Чтение 15–й страницы книги ~Форпост~

поздоровался с ним, и даже викарий вступил с ним в разговор, убеждая
разводить пчел.

- Теперь, сын мой, - говорил викарий, - когда у тебя имеются свободные
деньги и время, ты мог бы наведаться ко мне в приходский дом и посмотреть,
как выхаживают пчел. Потом купишь несколько ульев, и будет у тебя мед для
себя или на продажу и воск для костела. Ибо и при большом достатке, сын мой,
не мешает помнить о боге и разводить пчел.

Не успел от Слимака отойти викарий, как подошел к нему Гжиб. У старика
горели глаза, и заговорил он с недоброй усмешкой:

- Что, Слимак, придется вам нынче угощать всю деревню при такой-то
удаче в делах?

- Вы меня не угощали, когда свои дела делали, так и мне ни к чему вас
угощать, - резко ответил Слимак.

- Где уж мне, ведь я и на коровах столько не зарабатывал, сколько вы на
курах.

- Зато вы на людях куда больше зарабатываете.

- Правильно сказано, - поддержал Слимака Вишневский и принялся его
обхаживать, прося одолжить сто злотых до нового года.

Получив отказ, он втерся в толпу мужиков, собравшихся у костела, и стал
бранить Слимака, обвиняя его в гордости:

- Гляди, до чего заважничал; этак он скоро и говорить не захочет с
мужиками...

- В имение звали его жать, не пошел, - вставил словечко приказчик.

- А баба его так и развалилась на первой скамье перед алтарем, -
прибавил Войтасюк.

- Богатство всегда голову кружит, - заключил Ожеховский, и мужики вошли
в костел.

Деньги, выданные Овчажу на сапоги, не принесли ему счастья. Когда
смиренно, как всегда, он стал на паперти, чтобы не мозолить глаза господу
богу своим потертым зипуном, на него гурьбой набросились нищие, упрекая его
в том, что он никогда не подает милостыни. Он пошел в корчму разменять три
рубля; тут к нему привязался шинкарь:

- Как, пан Мацей, насчет моих денежек?

- Каких денежек?

- Уже позабыли?.. А вы с самого рождества задолжали мне семь злотых.

- Слыхали! - возмутился Овчаж. - Спросите по всей деревне, всякий
скажет, что вы мне сроду не отпускали в долг, а если я выпью когда, то за
наличные.

- Это правда, - ответил шинкарь. - Но когда вы на рождество напились
пьяным, вы меня так обнимали, так целовали, что мне пришлось дать вам в
кредит водки, пива, араку да еще баранок.

- А свидетели у вас есть? - с раздражением спросил Овчаж. - Право
слово, смошенничать хотите.

Шинкарь с минуту подумал.

- Свидетелей у меня нет, - сказал он. - Поэтому до сих пор я к вам не
приставал насчет этих денег. Но я с вас и не спрошу мои семь злотых, если вы
здесь, при народе, поклянетесь, что тогда не целовали меня и не просили дать
вам в долг. Тьфу, - сплюнул шинкарь, - стыд и срам, что батрак такого
порядочного хозяина обманывает бедного еврея... Я вам прощаю, Овчаж, этот
долг, но чтобы больше ноги вашей не было у меня в корчме, потому что мне за
вас стыдно.

Батрак стал колебаться. А может, и в самом деле он должен ему семь
злотых?

- Ну, раз вы так говорите, я отдам. Но помните, бог вас накажет за мою
обиду.

В душе, однако, он сомневался, что господь бог из-за такого, как он,
бедняка станет наказывать столь важную особу, как шинкарь.

Овчаж расстроился и совсем было собрался уходить, когда в корчму вошло
несколько косарей-галичан. Усевшись за стол, они стали толковать о больших
заработках, которые ожидались на постройке железной дороги.

Увидев таких же, как он, оборванцев, Мацек подошел ближе и спросил:

- А есть ли, правда, где-нибудь на свете железные дороги? Да ведь на
такое дело изо всех лавок не хватит железа. У самой казны и то, пожалуй,
столько не наберется.

Косари высмеяли его. Но один из них, рослый парень с огромным кадыком,
щеголявший в новенькой фуражке, вступился за Мацека:

- Чего же тут смеяться, если простой мужик не знает, что такое железная
дорога? Садись, брат, сюда, я тебе все расскажу по порядку, а ты поставь нам
бутылку горелки.

Не успел еще Мацек решиться, как водка уже стояла на столе. Подал ее
шинкарь со словами:

- Почему бы ему не поставить водки? Вот он и поставил... Он хороший
парень...

Что произошло потом, Овчаж не помнил... Кто-то рассказывал, как быстро
ездит люфт-машина, кто-то кричал, что Мацек должен купить себе сапоги, а не
пропивать деньги. А потом еще кто-то схватил его за руки и за ноги и вынес
из корчмы в конюшню. Но кто - Овчаж не знал. Одно было несомненно, что домой
он вернулся поздно и без гроша в кармане.

Хозяйка смотреть на него не захотела, а Слимак проговорил, качая
головой:

- Эх, ты! Нет, никогда тебе, видно, не разбогатеть, потому что в тебе
черт сидит и подзуживает якшаться с кем попало.

Таким образом, Овчаж не купил себе новых сапог, зато через несколько
недель ему привалила прибыль, о которой он никогда и не помышлял.

Был ненастный сентябрьский вечер. С наступлением сумерек небо гуще
заволокло слоями разодранных в клочья туч, которые нависали все ниже и
становились все мрачней. Леса, холмы, деревню, даже плетни вокруг хат
постепенно окутала серая завеса, сквозь которую сеялся частый, мелкий,
пронизывающий дождь. Насыщенные влагой поля размякли, как сырое тесто, по
дороге побежали грязно-желтые ручейки, во дворе растеклись большие темные
лужи. Сыростью пропитались крыши и стены хат, шерсть животных, одежда и даже
души людей.

В хате Слимака подумывали об ужине, но все были как-то не в духе.
Хозяин зевал, хозяйка сердилась, мальчикам хотелось спать, и даже Магда
двигалась сегодня ленивее, чем обычно. Все поглядывали то на печку, где
потихоньку доваривалась картошка, то на дверь, откуда должен был войти
Овчаж, то на окно, за которым шелестели дождевые капли, падавшие и с верхних
и с нижних туч и с тех туч, что стлались почти над землей, со всех строений,
со всех увядающих листьев, с крыши, со стен и со стекол. Время от времени
дробный стук капель сливался в один звук, и тогда казалось, будто кто-то
идет.

Вдруг скрипнула дверь в сенях.

- Мацек, - пробормотал хозяин.

Но никто не вошел. Зато послышался шорох, как будто кто-то шарил рукой
по стене, не находя двери в хату.

- Ослеп он, что ли? - проворчала хозяйка и нетерпеливым движением
отворила дверь.

У входа кто-то стоял, но не Мацек: небольшого роста, широкий,
закутанный в промокшее рядно. Хозяйка попятилась назад, в сени упал отблеск
огня, и из-под рядна показалось лицо медного оттенка, точно прокопченное, с
коротким толстым носом и косыми глазами, которые едва виднелись из-под
опухших век.

- Слава Иисусу Христу, - проговорил хриплый голос.

- Это ты, Зоська? - с удивлением спросила хозяйка.

- Да, я.

- Ну, входи скорей, а то холоду напустишь в хату.

Странная гостья вошла и молча остановилась на пороге. Теперь можно было
разглядеть на руках у нее ребенка, белого, как кость, с посиневшими губами;
из-под рядна высунулась его ручка, тоненькая, как прутик.

- Куда ты собралась в такую пору? - спросил Слимак.

- Работу иду искать, - ответила женщина.

Она посмотрела по сторонам, словно искала, где присесть, но, не найдя,
отошла к дверям и села на корточки у порога, прислонившись к стене.

- В деревне болтают, - говорила она глухим, хриплым голосом, - что у
вас теперь деньги завелись. Я подумала, может, вам потребуется работница,
вот и пришла...

- Не надо нам работницы, - сказала хозяйка. - Живет у нас Магда, и той
делать нечего.

- Ты как же умудрилась без места остаться? - спросил Слимак.

- Летом я ходила жать, а теперь никто не хочет меня брать с ребенком.
Одну скорей бы взяли.

В эту минуту вошел Мацек и вздрогнул от изумления, увидев Зоську.

- Ты как сюда попала?.. - спросил он.

- Работу ищу. Говорят, Слимак стал богач. Я и зашла; думала, может,
возьмут меня в работницы. Да с ребенком и Слимак не берет.

- О, господи, господи... - прошептал батрак при виде нищеты, еще
горшей, чем его собственная.

- Что-то ты уж очень причитаешь над ней, как будто совесть тебя грызет?
- язвительно проговорила хозяйка.

- Всякому жалко смотреть на такую нужду, - пробормотал Слимак.

- А уж особенно тому, кто в этом виноват, - снова съязвила Слимакова.

- Я не виноват, - ответил Мацек, пожимая плечами. - А все-таки жаль мне
и ее и ребенка.

- Так и бери ее, раз тебе жалко, - сердито сказала хозяйка. - А что,
Зоська, отдала бы ты ребенка Овчажу?.. Кто там у тебя: мальчик или девочка?

- Девочка, - прошептала Зоська, глядя на Овчажа. - Ей уже два года. - И
прибавила: - Хочешь, возьми ее себе...

- Куда мне ее? - ответил батрак. - Оно, конечно, жалко...

- Хочешь, бери... Бери, бери ее, если хочешь... Слимак теперь богач, и
ты богач...