всматриваться в крыши и дома Оксфорда.
огромной свиты появился король. Его имя было Генрих III. И бароны, которые
сопровождали его, скорее вели его, как пленника, чем как подданные своего
короля.
двери проникал такой знакомый мне запах горящей серы, слышалось
равномерное журчание, которое производит пестик, растирающий порошок в
ступе. Раздался звон разбитого стекла. Наконец дверь открылась. Комната
была светла, и я невольно зажмурился. Высокий и грузный монах, в грубой
сутане францисканца, босиком стоял передо мной. Его тонзура на макушке
была давно не бритой, и бурно вьющиеся волосы падали на лоб. Монах
внимательно всматривался в темноту коридора.
искал епископа Линкольнского, но он умер. И вот я пришел к вам.
слуги епископа.
замечательная, наполненная удивительными, неведомыми мне сосудами комната,
настоящая лаборатория алхимика, в которой за большими столами работали
ученики и помощники, с тем жалким амбаром, где работал мой добрый и
несчастный хозяин Готфрид Компьенский! Разве можно было сравнить ее с
сундучком мессера Даниила из Трансиордании, где лежало десятка два разных
веществ и который он все-таки имел наглость называть своей лабораторией!
епископу Линкольнскому, и стал в сторону, наблюдая за быстрыми движениями
учеников. Двое из них пытались разжечь большую печь. Движения их были
неловки, и я, воспользовавшись тем, что великий ученый был погружен в
чтение письма, осторожно предложил свои услуги.
мои, - обратился он к ученикам, - этот юноша принес мне замечательный
пергамент!
перст судьбы в том, что он шел к моему другу и учителю Роберту
Гроссетесту, а пришел ко мне. Это мой чудесный учитель прислал привет из
своей холодной могилы... Мальчик, мы заплатим тебе за него...
Трансиордании, написал на обороте этого листка письмо.
замечательный документ для письма! Он уподобился тому невежественному
монаху из тулузского скриптория, который стер бесценную рукопись
Аристотеля, чтобы занести на пергамент число поступивших бочек вина и
заполнить картулярию с указанием земель, принадлежащих аббатству... Даниил
из Трансиордании пишет моему высокочтимому другу, что ты, сын мой, долгие
годы работал у различных алхимиков, мечтаешь и любишь искусство Великого
Делания, что ты находчив и умел... Два года прошло с тех пор, как этот
документ был написан. Осталось ли твое желание твердым, ибо наука требует
не высокопарных речей и бездоказательных рассуждений, а великого труда,
внимания ко всему, что происходит в колбе, над печью, в воздухе и в небе?
страшно. Я видел и холод и голод, я убегал от толпы разъяренных людей...
Но два последних года я был... я был жонглером.
мне, недостойному, столь много внимания, громко рассмеялись.
бросил один из них.
лишениям, - это богатство алхимика!.. - тихо сказал магистр, и все
смолкли. - Тэд, - продолжал магистр, обращаясь к одному из учеников, -
проводи Одо и покажи ему келью, в которой вы живете. Накорми его. Он будет
вашим товарищем.
знал.
собирались поутру, чтобы прослушать лекцию об удивительных свойствах
минералов, об открытиях, сделанных нашим учителем в таинственных и темных
рукописях древних авторов, о трудах великих ученых Востока Авиценны и
Авензоара, Разеса, называемого арабами ар-Рази, и Джабира ибн Хайана*.
испытания, выпавшие на мою долю, сделали меня покладистым и незлобивым. Я
легко прощал им насмешки над моей внешностью и моим выговором. Свободного
времени у нас было мало - мы ставили десятки удивительных опытов и
открывали под руководством учителя небывалые вещества и необыкновенные
свойства известных тел.
стеклянном сосуде (мой учитель назвал его философским яйцом) ртуть - мать
всех металлов и сера - отец, соединившись, дадут философский камень,
заветный Красный камень алхимиков, способный превратить свинец или медь в
золото.
в какой-то монастырь близ Парижа, но жил он большей частью в Оксфорде
благодаря некоторым надеждам, которые возлагал на него папа Климент IV.
нищие, с горящими глазами, они приносили в нашу лабораторию вести со всех
концов королевства Англии. Удивительные и небывалые вещи творились в этой
стране.
многие из которых не могли разговаривать на том языке, на котором говорил
простой народ. Рыцари с ненавистью говорили о поборах, которые взимало с
них королевское казначейство - "Палата шахматной доски". Говорили, что там
на длинных, разделенных продольными полосами столах высятся груды
серебряных монет, а воздух пропитан запахом крови подданных жестокого
короля. В нашей лаборатории бессменно сидел монах-францисканец с быстрыми,
маленькими глазками. Мы знали, что он наблюдает за нашим учителем,
подслушивает наши разговоры, следит за теми, кто приходит к нам. И каждый
из нас старался напакостить этому монаху как только мог. О, если бы мы
знали, что ожидает нашего любимого учителя, мы, нисколько не колеблясь,
уничтожили бы этого мерзкого монаха. Но он казался таким глупым, что никто
из нас не видел опасности.
Обратил внимание на сильно горящие порошки, в состав которых входили
селитра, уголь и сера. Он очень долго искал нужное соотношение этих
веществ, пока не стал получать смеси, горящие быстро, ярко, с громким
шипением и треском. Я растирал в большой бронзовой ступке каждый порошок
отдельно. Крылом дикого гуся мы смешивали их на плоском камне и подносили
горящую лучину. Для нас такой опыт был большим развлечением, но учитель
всегда смотрел на него чрезвычайно серьезно и сердился, когда мы
сопровождали опыт смехом и шутками.
говорил он.
наш учитель был всем сердцем на стороне графа Лестерского Симона де
Монфора*, который смело поднял оружие против короля Генриха III. Не менее
интересовался всем происходящим и пучеглазый монах - брат Бонифаций. Он
внимательно и настороженно следил за всеми нами. Особенно он настаивал на
том, чтобы мы ежедневно молились о даровании победы нашему монарху над
злобным врагом. Победа де Монфора была бы смертельно опасна
монахам-францисканцам, так как укрепила бы английскую церковь и сделала ее
менее зависимой от Римского папы.
от пролива, отделяющего английское королевство от его французских
владений, произошла жестокая битва, в которой граф Симон де Монфор в союзе
с горожанами и рыцарями наголову разбил войска короля.
со своим старшим сыном. Мы все откровенно ликовали, а брат Бонифаций
перестал нас посещать и даже сказал одному из учеников, что собирается
уехать в Аквитанское королевство*, так как климат Англии ему не по душе.
ошибку, которая, однако, имела самые неприятные последствия для всех нас.
В присутствии брата Бонифация наш учитель производил один из этапов
Великого Делания, как вдруг на какое-то мгновение железный стержень,
которым он размешивал кипящую смесь, покрылся тонким слоем желтого
блестящего металла.