закаменел, словно увидел призрак коммунизма. Лицо И.В. приняло донельзя
стервозные очертания - она изо всех своих мамашечьих сил осуждала
происходящее, однако таращилась на это происходящее весьма энергично.
Верочка деловито, холодно и без одобрения изучала формы и ужимки своей
подружки.
танец женского тела. Она, несомненно, ждала от предстоящих минут какого-то
совершенно потрясающего кайфа - чего я, разумеется, ни в коей мере не ждал,
мне очень было в тот момент неуютно. Глазенье вот это вот на меня. Манолис,
например, отвернувшийся от супруги своей Тамарочки, глядел на меня особенно.
Вера вроде бы и мимо смотрела, но краешком глаза все-таки захватывала - как
там ее любименький реагирует.
клонили, и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Как раз в тот момент, когда
Тамарочка избавлялась от последних клочков одежды.
раздеваться на ходу, причем так, чтобы ни одним нескладным движением, ни
одной неудобной позой (скажем, при снимании бра, когда руки нужно черт те
как заломить, чтобы достать до самого недоставаемого в смысле почесать места
между лопатками) не нарушить потрясающей гармонии приближения прекрасной
жаждущей самочки к вожделеющему самцу.
Тамарочки он воспринимал просто как красивое тело. Что- то было не так,
чего-то ему до той самой полной гармонии не хватало.
вплотную (тряпки, разбросанные по полу, казались мне необычайно яркими
пятнами разноцветной крови какого-то мифического, а значит, тоже
несуществующего животного), отвела мои руки в стороны и сама занялась моими
пуговицами и зиппером - где нежненько пальчиками, где погрубее зубами...
словом, будто в порнофильме или в поллюционной фантазии
сверхнеудовлетворенного пубертанта. И в том, как оцепенело следили за нами
зрители, не решаясь ни на одобрение, ни на осуждение, просто оцепенели и все
- а там, мол, как будет, так пусть и будет. Как фишка ляжет. И напряжение,
всеми кроме Тамарочки овладевшее, а потому ощущаемое физически, тоже
казалось мне напряжением чуточку театральным. И струйка слюны, пущенная Влад
Янычем при виде тамарочкиного стриптиза (вне всяких сомнений,
высококачественного), также была немножко слишком анекдотичной, чтобы сойти
за чистую правду - в жизни то слюней вроде бы не пускают, не видел я, это
иносказание есть такое.
немножко поненавидела, потом взяла себя в руки, развязала какие-то тесемочки
на платье, отчего оно к ее ногам тут же упало, и нерешительно осмотрелась.
плечами. У него одна Тамарочка была на уме. И я вместе с Тамарочкой.
Тот жутко обрадовался и, точно курок спустили, тут же со своего (то есть
моего) диванчика взвился. И они подошли друг к другу, и друг перед другом
разоблачились, и быстренько, по вериной наводке, достали белье, и на
диванчик простыню постелили, и еще одну простыню в ногах скомкали, и
подушку, предварительно взбив, в головах положили, и на диванчик мой
возлегли, и отчаянно принялись им скрипеть.
Викторовна.
подсевшему к ней Влад Янычу, который к тому времени стал вопросительно на
нее поглядывать в том смысле, что почему бы и нам, старикам, нашей стариной
не тряхнуть, не вспомнить молодость.
категорически ответил Влад Яныч. - Просто собственным не верю глазам!
помахал в воздухе рукой и рассеянно возложил ее на Ирины Викторовны колено.
ладони влад-янычевой как бы и вовсе не замечая. - Я так прямо и говорила:
"Вот этим самым и кончится. Ты ему на это самое и нужна только". Не верила?
Так вот же тебе, вот тебе, получай свою чистую платоническую любовь! Это что
же они творят, а? При людях, прямо на полу разлеглись!
роскошнейший, длиннющего ворса ковер во всю комнату - куда-то, оказывается,
пропал, и Тамарочка расправляется со мной действительно на полу. Давно
неметеный, а еще дольше немытый, мой холостяцкий паркет оказался для коитуса
не слишком удобен - было жестко, я то и дело ударялся о пол затылком. И
очень мне стало жалко георгесова ковра, а вместе с ковром вспомнил я и
Георгеса, и загрустил о нем - под ритмичные тоненькие вскрики Тамарочки и
супружеские верины вздохи.
Викторовне, - я раньше никогда не подумал бы, что Володя, такой компаньеро,
такой тихоня, способен учинить у себя дома форменный содом. Я всегда знал
его исключительно интеллигентным и, если такое слово вообще применимо к
современной молодежи, исключительно нравственным. Его всегда интересовали
такие умные книги.
изолированно оттого, что управляет у него речевым аппаратом. Она
довольно-таки нахально забралась Ирине Викторовне под юбку и вовсю там
шуровала. Причем поползновений ее ни сам букинист, ни мамаша не замечали.
Разве только к стервозности, полыхавшей в глазах И.В., прибавилось нечто
вроде расслабленной и вздорной глупости. И, пожалуйста, не спрашивайте меня,
как я, интенсивно в те моменты Тамарочкой обрабатываемый, мог в подобные
нюансы вникать. Самому непонятно - вникал и баста. Это очень странно, что я
мог так хорошо запомнить все, с той парочкой связанное.
Ведь совсем немного лет прошло с тех пор, когда я сама была в их возрасте, а
в их возр... в их...
ощущения, тем самым отрапортовав, что букинист, безнравственную руку
которого она умудрилась-таки заметить, добрался до ее заветного местечка.
такими были!
куда, - шумно дыша вставил обольститель и пустил в ход вторую руку, змеей
выползшую из-за мамашиной талии.
пуговку на кофточке расстегну. А то жарко.
дуру, монолог ее, изредка прерываемый нервическими поддакиваниями Влад
Яныча, стал оголтело назидательным. Влад Яныч, раздевая ее, дрожал и
невнятно блеял, сама же И.В., то ли от глубины чувств, то ли по
рассеянности, то ли пытаясь найти найти вещественное подтверждение своим
речам, запустила руку в его ширинку и что-то там мяла - с упорством просто
членовредительским.
ни во что не вмешивался и с верблюжьей гордостью поглядывал на происходящее,
то так, то эдак складывая на груди руки. Можно было заметить, однако, что
больше всего Манолиса интересует жена Тамарочка. Он глядел на нее странно и
нехорошо, но я бы не поручился за то, что это у него ревность.
труженицу-акробатку, с которой я имел коитус в прошлый раз. То есть
почерк-то я узнал и приемы тоже, но чувствовалось, что девочка ловит кайф.
То ли изображала, то ли на самом деле испытывала к деланию любви страсть
дьявольскую... не знаю. Глаза ее выражали огненный восторг, руки искали,
голосовые связки исторгали интимнейший, в душу проникающий звук - что-то в
этом роде происходило с Тамарочкой. Она любила, я же был практически
холоден, я из вежливости, хотя и не без удовольствия, отправлял естественную
надобность, смущаясь, что отправляю ее на людях. Ведь говорят, даже Диоген,
папа всех циников, отказывался срать перед своей бочкой на виду у
древнегреческой толпы.
интересна, это я потом открыл, что все так хорошо помню о парочке стариков.
любить, но я уже знаю (ой, что вы делаете!): любовь это как труд. Это пот,
это всегда, на всю жизнь. Это как родина - она может быть только одна...
Ой-й-й-иииииии...
Яныч.
сюда, пожалуйста.... Ох. Сегодняшнее падение... па... падение... ндравов,
Влад Ийа-а-а-анович-шшшшшшь вотвамрезультатвсяческогонеуваженияклюбви.
Яныч, суча при этом ногами как удушаемый. Бедный старикан. Пытаясь
освободиться от одежды, по возможности, без помощи рук, он окончательно
запутался в штанах, да и ботинки забыл поначалу скинуть, что тоже,
разумеется, не способствовало. Теперь он дрожал еще крупнее и весь:
подбородок его дрожал, вездесущие руки дрожали, всклокоченные волосики
дрожали тоже и добавок были мокры от пота. Лишь взгляд был тверд и выражал
устрашающую деловитость.
воспринималась мной как досадная, неуместная и немного юмористическая
помеха, не дающая ни развернуться глубоко спрятанному похабству, ни
Мацумото Сэйте
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Круз Андрей
Роллинс Джеймс
Андреев Николай