перед самым домом она посмотрела на меня, видя, как я задумчив, спросила:
меня, терзай, если это доставляет тебе удовольствие, но ты не вызовешь у
меня ни единого стона>.
вопрос, который имела право задать.
ничего не ответил. Она решила, что я продолжаю дуться на нее, и тоже
замолчала.
сквозь вырезанные сердечком отверстия в ставнях, но в розовеющем просвете
показалось не личико Мицкевичевой Зоси, которая таким образом будила
Тадеуша, и не моей Гани, а усатая физиономия лесничего Ваха, и грубый
голос крикнул:
вабилом.
росы; за плечом его висела длинная ржавая одностволка, из которой, однако,
ему ни разу не случилось промахнуться. Было раннее утро, едва всходило
солнце, еще не видно было ни людей в поле, ни скотины на лугу. Небо на
востоке уже отливало лазурью, золотом и багрянцем, а на западе оставалось
по-прежнему мрачным, тем не менее старик спешил.
перебежал нам дорогу и бросился в луга, оставляя темные следы на
посеребренной росой траве. Старик крикнул:
предметы не отбрасывают тени на землю.
топтать.
как известно, чем ближе полдень, тем тени короче.
где были ямы, оставшиеся от корней старых деревьев, вырванных бурей.
а сами отправились пешком. После получасовой ходьбы, когда выглянуло
солнце, мы засели в яме.
возвышались большие деревья; яма была так глубока, что мы укрылись в ней с
головой.
голов да ружейные дула.
по-звериному, протяжно и заливисто, как волчица, заманивающая волков.
Жалобный и зловещий вой прорезал чащу и унесся далеко-далеко по мокрой
земле, отдаваясь от сосны к сосне.
еще очень далекое, едва слышное, но уже различимое сквозь шелест листьев.
крепче сжал ружье, и мы оба затаили дыхание. Тишина была беспредельная,
только ветер стряхивал капли росы с орешника, и, падая, они постукивали по
листьям. Издали, с другого конца леса, донеслось токование глухаря.
кусты можжевельника сильно закачались, и из темной хвои высунулась серая
треугольная морда с остроконечными ушами и красными глазами. Стрелять я не
мог: было еще слишком далеко, и я терпеливо ждал, хотя сердце у меня
колотилось. Вскоре зверь целиком высунулся из можжевельника и стал
приближаться к яме маленькими скачками, усердно разнюхивая по сторонам.
Шагах в полутораста волк остановился и насторожил уши, как бы что-то
почуяв. Я знал, что ближе он не подойдет, и спустил курок.
Вах за мной, но волк уже исчез. Тем не менее Вах внимательно осмотрел
полянку в местах, где стерлась роса, и сказал:
краску пускает, надо за ним идти.
крови; значит, время от времени раненый волк отдыхал. Между тем пролетел
час, за ним другой, а мы все еще рыскали по чащобам и зарослям; солнце уже
высоко поднялось; мы прошли огромный путь, не найдя ничего, кроме следов,
которые к тому же порой совершенно исчезали. Вскоре мы очутились на опушке
леса; версты две следы шли полем по направлению к пруду и наконец пропали
в болотах, поросших камышом и аиром. Дальше нельзя было идти без собаки.
мы повернули обратно.
результате охоты, вернувшись к обычному кругу горестных мыслей. Когда мы
приближались к лесу, чуть не из-под ног у меня выскочил заяц, а я даже не
выстрелил в него, только вздрогнул, внезапно очнувшись от задумчивости.
выстрелил, кабы он так налетел на меня.
дорогу, или, вернее, извилистую тропу, которая вела к большаку на Хожеле,
я заметил на мокрой земле свежие следы подкованных конских копыт.
имение, - ответил Вах.
подать, и закусить чем бог послал. Я знал, что огорчу его отказом, и
все-таки отказался, пообещав прийти к нему завтра утром. Я не хотел, чтобы
Селим и Ганя долго оставались вдвоем, без меня. Правда, за эти пять дней,
которые прошли со времени визита в Устжицу, Селим бывал ежедневно.
Взаимная симпатия юной четы быстро росла у меня на глазах. Но я их стерег
как зеницу ока, и сегодня впервые выдался случай, когда они могли подольше
остаться наедине. <А вдруг, - подумал я, - у них произойдет объяснение?> И
я почувствовал, что бледнею, у меня исчезла последняя надежда.
смертного приговора, когда знаешь, что он неизбежен, и все-таки всеми
силами стараешься его отсрочить.
на голову мешок, из-под которого спускалась на лицо проволочная сетка.
Ксендз собирался на пасеку.
из больших челнов не было; я посмотрел на пруд, но в первую минуту ничего
не разглядел. <Должно быть, Селим повернул вправо, к орешнику, - догадался
я, - и челн не виден за разросшимся вдоль берега камышом>. Схватив весло,
я вскочил в маленькую одноместную лодку и бесшумно отчалил, стараясь
держаться ближе к камышам и не выезжать из них, чтобы таким образом
видеть, оставаясь невидимым.
пространстве словно застыл челн; весла были опущены. На одном конце,
спиной к Селиму и Гане, сидела моя маленькая сестричка Эвуня, на другом -
они оба. Перегнувшись через борт, Эвуня весело шлепала ручками по воде и
была вся поглощена своей игрой. Селим и Ганя, увлеченные разговором,
Зыков Виталий
Березин Федор
Посняков Андрей
Лукин Евгений
Сертаков Виталий