вас к
Шевелю, в невропатологию. Не возражаете?
Николай, вытащив из-под кровати спортивный чемоданчик, стал складывать в
него свое имущество: два носовых платка, бритвенный прибор и маленькие
трофейные ножнички для ногтей.
А пальцы?
приходить каждый день на лечение.
бритья...
уже возбужденный полковник Зилеранский провозглашал какой-то тост о
дружбе, рожденной в госпитальных стенах, появился Лобанов.
достаточно громко, чтобы было слышно в коридоре.
он убрал стоявшую на тумбочке бутылку.
Лобанов, уставившись маленькими глазами на Николая. - Сначала цирк, а
теперь кабак? Немедленно прекратить!
дверях, расставив, по обыкновению, свои коротенькие ножки, и чего-то ждал.
Николаю стало вдруг смешно.
Лобанову свой стаканчик. - Зачем сердиться? Выпьем-ка лучше по
"маленькой".
вывело Лобанова из себя.
вышел.
с Катюшей не получилось. Ну, да ладно... Не мне на него сердиться. Не будь
его, черт его знает сколько бы еще проторчал здесь. За его здоровье, чтоб
веселее ему на свете жилось!
уже весело сбегал по знакомой дорожке к стадиону.
узнав об этом, энергично запротестовала. Николай был тронут. Несмотря на
тесноту и общую неблагоустроенность, каждый предлагал угол у себя.
Ковровы, Яшка и Валерьян Сергеевич долго спорили, пытаясь доказать, что
именно у них Николаю будет лучше всего.
рукав. - На верстаке, что ли? Четыре человека на шестнадцати метрах - с
ума спятить!
какие-то доски. - Через два часа и козлы готовы. И не шестнадцать у нас, а
восемнадцать.