Чтение 15–й страницы книги ~Сент-романские воды~

- Вот как? Очень за вас огорчен. Но если вы не расположены завтракать, то я, наоборот, голоден. Так что пожелаю вам всего наилучшего, мистер Тачстон.

Но хотя молодой воин прибавил шагу, навязчивый спутник не отставал от него, проявляя живость, отнюдь, казалось бы, не соответствующую его возрасту и телосложению, и притом не переставая говорить, словно он желал доказать, что легкие его ни в малейшей степени не страдают от быстрой ходьбы.

- Что ж, молодой человек, если вы любитель пройтись бодрым шагом, я от вас не отстану, и к черту эту подагру. Ваше счастье, конечно, что вы молоды, но думаю, что по дороге от Старого городка до вод я прошагаю не медленнее вас, всей стопой, - только, разумеется, не бегом. При равном весе я на дистанцию в милю не отстал бы и от Баркли.

- Честное слово, вы благодушнейший старый джентльмен, - сказал Джекил, замедляя шаг. - И раз уж мы путешествуем вместе, хотя необходимости в этом я не вижу, мне, пожалуй, придется убавить ради вас парусов.

С этими словами он, видимо придумав новый способ избавиться от докучного спутника, приостановился, достал сафьяновый портсигар, закурил сигару с помощью карманного огнива и двинулся дальше, пуская сколько мог дыма прямо в лицо навязчивому спутнику.

- Vergee Sie, mei Herr, - сказал он, - ich i erzoge im kaierliche Diet, mui rauche ei klei weig .

- Rauche Sie immerfort, - ответил Тачвуд, доставая, в свою очередь, внушительную пенковую трубку, которая свисала на цепочке с его шеи в нагрудный карман, - hae auch mei Pfeifche, ehe Sie de liee Tof !

И он принялся возвращать своему спутнику если не пыл его, то, во всяком случае, дым - мощными клубами и притом с лихвой.

"Черт бы побрал старого мошенника, - подумал Джекил, - он слишком стар и толст, чтобы обойтись с ним по методу профессора Джексона. Ей-богу, не знаю, что с ним делать. Он тоже со здешних вод - надо держаться с ним похолоднее, не то от него уже никак не отвяжешься".

В соответствии с этим решением он зашагал дальше, посасывая сигару с таким рассеянным видом, как у самого мистера Каргила, и не обращая ни малейшего внимания на Тачвуда. А тот тем временем продолжал болтать так, словно обращался к самому внимательному слушателю в Шотландии - например, к любимому племяннику богатого старого холостяка-ворчуна или к адъютанту генерала, похожего на заржавленное ружье и повествующего об американской войне.

- Итак, сэр, вы видите, что я могу поладить с любым случайным попутчиком, ибо какими только способами я не путешествовал - от каравана до простой тележки. Но лучше всего быть в самом избранном обществе, и потому я счастлив, что повстречался с таким приятным для меня джентльменом, как вы. Серьезное, внимательное выражение вашего лица на поминает мне Элфибея: вы можете говорить ему что-нибудь по-английски или на любом другом языке, о котором он понятия не имеет, можете читать ему Аристотеля, - ни один мускул на его лице не дрогнет. Дайте ему только его трубку, и он будет сидеть на подушке с таким видом, будто понимает каждое сказанное вами слово.

Капитан Джекил с легким раздражением отбросил окурок сигары и принялся насвистывать арию из оперы.

- Ну вот, а сейчас вы просто вылитый маркиз де Рокамболь, еще один из лучших моих друзей: пока вы ему что-нибудь говорите, он все время свистит. Он уверяет, что привык к этому во время террора, когда люди радовались, что могут свистеть, доказывая тем самым, что шея у них не перерезана. Кстати, поскольку речь зашла у нас об именитых людях, - что вы думаете об этой истории между лордом Этерингтоном и его братом или кузеном, как некоторые считают?

При этом вопросе Джекил вздрогнул, проявив такую степень волнения, которая, если бы здесь присутствовал кто-нибудь из его великосветских друзей, нанесла бы смертельный удар его притязаниям на место среди избранных.

- Какой истории? - спросил он, едва ему удалось обрести некоторое самообладание.

- Как! Вы не знаете последних новостей? Фрэнсис Тиррел, которого все общество еще недавно считало трусом, оказывается, такой же порядочный человек, как любой из нас. Он отнюдь не скрылся из боязни, как бы сэр Бинго Бинкс не перерезал ему глотку, а как раз в тот самый момент делал доблестную попытку умертвить своего старшего брата, или более законного брата, или двоюродного брата, или какого-то другого столь же близкого родственника.

- Мне кажется, вы введены в заблуждение, сэр, - сухо сказал Джекил, стараясь вновь вернуть себе обличье равнодушного человека.

- Мне говорили, - продолжал Тачвуд, - что секундантом у них во время поединка был некто Джекил. Славный малый, сэр, один из тех изысканных джентльменов, которым мы платим за то, что они полируют мостовую на Бонд-стрит и смотрят на пару грубых сапог и шерстяных чулок так, будто те, кто их носит, не принадлежат к числу людей, оплачивающих этих джентльменов. Впрочем, я полагаю, что главнокомандующий уволит его в отставку, когда узнает о происшедшем.

- Сэр! - яростно вскричал Джекил, но тут же понял, как глупо сердиться на чудака вроде его собеседника, и продолжал более спокойным тоном:

- Вы введены в заблуждение. Капитан Джекил понятия не имел о деле, о котором вы упомянули. Вы говорите о человеке, которого совершенно не знаете. Капитан Джекил... (Тут он запнулся, возмущенный при одной мысли, что ему приходится защищаться от подобного обвинения со стороны подобного человека.) - Конечно, конечно, - сказал путешественник, по-своему истолковывая молчание Джекила, - он не стоит того, чтобы мы о нем говорили, но вообще-то я думаю, что он знал об этом деле, во всяком случае, не меньше нас с вами.

- Сэр, это с вашей стороны либо грубая ошибка, либо сознательная дерзость, - ответил офицер. - Как бы нелепо или нахально вы себя ни вели, я не могу допустить, чтобы вы по неведению или неучтивости отзывались о капитане Джекиле с неуважением. Я капитан Джекил, сэр.

- Весьма возможно, весьма возможно, - сказал Тачвуд с крайне вызывающим безразличием. - Я, впрочем, так и думал.

- В таком случае, сэр, вы легко можете догадаться, что должно произойти, когда джентльмен слышит, как на него неосновательно и непростительно клевещут, - ответил капитан Джекил, удивленный и взбешенный тем, что, когда он объявил свое имя и звание, к этому отнеслись так безразлично. - Советую вам, сэр, не заходить слишком далеко в расчете на ваш возраст и незначительное положение в обществе.

- Я никогда не захожу дальше, чем имею основание считать нужным, капитан Джекил, - с невозмутимым спокойствием ответил Тачвуд. - Как вы уже изволили заметить, я слишком стар для такой идиотской затеи, как дуэль. Кстати, ни у одного народа, кроме как у европейских безумцев и дураков, она не практикуется. Что же касается палочки, которую вы вертите в руках со столь благородным видом, об этом орудии тоже не может быть речи Послушайте-ка, молодой человек: четыре пятых своей жизни я провел среди людей, у которых жизнь ценится не более, чем пуговица на вороте рубашки. В подобных обстоятельствах каждый научается защищать себя, как может. И любой, кто поднимет на меня руку, должен считаться с последствиями. При мне всегда находится пара бульдогов, уравнивающих старость и молодость. Поэтому предположите, что вы меня уже отхлестали, и, пожалуйста, предположите также, что я прострелил вас навылет. Одна и та же доза воображения вполне достаточна и для того и для другого.

С этими словами он извлек пару великолепных, отлично сработанных и богато украшенных пистолетов.

- Вам бы встретиться со мной, когда при мне нет моих инструментов, - сказал он, с многозначительным видом застегивая сюртук над боковым карманом, остроумно приспособленным для того, чтобы прятать оружие. - Вижу, что вы недоумеваете, как со мной обходиться, - заметил он фамильярным и вместе с тем доверительным тоном. - Но, говоря по правде, каждый, кто замешан в это сент-ронанское дело, немножко не в себе, у каждого немножко tete exaltee , короче говоря - каждый несколько свихнулся. И я не пытаюсь разыгрывать большего умника, чем все прочие.

- Сэр, - сказал Джекил, - ваше поведение и речи столь необычны, что я должен решительно и прямо спросить вас: намереваетесь вы нанести мне оскорбление или нет?

- Я и не помышлял об оскорблении, молодой человек, все было сказано безо всякой задней мысли и вполне чистосердечно мне просто хотелось, чтобы вы знали, о чем, возможно, говорят в свете.

- Сэр, - поспешно возразил Джекил, - свет может лгать сколько ему угодно. Но я не присутствовал при поединке между Этерингтоном и мистером Тиррелом, - я находился в нескольких сотнях миль от них.

- Ага, - сказал Тачвуд, - значит, поединок между ними был. Это-то я и хотел выяснить.

- Сэр! - вскричал Джекил, который слишком поздно сообразил, что, торопясь выгородить себя, он подвел приятеля. - Я не хотел бы, чтобы вы сделали не правильный вывод из выражения, которое я употребил, не подумав, так как торопился оправдать себя. Я имел в виду только то, что если дуэль, о которой вы говорите, и произошла, мне об этом известно не было.

- Не беспокойтесь, не беспокойтесь, я не злоупотреблю тем, что узнал, - сказал Тачвуд. - Но даже если бы вам удалось съесть произнесенные вами слова под лучшим рыбным соусом (а лучший - это берджес), я-то уже получил нужные мне сведения.

- Ваша настойчивость выглядит несколько странно, сэр, - ответил Джекил.

- О, в этом отношении я кремень, скала. Что я узнал, то узнал, но во зло не употреблю. Послушайте, капитан, у меня нет дурных намерений против вашего друга, может быть, даже наоборот но он на неверном пути, сэр, он плохо рассчитал, хотя и воображает, что очень проницателен. И я говорю вам это, так как считаю, что вы (оставив в стороне ваши аристократические замашки) "скорее честный", как говорит Гамлет. Но если даже это и не так - что ж, ничего не поделаешь. В пустыне приходится порою брать проводником бедуина, которому среди возделанных полей и аспара не доверишь. Поэтому я хотел бы кое в чем вам довериться, но окончательного решения пока еще не принял.

- Честное слово, сэр, я крайне польщен и намерением вашим и колебаниями, - сказал капитан Джекил. - Только что вы изволили заметить, что в каждом, кто в этом деле замешан, есть какая-нибудь странность.

- Да, да, все они несколько не в себе, с сумасшедшинкой или что-то вроде. Это я говорил и могу доказать.

- Я был бы рад услышать ваши доказательства, - сказал Джекил. - Надеюсь, себя вы не исключаете из этого числа?

- О, ни в малейшей степени, - ответил Тачвуд, - я один из самых сумасшедших стариков, которые когда-либо спали не на соломе и находились не в доме для умалишенных. Но я вижу, отлично вижу, вы, в свою очередь, тоже хотите закинуть удочку, капитан вам хочется знать, насколько я посвящен во все эти секреты. Ладно, будущее покажет. А пока вот вам мои доказательства. Со стороны старого Скроджи Моубрея сумасшествием было предпочитать имя Моубрей имени Скроджи со стороны молодого Скроджи сумасшествие - упорно отвергать это имя. Старый граф Этерингтон поступил как умалишенный, вступив в тайный брак с француженкой, и как совершенно ошалелый безумец - открыто женившись затем на англичанке. Что касается здешних добрых людей, то сент-ронанский Моубрей, безусловно, лишился рассудка, если хочет отдать свою сестру человеку, о котором в точности не знает, кто это такой. Она также не в своем уме, раз не хочет идти за него, потому что знает, кто он и что между ними произошло. А самый отъявленный безумец - ваш друг, ибо он домогается взять ее в жены, хотя риск так велик. Мы же с вами, капитан, сумасшедшие без корысти, за компанию, раз мы по доброй воле вошли в круг этих неистовых, утративших разум людей.

- Уверяю вас, сэр, все, что вы говорите, для меня чистейшая загадка, - ответил смущенный Джекил.

- Загадки можно отгадать, - сказал Тачвуд, кивнув головой. - И если у вас есть хоть малейшее желание разгадать мою, имейте в виду, пожалуйста, что сегодня при первой нашей встрече я постарался faire le frai de la coveratio , как говорят французики.

Если вы желаете второй встречи, приходите в Клейкемскую гостиницу миссис Додз в любой день до субботы, ровно в четыре: там вас ожидают не издохшие от голода длинноногие скелеты, именующиеся за вашим табльдотом пулярками, а настоящая читтагонгская птица! Я достал миссис Додз производителей этой породы у Бена Вандеваша, голландского маклера. Вам подадут пулярку прямо со сковородки, с гарниром из риса и грибов. Если вы можете обойтись простой вилкой вместо серебряной и аппетит у вас неплохой - добро пожаловать. Вот и все. Желаю вам доброго пути, дорогой лейтенант, ибо капитан гвардии ведь всего-навсего лейтенант.

С этими словами, не дожидаясь ответа, старый джентльмен внезапно свернул на боковую тропинку к целебному источнику, ответвлявшуюся от тропы к гостинице.

Недоумевая, с кем вел он этот странный разговор, Джекил стоял и смотрел ему вслед, пока внимание его не привлек мальчуган, который, осторожно оглядываясь по сторонам, вышел из соседней рощицы с прутиком, только что срезанным и, вероятно, в нарушение существовавшего на этот счет запрета видно было, что мальчик готов скрыться обратно в ту же рощу, в случае если ему повстречается кто-нибудь заинтересованный в том, чтобы расправиться с маленьким преступником. Капитан Джекил сразу же распознал в нем одного из подающих надежды юных шалопаев, которые добывают себе довольно скудное пропитание во всех общественных местах, бегая по поручениям, чистя сапоги, помогая на конюшне кучерам и конюхам, гоняя ослов, открывая ворота и так далее, причем все это занимает у них одну десятую времени остаток же его уходит на азартную игру, дремоту на солнышке и вообще подготовку к профессии карманного воришки либо как таковой, либо в соединении с профессией официанта, конюха или форейтора. Юный представитель преступного мира был одет в довольно плохонькие штаны, половину - приблизительно - какой-то курточки, так что, наподобие Пентаполина Обнаженной Руки, он совершал все свои деяния с оголенным правым плечом. Треть того, что некогда было шляпой, покрывала его волосы, добела выцветшие от солнца, а на лице, коричневом как пряник, сверкала пара глаз, которые, по способности своей выслеживать то, что грозило их обладателю бедой или сулило ему выгоду, можно было сравнить с соколиными. Одним словом, это был воплощенный Пэк из живых картин в Шоуз-касле.

- А ну, подойди, висельник, - сказал Джекил, - и скажи мне, не знаешь ли ты старого джентльмена, который только что свернул на эту тропинку, - вон он, его еще видно.

- Это набоаб, - ответил мальчик. - Узнаю его спину - другой такой на водах не сыщешь, ваша честь.

- А что такое, по-твоему, набоб, негодник?

- Набоаб? Набоаб? - переспросил мальчишка. - Ну, я думаю, это человек из заморских стран, у которого пропасть денег, вот он и швыряет ими направо-налево. Они все с лица желтые, как апельсин, и хотят, чтобы все было по-ихнему.

- А зовут этого, как ты выражаешься, набоаба?

- Тачвуд его зовут, - сказал осведомитель. - Он каждое утро бывает на источнике.

- Я никогда не видел его за табльдотом.

- Верно, - ответил мальчик. - Это чудной старикан: он ни с кем не водится и поселился там, в Клейкеме. Как-то раз он дал мне полкроны, но запретил играть на них в орел или решку.

- И ты, конечно, ослушался?

- Нет, не ослушался: я проиграл ее в "угадай, в какой руке".

- Ну вот тебе шестипенсовик. Можешь проиграть его хоть самому черту, если захочешь.

С этими словами он выдал юному шалопаю мзду и одновременно наградил его таким подзатыльником, что тот в один миг исчез. Сам же отправился в комнату лорда Этерингтона и, на свое счастье, нашел его в полном одиночестве. Глава 31 СПОР

Уж лучше с меднолобыми глупцами.

С мальчишками мне говорить,

Чем с теми,

Кто осторожно на меня глядит.

"Ричард III"

- Ну, ну, Джекил, - вскричал лорд Этерингтон. - Какие вести от неприятеля? Ты его видел?

- Видел, - ответил Джекил.

- Ив каком умонастроении ты его нашел? Не слишком для нас благоприятном, по-видимому: вид у тебя смущенный и озабоченный, что свидетельствует о проигрыше. Я часто говорил тебе, что в таких случаях ты выглядишь побитой собакой, и это сразу тебя выдает. А когда ты напускаешь на себя храбрость и делаешь хорошую мину при плохой игре, твой гордый взгляд всегда напоминает мне штандарт, лишь до половины поднятый на мачте и свидетельствующий не о торжестве и вызове неприятелю, а об унынии и упадке духа.

- Я ведь только держу в руках карты вашей милости, - ответил Джекил, - и молю небо, чтобы никто не заглядывал в них через мое плечо.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Когда я возвращался лесом, ко мне пристал один бесцеремонный старик, по прозванию набоб, а по имени Тачвуд.

- Такой мне тут встречался, - сказал лорд Этерингтон. - Ну и что же?

- Ничего, - ответил Джекил, - кроме того, что он, видимо, знает о твоих делах гораздо больше, чем тебе хотелось бы. Он пронюхал о поединке между тобой и Тиррелом, и, что еще хуже - приходится признаться в этом, - ему удалось выудить у меня нечто вроде подтверждения его подозрений.

- Черт побери, да ты с ума сошел! - вскричал лорд Этерингтон, бледнея. - Уж он-то, во всяком случае, разболтает об этом повсюду. Ты меня просто погубил.

- Надеюсь, что нет, - сказал Джекил. - Уверен даже, что нет. Ему известно об этом деле лишь в общих чертах, только одно - что между вами произошло какое-то столкновение. Да не приходи ты из-за этого в такое уныние, не то я, кажется, пойду и перережу ему глотку, чтобы он молчал.

- Проклятая неосторожность! - воскликнул граф. - И как это ты позволил ему пристать к тебе с разговорами?

- Сам не знаю, - ответил Джекил. - Он умеет морочить голову почище, чем десяток самых скучных докторов любых наук присасывается, как ракушка к скале, - ну, сущий двойник Морского старика, а уж от того, как известно, избавиться было невозможно.

- А не мог ты перевернуть его на спину, как черепаху, да и сбежать? - спросил лорд Этерингтон.

- И получить за мои труды унцию свинца в спину? Нет, нет, я ведь повстречался с настоящим разбойником. Старик, имейте в виду, был вооружен, словно собирался грабить народ на большой дороге.

- Ладно, оставим его. А Мартиньи, или Тиррел, как ты его называешь, он что говорит?

- Тиррел, или Мартиньи, как называет его ваша милость, - ответил Джекил, - не желает и слушать ваших предложений. Он не соглашается доверить заботам милорда счастье мисс Моубрей. Более того - я не встретил у него одобрения, даже когда намекнул, что за признанием брака или вторым брачным обрядом тотчас же последует раздельное проживание супругов, что, полагаю, я мог ему предложить.

- А по какой причине отказывается он от такого разумного предложения? - спросил лорд Этерингтон. - Он надеется сам жениться на девушке?

- По-видимому, он считает, что все обстоятельства делают это невозможным, - ответил Джекил.

- Как! Значит, он намерен разыгрывать собаку на сене - и сам не ест и другим не дает? Ну, так у него ничего не получится. С тех пор как мы с тобою в последний раз виделись, Джекил, она обошлась со мной как с паршивым псом. И, клянусь богом, она станет моей, чтобы я мог сломить ее гордыню, а у него все нутро перевернется от этого зрелища.

- Нет, подожди, подожди! - сказал Джекил. - Кажется, я могу передать тебе от его имени кое-что более для тебя подходящее, чем то удовольствие, которое ты получил бы, дразня его. Он готов купить то, что называет душевным покоем мисс Моубрей, за отказ от своих притязаний на титул и состояние вашего отца. И я очень удивился, милорд, когда он показал мне список документов, которые, боюсь, сделают его успех более чем вероятным, если они действительно существуют.

Лорд Этерингтон взял список и, казалось, стал внимательно вчитываться в него, а Джекил продолжал:

- Он написал лицу, у которого хранятся эти бумаги, чтобы их ему немедленно выслали.

- Посмотрим, что они собой представляют, когда их пришлют, - сказал лорд Этерингтон. - Они придут по почте?

- Да, и, возможно, очень скоро, - ответил Джекил.

- Что ж, он как-никак мой брат, хоть и с левой стороны, - сказал лорд Этерингтон, - и мне не очень хотелось бы, чтобы он попал на каторгу за подлог, ибо я полагаю, что именно так и кончится его попытка кляузничать, основываясь на бумагах, о которых он говорит.

- Послушайте, милорд, - воскликнул Джекил, - Тиррел утверждает, что ты их видел, что, во всяком случае, для тебя сделаны были копии и ты их получил. Так он говорит.

- Он лжет, - ответил лорд Этерингтон, - когда заявляет, что я знаю об этих бумагах. Вся эта история, на мой взгляд, - пена, мыльные пузыри, взбитый белок, словом - самая невесомая вещь на свете, что и обнаружится с появлением этих бумаг, если они вообще появятся. Все это от начала до конца - одно запугивание, и я тебе удивляюсь, Джекил: неужто ты до того любишь взбитые сливки, что спокойно проглотил такое воздушное изделие? Нет, нет, я знаю, как непререкаемы мои права, и использую их таким образом, что у всех моих недругов ни кровинки не останется. Что же касается этих бумаг, то теперь я припоминаю, что мой поверенный говорил о какой-то присланной ему копии документов, но оригиналы так и не появлялись. И держу пари на что угодно - там нет ничего, кроме фальшивок. Если бы я думал иначе, разве я не сказал бы тебе?

- Надеюсь, конечно, что сказали бы, милорд, - ответил Джекил, - ибо я никак не смогу быть вам полезен, если не буду иметь чести пользоваться вашим неограниченным доверием.

- Ты им пользуешься, пользуешься, друг мой, - сказал Этерингтон, пожимая ему руку. - И раз эти твои переговоры можно считать безрезультатными, придется мне придумать какой-нибудь другой способ избавиться от этого свихнувшегося и весьма докучливого малого.

- Только без насилия, милорд, - напомнил ему еще раз и весьма торжественным тоном Джекил.

- Да нет, нет, нет же, клянусь небом! Неужто, маловер ты этакий, я должен давать клятвы, чтобы успокоить твою щепетильную совесть? Напротив, если мы не поладим добром, вина будет не моя.

- И для твоей и для его репутации было бы лучше всего пойти на мировую, - ответил Джекил, - и если ты действительно этого хочешь, я попытаюсь подготовить Тиррела. Сегодня он появится в гостинице или за табльдотом, и было бы в высшей степени нелепо устраивать сцену.

- Да, да, разыщи его, дорогой Джекил, и убеди, какое безумие выставлять семейные разногласия напоказ и на забаву людям. Пусть все увидят, что два медведя могут сойтись, не разодравшись. Ступай, ступай, я тоже сейчас выхожу, ступай и помни, что я тебе полностью, безгранично доверяю... Ступай, ублюдок, неслыханный болван, - продолжал он, едва Джекил вышел из комнаты, - ума у тебя хватит лишь настолько, чтобы погубить самого себя вмешательством в дела, до которых ты не дорос. Но в обществе у милейшего Джекила отличная репутация, он храбрец и вообще личность, которая может придать благородный вид сомнительному делу. Кроме того, он - моя креатура, я его, можно сказать, выкупил, и было бы нелепым расточительством не использовать его. Но что касается доверия, честнейший Хэл, то о нем не может быть и речи, кроме случаев, когда этого не избежать. Если мне и нужно было бы доверенное лицо, то вот идет человек получше тебя - у Солмза нет излишней щепетильности, он всегда отпустит мне - за деньги, конечно, - усердия и скрытности на всю полученную им сумму.

В этот момент в комнату как раз входил камердинер его милости. Это был не лишенный важности, учтивый и уже немолодой человек с бледным лицом, темными задумчивыми глазами, говоривший мало и неторопливо и весьма старательно исполнявший все свои обязанности.

- Солмз... - начал лорд Этерингтон и сразу же запнулся.

- Милорд...

Наступило молчание. Затем лорд Этерингтон опять сказал "Солмз", а слуга ответил "Слушаю, ваша милость", и снова последовала пауза, пока граф, словно опомнившись, не произнес:

- А, вспомнил, что я хотел сказать - насчет доставки почты. Здесь она, кажется, приходит нерегулярно?

- Довольно регулярно, милорд, если речь идет о гостинице, но жители деревни получают письма с перебоями.

- А почему, Солмз? - спросил его милость.

- Старуха, хозяйка маленькой гостиницы в деревне, в плохих отношениях с женой начальника почтовой конторы: одна не желает посылать за письмами, другая не позволяет приносить их в деревню, так что на пути от почты до деревни письма то теряются, то доставляются не по тому адресу, а иногда их возвращают обратно на главный почтамт.

- Я не хотел бы, чтобы это случилось с одним пакетом, который должен на днях прийти он уже мог бы сейчас находиться здесь, а может быть, придет в начале той недели. Это от одного осла-формалиста, честного квакера, который адресует мне письма, пользуясь моим личным именем и фамилией - как Фрэнсису Тиррелу. Он вполне способен перепутать и название гостиницы, а я не хочу, чтобы пакет попал в руки мосье Мартиньи - вы ведь знаете, что он проживает где-то по соседству? Проследите за тем, чтобы пакет благополучно дошел до меня, Солмз, без шума, понимаете? Потому что люди способны вообразить, будто я хочу получить не мне адресованное письмо.

- Я отлично понимаю, милорд, - сказал Солмз, и бледное лицо его совершенно не изменилось, хотя он прекрасно понял, какой именно услуги от него ждут.

- Вот деньги, чтобы выкупить пакет на почте, - сказал граф, суя камердинеру в руку крупный банковый билет, - а сдачу вы оставите себе на всякие случайные расходы.

Эти слова тоже были поняты как должно. И Солмз, слишком тонкий и осторожный человек, чтобы показать свою проницательность или проявить неуместную благодарность, положил банковый билет в бумажник и заверил милорда, что его распоряжение будет выполнено совершенно точно.

- Вот настоящий конфидент: за деньги он сделает все, что мне нужно, - произнес в полном восторге лорд Этерингтон. - Никаких требований довериться ему или давать объяснения, никаких попыток сорвать покров, которым, словно газовым шарфом, прикрыто тонкое дело. Все мои мотивы он принимает за arget comtat нужно только, чтобы они подкреплялись самым лучшим доводом, то есть тем же arget comtat. Но и тут я полностью никому доверяться не намерен: как мудрый полководец, я сам выйду на разведку.

Приняв такое решение, лорд Этерингтон надел сюртук и шляпу и, стремительно покинув свои апартаменты, направился в книжную лавку, служившую одновременно почтовой конторой и библиотекой. Находясь в самом центре гулянья (как именовалась широкая, обсаженная деревьями улица, ведущая от гостиницы к источнику), она являлась самым подходящим местом встречи для всевозможных сплетников и бездельников.

Появление графа вызвало, как всегда, сенсацию среди гуляющих на бульваре. Но - нашептывала ли ему это уязвленная совесть или же для такого впечатления были какие-то настоящие причины - он не мог не подумать, что встречают его нынче с какой-то сдержанностью. Его привлекательная внешность и непринужденные манеры производили обычный эффект, и все, с кем он заговаривал, принимали его внимание как честь. Однако никто не предлагал, как это бывало раньше, пройтись с ним вместе или присоединиться к компании. Казалось, что он является скорее предметом внимательного наблюдения, чем одним из обычных членов общества. И, желая избежать любопытных взглядов, которые начинали его смущать, он завернул на маленькое торжище новостей и литературы.

Он вошел незамеченным, как раз когда леди Пенелопа только что закончила чтение каких-то стихов и теперь толковала их со всем пылом femie avate, хранящей в памяти нечто такое, чего не повторяют более одного раза.

- Копию? Разумеется, нет! - долетело до ушей лорда Этерингтона из группы, центром которой являлась ее милость. - Честь прежде всего: я не могу предавать беднягу Четтерли кроме того, его милость - мне друг и человек знатный, так что нельзя... У вас этой книги нет, мистер Потт? Вы не получили Стация? Никогда у вас не найти того, на что хотелось бы взглянуть.

- Мне очень жаль, миледи, но сейчас ни одного экземпляра нет. Я жду несколько штук в посылке следующего месяца.

- "Пока отсутствует" - ваш неизменный ответ, мистер Потт, - заметила леди Пенелопа. - Кажется, если бы я спросила у вас самое последнее издание корана, вы бы сказали, что оно поступит в следующем месяце.

- Право же, не могу сказать, миледи, - ответил мистер Потт. - Нигде еще не видел объявления о выходе этого произведения. Но не сомневаюсь - если вообще в этом могут быть сомнения, - что в следующем месяце экземпляры поступят ко мне.

- Книжные запасы мистера Потта всегда aulo ot futurum, - сказал мистер Четтерли, только что вошедший в лавку.

- Ах, это вы, мистер Четтерли? - воскликнула леди Пенелопа. - Вы будете повинны в моей смерти. Нигде не могу я найти эту "Фиваиду", где Полиник и его брат...

- Тес, миледи, тес! Ради всего святого! - промолвил поэт-священник, бросив взгляд в сторону Этерингтона. Леди Пенелопа поняла и умолкла. Но она сказала совершенно достаточно для того, чтобы привлечь внимание путешественника Тачвуда: он поднял голову от газеты, которую читал, и, не обращаясь ни к кому из присутствующих в отдельности, воскликнул тоном, полным презрения к географическим познаниям леди Пенелопы:

- Полиник? Полли Нищая! В Фиваиде такого поселения нет. Фиваида в Египте. Мумии присылают оттуда. Я побывал в катакомбах, очень занятных пещерах... Туземцы забросали нас камнями, точнее говоря - щебнем, честное слово. За это мой янычар всю деревню наказал палками...

Пока он говорил, лорд Этерингтон, словно в рассеянности, поглядывал на письма, расставленные в ряд на каминной доске, и вел неторопливый разговор с миссис Потт, чья наружность и манеры вполне соответствовали ее положению - она была привлекательна, весьма изящно одета и довольно жеманна.

- Здесь много писем, адресатов которых вы, видимо, не смогли разыскать?

- Очень много, милорд, и это очень досадно, так как мы вынуждены возвращать их в почтовую контору: с нас взыскивают, если они теряются. А как уследишь за каждым отдельным письмом?

- А среди них попадаются любовные письма? - , спросил его милость, понижая голос.

- Фи, милорд, откуда же мне знать? - ответила миссис Потт, понижая голос до той же октавы.

- О, всякий может распознать любовное письмо - то есть всякий, кто их когда-либо получал. Они всегда небрежно сложены, но старательно запечатаны, почерк на конверте неровный, свидетельствующий о том, как сильно волновался отправитель... Ну вот, например, - сказал он, указывая своим хлыстом на одно из писем, лежащих на каминной доске, - это, должно быть, любовное письмо.

- Хи-хи-хи! - рассмеялась миссис Потт. - Простите за смех, милорд, но - хи-хи-хи! - это письмо от некоего Байндлуза, банкира, к старухе матушке Додз, владелице трактира в Старом городке.

- В таком случае, миссис Потт, ваша соседка, миссис Додз, обрела в лице мистера Байндлуза возлюбленного, если, конечно, рука у банкира не сведена параличом. С вашей стороны очень жестоко задерживать это письмо у себя.

- Чтобы я стала ей его доставлять? Эта старая брюзга кабатчица долго будет ждать, пока я ей отправлю письма! Она ведь не желает пользоваться королевской почтой и продолжает посылать письма со старым возчиком, словно в округе нет почтовой конторы. Но ничего, на днях к ней явится судейский чиновник!

- О, вы слишком жестоки! Любовные письма вы, во всяком случае, должны отсылать по назначению. Поймите же, чем старше она становится, тем меньше ей, бедняжке, можно терять время.

Но в этом деле миссис Потт шуток не допускала. Она знала о застарелой ненависти почтенной матроны к ней и ее учреждению и приходила от нее в ярость, как государственный чиновник приходит в ярость от деятельности радикала. Поэтому она ответила довольно угрюмо, что кто посылает письма через ее заведение, тому и будут их доставлять, и что ни матушка Додз, ни кто-либо из ее постояльцев не получат ни единой строчки из сент-ронанской конторы, если сами не придут за ней и не выкупят ее.

Весьма вероятно, что в этом заявлении содержалась основная суть тех сведений, которые лорд Этерингтон решил вытянуть из миссис Потт, затеяв с ней легкий флирт. Когда она увидела, что он замолчал, как бы для того, чтобы не раздражать ее неприятным предметом разговора, и жеманно-кокетливым тоном попросила его указать еще какое-нибудь любовное письмо, он только небрежно ответил, "что для этого он должен сам написать ей таковое". После чего, отойдя от ее маленького трона, у которого велась эта конфиденциальная беседа, он медленно прошел через узкую книжную лавку, слегка кивнул леди Пенелопе, поравнявшись с нею, и вышел на бульвар, где увидел зрелище, которое смутило бы любого человека, менее владеющего собой.

Едва он вышел из лавки, как туда, еле переводя дух, вбежала маленькая мисс Диггз, сгорая от любопытства и нетерпения.

- Ах, миледи, миледи, что вы тут задержались? Сейчас на гулянье вышел с того конца мистер Тиррел, а лорд Этерингтон идет как раз в ту сторону, и они должны встретиться. Ой, господи, да идите же скорей поглядеть, как они сойдутся! Любопытно, заговорят они друг с другом или нет. Надеюсь, что драки не будет. Ой, да идемте же, миледи!

- Вижу, что мне действительно надо с вами пойти, - сказала леди Пенелопа, - но, милочка моя, ужасно странно, что вы так интересуетесь чужими делами. Хотела бы я знать, что сказала бы на это ваша мама.

- Ах, не все ли равно, что скажет мама! Никто с ней не считается - ни папа, ни другие. Пойдемте, милая леди Пен, а не то я побегу одна. Мистер Четтерли, заставьте же ее пойти!, - Да, видимо, я должна пойти, - согласилась леди Пенелопа, - иначе я бог знает чего от вас наслушаюсь.

Несмотря на этот строгий тон и забыв в то же самое время, что люди из порядочного общества никогда не должны выказывать торопливость, леди Пенелопа вместе с теми из своей свиты, кого ей удалось наспех собрать, необыкновенно быстро зашагала по бульвару, видимо,

просто

из снисходительности к любопытству мисс Диггз, поскольку ее милость заявила, что сама она ни в малейшей степени его не испытывает.

Наш друг путешественник тоже услышал сообщение мисс Диггз. Внезапно прервав рассказ о Великой пирамиде, который после упоминания о Фиваиде напрашивался, так сказать, сам собой, он повторил тревожные слова хорошенькой мисс: "Надеюсь, что драки не будет", выскочил из лавки и помчался вдоль бульвара так стремительно, как только могли выдержать его крепкие нижние конечности. Если уж путешественник настолько забыл свою важность, а леди Пенелопа - свое тонкое воспитание, что они убыстрили шаг, дабы стать свидетелями встречи Тиррела и лорда Этерингтона, то легко предположить, что у всех остальных членов общества чувство приличия также не устояло перед любопытством и они, боясь пропустить ожидавшуюся сцену, заспешили не меньше, чем любители бокса, которые торопятся на состязание.

По правде сказать, встреча братьев не удовлетворила тех, кто ожидал бурного ее исхода, тем не менее она оказалась достаточно интересной для тех зрителей, которые привычны были разуметь язык подавленных страстей, прорывающихся наружу как раз в тот миг, когда те, кто их испытывает, больше всего стараются их скрыть.

За Тиррелом, как только он вышел на бульвар, сразу же последовало несколько досужих парочек. Теперь количество их возросло настолько, что он с удивлением и неудовольствием увидел себя в центре толпы, следившей за каждым его движением. Сэр Бинго и капитан Мак-Терк первыми пробрались сквозь толпу и обратились к нему со всей учтивостью, на какую были способны.

- Ваш слуга, сэр, - проворчал сэр Бинго, протягивая в знак примирения и дружбы правую руку без перчатки. - Ваш слуга. Огорчен, что между нами произошло недоразумение крайне огорчен, честное слово.

- Не говорите больше об этом, сэр, - ответил Тиррел, - все забыто.

- Превосходно, право же, весьма благородно с вашей стороны: надеюсь, мы будем часто видеться. - На этом сэр Бинго умолк.

Более велеречивый капитан продолжал:

- Ох, ей-богу же, у нас вышла ужасная ошибка. Я готов отхватить себе палец перочинным ножом за то, что написал все это. Клянусь душой, я царапал на бумаге так старательно, что процарапал дырку. Ох, подумать только: дожил до того, что допустил такую неучтивость по отношению к джентльмену, который был занят честным поединком. Но, дорогой Тиррел, вам же следовало написать нам. Откуда мы могли знать, что вы так обременены делами чести - дважды в один день должны были сводить счеты!

- Я был ранен совершенно неожиданным.., случайным образом, капитан Мак-Терк. Я не писал, так как в тот момент обстоятельства обязывали меня к некоторой секретности. Но, едва поправившись, я решил восстановить в ваших глазах свое доброе имя.

- О, да вы уже это сделали, - сказал капитан, с понимающим видом кивнув головой. - Капитан Джекил, весьма порядочный молодой человек, разъяснил нам, сколь благородно было ваше поведение. Гвардейцы - славные ребята, хотя и любят иногда похорохориться, да и воображают безо всяких оснований, что они выше нас, армейцев. Но он нам все сообщил и хотя не было ни слова сказано о некоем прекрасном лорде, о его столкновении с разбойником, о его ране и еще о многом другом, мы все отлично разбираемся, что к чему. И если закон вам не может помочь, а между вами вышла размолвка, то почему бы двум джентльменам не уладить дело один на один? А если между вами и есть родство, то почему родичи не могут вести себя в отношении друг друга как люди чести? Правда, кое-кто говорит, будто вы сын его отца, и тут родство, пожалуй, слишком уж близкое. Как-то я сам едва не вызвал на дуэль моего дядю Дугела: никому не известно, где в таких делах проходит граница дозволенного. Но потом я подумал, что раз между определенными степенями родства запрещены браки, недопустимы между ними и поединки. Что же касается двоюродных братьев - подумаешь! - тут все в порядке! Пли, Флэниген. Но вот и сам милорд идет прямо на нас, как олень-вожак, а за ним и все стадо.

Тиррел на несколько шагов опередил своих назойливых спутников, лицо его то краснело, то бледнело, как это бывает у человека, принуждающего себя приблизиться и прикоснуться к животному или пресмыкающемуся, к которому он чувствует неодолимое отвращение и омерзение, в старину объяснявшееся врожденной антипатией. Эта принужденность, замеченная всеми, и ее следствие - изменившееся выражение лица - несколько повредили ему в глазах зрителей, на которых произвела впечатление твердая походка, гордая осанка и вместе с тем непринужденность графа Этерингтона, владевшего не хуже любого другого человека в Англии нелегким искусством делать хорошую мину при плохой игре.

Он сошелся с Тиррелом столь же спокойно, сколь и холодно, и, поклонившись ему с ледяной формальной учтивостью, громко произнес:

- Полагаю, мистер Тиррел де Мартиньи, что, поскольку вы не сочли нужным избежать этой неприятной встречи, вы расположены также не забывать о нашем родстве и не делать нас обоих забавой для хорошего общества?

- Вам не придется опасаться моей запальчивости, мистер Балмер, - ответил Тиррел, - если только вы сумеете застраховать себя от последствий своей собственной.