Чтение 15–й страницы книги ~Оборотень в погонах~

Валентин Зорин, пятница, 18 июня

- Валя, тебе не говорили, что ты настырный юнец? - пробасил Никодимов, затягиваясь очередной "беломориной".

- Говорили, Пал Кузьмич, - согласился я, пытаясь не закашляться. Хотя мы стояли на улице, вокруг моего старшего коллеги уже образовалось расплывающееся синеватое облачко. - А вам не говорили, что курение вызывает рак легких?

- Пф! - отмахнулся Никодимов, встрепенув ленивые дымные струи. - Скорее меня сведет в могилу язва. Так что тебе надо на этот раз?

Я бережно извлек из папки копию, снятую мной с двух страниц парамоновского блокнота. С тех пор, как дубликаторы перестали ставить только в закрытых институтах, за дверями из холодного железа, в столице с этим нет проблемы; тяжело было только точно уложить рамочку на страницу.

- Павел Кузьмич, помогите прочесть, - попросил я смиренно.

Никодимов, прищурившись, глянул на листки.

- Пошли на ковер, - предложил он. - Тут, я вижу, много... Записывать для себя будешь?

Я кивнул.

- А говорили тебе - учи науки, - ехидно заметил следователь.

Мы пристроились на краешке потертого нижегородского "половика", наспех и неловко перекрашеного из сине-желтого в черно-белый, на западный манер. Коверный отошел покурить, и нам никто не мешал - только эксперты в отдалении сосредоточенно вымеряли траекторию сглаза. Обычное дело - какая-то ведьма сгоряча окатила низко пролетавший ковер ненаправленным проклятьем; а то ему высоко лететь, когда гружен он стальными балками! У коверного, само собой, инфаркт, ковер - в стену, груз, само собой, сквозь стену и по квартирам раешных обывателей... хорошо, никого не зашибло...

- Это вообще, извини, что? - поинтересовался Никодимов, обдувая листки струей дыма, достойной мичуринских драконов.

- Улика, - кратко ответил я.

- Ну... молчи-молчи, дело твое. Карандаш взял?

Я кивнул, изготовившись над общей тетрадкой, купленной в той же канцтоварной лавочке, где я снимал дубликаты.

- Тогда слушай. - Никодимов прокашлялся.

Я еще в прежние времена заметил за ним интересную особенность - мой старший коллега очень выразительно читал. Вот и сейчас я будто наяву слышал голоса - немузыкальный тенорок Парамонова и звенящий от страха баритон его неведомого собеседника - хотя не был знаком ни с тем, ни с другим.

Парамонов: Добрый день, Дмитрий Никитич. Как и договаривались...

Собеседник: Да, да! У меня мало времени... вот-вот придет... минуты две...

Парамонов: Тогда - я правильно понял, вы хотели сказать, что выступления серкелуин поддерживаются...

Собеседник: Именно! Кормильцев их науськал. Это его идея. Я тут не при чем... Он уговорил Долина, но он и его подставит, я знаю!

Парамонов: Успокойтесь, Дмитрий Никитич, Христа ради!

На этом месте я сообразил, с кем беседует газетер - в его списке последним шел некий Дмитрий Никитич Карлин. А вот как он связан с бывшим орским (или все же оркским?) мэром, а с недавних пор - пермским губернатором Долиным, оставалось пока загадкой.

Парамонов: Никаких документов у вас, само собой, нет?

Карлин: Кого вы за идиота держите? Меня? Упыря? Он ведет с ними свои дела, а Долина приглашает снимать сливки... Я уже тогда понял, что пахнет керосином... (неразборчиво)

Парамонов: Дмитрий Никитич?

Карлин: Идет, скотина... Вот что - я слышал, что Хиргор отправляется в Москву на днях, и акция назначена на двадцать третье. Все. Потом созвонимся.

Никодимов замолк.

Я ошарашенно потряс головой. Расшифрованная, стенограмма больше порождала вопросов, чем давала ответов.

Кто такие Кормильцев, Упырь и Хиргор? Какие сливки предстоит снимать мэру? Что за акция в Москве? И что означает загадочное словечко "серкелуин"?

Впрочем, последнее вызывает хотя бы смутные ассоциации. Слово, похоже, эльфийское... хотя я не настолько хорошо знаком с древней речью, в академии нас больше гоняли по греческому и латыни.

- Ну что? - поинтересовался Никодимов, помолчав.

- Полезно, - неопределенно откликнулся я. - Спасибо, Пал Кузьмич.

- Ох, Валя... - Старик покачал головой. "Беломорина" окончательно изошла пеплом; Никодимов машинально выплюнул окурок, глянул недоуменно - что еще за гадость? - и растер каблуком. - Укатают тебя еще крутые горки... смотри...

- Остерегусь, - пообещал я уверенно.

Никодимов пожал плечами.

- Тут... - Он пошарил по карманам. - Спрашивали о тебе, между прочим.

Сердце зачем-то попыталось спрятаться за ахиллесовым сухожилием, потом решило, что благочинским трусить неприлично, и вернулось за грудину.

- Кто? - каркнул я.

Чего я боюсь, Господи? Кому я нужен? Не уроды же вчерашние пришли довломить мне недовломленное?

- Да... мужичок какой-то... - отмахнулся Никодимов. - Без особых примет, но по повадкам - газетер. Подлость так и прет из глазенок. Ну да ты у нас теперь звезда эфирных волн... - прищурился старик. - Смотри, чтобы слава в голову не ударила.

- Меня в голову только кулаками бьют, - пожаловался я. - Совсем расклеился на кабинетной работе.

- Да, приложили знатно, - согласился Никодимов. - Ну что, может, по старой дружбе заедешь к нам? Мы-то не погорельцы, можно и кофею погонять, и... этой... после службы... беленькой...

- Спасибо, Пал Кузьмич, но откажусь, - ответил я с сожалением. - Мне до дому знаете сколько переть?

- Знаю, помню, ты еще в отряде все уши прожужжал... Ладно уж, беги...

Старик осекся. Я понял, отчего - верно, хотел по старческой снисходительности назвать меня, как всех своих подчиненных, "щенком", да вспомнил, что этого слова я не терплю. А прежде знал твердо, и запинок таких не бывало. Время летит...

Я распрощался с Никодимовым и двинулся прочь, к остановке.

Идти пришлось мимо пострадавшей инсулы. Я отскочил с дороги здоровенного тролля, в одиночку тащившего на горбу балку толщиной с меня, а длиной едва не с энтобус, под дикие вопли темпераментного десятника-орка:

- Ы-ы-ы!... Лэвэй, лэвэй, тэбэ говорат, гагронк ша-кушдуг! А ты стой, галрог твой мама ымел!..

Случайно я натолкнулся плечом на встречного прохожего - молодого, ста лет не будет, эльфа, и был поражен тем, с какой ненавистью тот глянул на меня в ответ. Если бы скопившийся в глубине его синих очей лед взаправду обрушился на мою голову, думаю, меня бы и саламандра не отогрела. На мое растерянное "извините..." эльф даже не обернулся.

В злые времена мы живем. Даже эльфы, и те звереют понемногу.

Всеволод Серов, пятница, 18 июня

Быстро сгущающиеся сумерки сильно облегчили мне мою задачу - особенно с учетом того, что количество прохожих на улицах стремительно уменьшалось по мере удаления от портала. М-да, Подольск, это вам не столица. Хотя... тоже мне провинция - семь порталов от Царицына.

Как бы то ни было, мне снова пришлось освежить в памяти навыки скрадывания - благо редкие эльмовы огни общественных светильников давали света чуть ли не меньше, чем мелькавшая в разрывах мутных туч неровно обгрызанная луна. Я не теневик, я просто тень... просто тень, дергающая на стене в такт порывам ветра.

Зорин прибавил шагу - похоже, мы приближались к цели нашего путешествия. Я даже заранее зябко поежился, прикидывая, где можно будет обустроиться на ночь. Черт, как все-таки неудобно без личного ковра. Так бы сгонял домой, а с утра - обратно на пост. Тут же лету всего ничего.

Ага. Трудно жить в обители без боевого жезла, особенно отцу-настоятелю. Тем более, выпускать Зорина из-под колпака не хочется даже на ночь. Мало ли кто решит к нему в гости заглянуть.

Тропинка, по которой шел господин благочинный, резко свернула, выводя на узкую аллею, окаймленную молоденькими тополями и зарослями какого-то кустарника. Я замедлил шаг, осторожно глянул сквозь ветви... и время замедлило бег, растягивая минуты, точь-в-точь, как там, за речкой.

Что-то сверкнуло в дальнем конце аллеи, две алые точки в полутора саженях над землей. Я шагнул вперед, еще не осознавая толком, что увидел - дурак, не закапал вовремя эликсир, видел бы все, как днем - напрягая глаза, различил, как поднимается, горбясь, черная тень, рванул плащ...

Низкий, клокочущий рык волной прокатился по аллее, холодя кровь и заставляя рубашку на спине липнуть к позвоночнику. Черная как сама тьма, нечеловечески гибкая фигура метнулась вперед.

Ей надо было преодолеть сорок локтей, а мне - сделать три шага вперед и один вправо, и все-таки я едва не опоздал, потому что последние десять саженей тварь решила преодолеть одним прыжком.

Она словно бы плыла по воздуху, вытянув вперед отблескивающие когтями лапы, и я из-за всех сил жал на немыслимо туго поддававшийся спуск... просто наваждение какое-то!

А потом обрез рявкнул, изрыгнув из обоих стволов снопы пламени и оборотень отлетел назад, словно получив пинок гигантским сапогом.

Ух. Я вытер рукавом пот, едва не распоров при этом себе лоб курками обреза. Зорин все еще продолжал стоять соляным столбом, изображая из себя жену Лота. Я обошел его, на ходу пряча обрез в одну кобуру и доставая револьвер из другой.

Оборотень был еще жив, хотя заряды картечи разорвали его почти пополам. Тройка-прим, сталь, свинец и благословленное серебро в одинаковой пропорции, вообще-то ему после такой дозы полагалось склеить лапы на месте, но я не обольщался, памятуя о невероятно живучести этих существ. Может он... нет, она и не смогла бы выжить самостоятельно, но продержаться пару часов до квалифицированной помощи - вполне. Если, конечно, я предоставлю ей этот шанс.

При моем приближении оборотень издал хриплый полувой-полустон и завозился в луже крови, пытаясь приподняться. Ей пришлось наполовину оборотиться обратно - иначе серебро уже бы прикончило ее, но до конца стать человеком она тоже не могла и то, что балансировало на узкой грани между человеком и зверем, выглядело... отвратно.

- Ты... что...

Я не отвечал, занятый более важным делом - выясняя, которая из пуль в барабане имеет крестообразный надпил.

- Ты... где...

Она не могла видеть меня звериной составляющей, а для затуманеной болью человеческой я был всего лишь неясной тенью - и все же тварь нашла в себе силы приподняться и даже замахнулась на меня лапой.

Пуля "рекса" вошла ей переносицу - и голова оборотня лопнула, точно спелая дыня.

- Ну, вот и... - Начал я, оборачиваясь... и замер.

Его благочиние господство Зорин медленно надвигался на меня - чуть ссутулившись и низко, утробно рыча.

- Зорин, стоять! - Выдохнул я, старясь, чтобы окрик прозвучал как можно убедительнее. - Еще шаг и я стреляю!

Валентин Зорин, пятница, 18 июня

Я потряс башкой... нет, все-таки головой, отгоняя искушение обернуться. Солнце, солнце, меня озаряет ясное солнце, а не предательница-луна... Конечно, уличный фонарь мало похож на дневное светило, но, вперившись в него взглядом, я сумел-таки убедить бунтующий организм, что человеческий облик мне сейчас подходит больше звериного.

- Уф-ф! - выдохнул аквариумист.

Только сейчас я сообразил, что все это время он держал меня на прицеле - наверное, опасался, что я, не разобрав, брошусь.

Я перевел взгляд на перемолотое в фарш тело пантеры-оборотня. Интересные у него патроны... простая дробь не может повредить перекидышу до такой степени.

И вот тут меня начало трясти. Крупной дрожью. В тот момент, когда я осознал разом две вещи. Первое - что я только что чуть не поддался своей волчьей натуре. Окажись на месте Серова кто-то на самую каплю менее знакомый - и тот мог бы погибнуть под когтями и клыками смертельно испуганного, и потому смертельно опасного зверя. Аквариумист повел себя совершенно правильно. Когда имеешь дело с одиночным, случайным, не науськанным оборотнем - стой не двигаясь, говори повелительно, стреляй без колебаний. Но Серов, в конце концов, бывший егерь; навидался, верно, "за речкой" моих сородичей.

А второе - меня только что пытались убить. Безо всяких сомнений - убить, и именно меня. Один из немногих способов гарантированно расправиться с оборотнем - это натравить на него другого оборотня, крупнее и сильнее. Второй способ только что продемонстрировал Серов, но об этом я предпочитал не думать. В конце концов, не у каждого найдутся дома особые боеприпасы. Есть еще и третий способ - смертная магия, однако к ней перевертни до некоторой степени устойчивы.

Меня пытались убить. Эта мысль вновь и вновь билась в мой обронзовевший череп, заполняя мысли набатным гулом. Меня хотели уничтожить - тихо, надежно, страшно. Еще бабушка надвое сказала, осталось ли бы от меня хоть что-то, кроме пятен крови на мостовой и одного-двух мослов, не случись поблизости Серова - чтобы прокормить тело пантеры, нужно очень много мяса.

На подкашивающихся ногах я сделал два шага вперед. Смерть запустила процесс обратного превращения, и то, что лежало передо мной, с каждой секундой все более напоминало совершенно обычный изувеченный женский труп.

Впрочем, обычный - это сильно сказано. На человеке раны заживают не так. И уж во всяком случае - не затягиваются после смерти. Я обратил внимание на смуглую кожу, огрубелые руки, золотую серьгу на полуоторванном ухе. Одежды на оборотне, само собой, не было - у нас, в отличие от колдунов-перевертней, она не захватывается в нелюдское обличье, - а то, что осталось от лица убийцы, можно было показывать в музее ужасов, но и так было ясно - цыганка. И то правда - у кого еще в наших краях может найтись в жилах кровь леопардов, как не у ромалэ, чьи предки вышли из Индии?

Я перевел взгляд на своего спасителя. Серов медленно опустил револьвер.

- Вы в себе? - коротко спросил он.

Я молча кивнул.

И только теперь мне пришло в голову еще одно. Мой спаситель - не тот, за кого выдает себя. Потому что простые аквариумисты не ходят по ночному Подольску с обрезами за плечом. Даже если они шесть лет трубили в Афгане.

- Куда теперь? - поинтересовался Серов так же резко.

- Ко мне? - полувопросительно выдавил я - меня все еще трясло всего, вплоть до кончика языка.

"Афганец" поразмыслил секунду.

- Рискованно, - предупредил он.

- Деньги. - Я пожал плечами.

- А. - Серов кивнул. - Пошли.

Со стороны наш диалог, должно быть, напоминал сценку из бандитской комедии типа "Таро, талеры, два жезла". Аквариумист развернулся, быстрым шагом направившись в сторону моей инсулы. Я едва поспевал за ним.

По дороге мне пришла в голову еще одна мысль: откуда ему знать, где я живу?

И кстати - как он вообще здесь очутился?

- Брат Серов... - начал я невнятно.

- Потом, - отрезал афганец. - Когда оторвемся.

"За нами что - следят?", хотел было спросить я, но прикусил язык. Серов, видимо, шел по моему следу не хуже гончей от самой Москвы, так почему бы другому не повторить этот подвиг?

Всю дорогу я нервно озирался оттого, что в каждой тени мне мерещились рубины чьих-то глаз - к счастью, только мерещились, потому что слепая ярость, без которой моя жидкая кровь не позволяла оборачиваться, сошла, сменившись парализующим страхом. Но до самых дверей квартиры мы дошли без приключений.

- Стойте! - Я придержал за плечо уже намерившегося взяться за ручку Серова. Печати в углах проема уже начали тревожно посверкивать.

Я нашептал слово-шибболет (если кому интересно - "интенсификация"; только полные идиоты ставят паролем слово "пароль"), и защитный узор, вспыхнув напоследок, погас.

- Все. - Я распахнул дверь перед гостем. - Теперь можно.

- Сильно, - одобрил "аквариумист", по-хозяйски оглядывая мою гостиную, она же спальня и все остальные комнаты. - Где ставили?

- Сам, - коротко отозвался я, залезая в шкаф. Заначку я держал, по освященной временем традиции, в его задней стенке.

- Вы графомаг? - непритворно удивился Серов.

Я мотнул головой, не оборачиваясь. По комнате расползалось облако пыли.

- Готово? - осведомился "афганец" пару минут спустя.

Мне понравилась его манера - не сходя с места, осматриваться, чуть покачиваясь с пятки на носок. Совершенно наша, благочинская манера. Интересно, а в органах он прежде не работал?

- Погодите, - бросил я, переходя от шкафа к столу и углубляясь в недра его ящиков. - Прихвачу карандаши.

- Тогда берите все, - посоветовал Серов. - Может пригодиться.

Я хотел было ляпнуть "откуда вам знать?". Но не стал. Вдруг он и впрямь - знает? Человек бывалый...

Что за бред я несу? Откуда у этого типа, пусть даже бывшего егеря, уголовный опыт? Как в нем совмещаются нэпман-надомник - с убийцей оборотней, ворошиловским стрелком?

Стрелок.

В голове у меня с холодным железным лязгом сомкнулись половинки печати, вызывая демона Оккама.

- Вы! - воскликнул я невольно, оборачиваясь. - Вы - Невидимка.

Наверное, у меня был довольно нелепый вид - с вязанкой карандашей в одной руке и циркулем в другой. Но Серов не улыбнулся. Это мне очень понравилось. Потому что когда малознакомый человек с улыбкой наставляет вам в грудь дуло револьвера, в его улыбке сразу начинает чудиться нечто нехорошее. А если улыбки нет, то и глупости в голову не лезут.

"Афганец" кивнул. Один раз. Не сводя с меня взгляда - мол, заметил или нет?

Я заметил.

- Поторопитесь, - велел любитель тропических рыбок, опуская оружие. - И пойдем. Кажется, мы оба вляпались в очень неприятную историю.

Интерлюдия

Валентин Зорин

- Ну что, Осенев? - ласково поинтересовалась сестра Феврония. - Отвечать будем?

Осенев боднул воздух, но не промолвил ни слова. Сестра Феврония потеребила нарясный крест и благодушно улыбнулась.

- Так к каким категориям подданных Союзной Стройки относится уголовный кодекс? - переспросила она.

Уу, Хавронья!

Как эта кличка ходит среди студентов - ума не дам, потому что произнести ее вслух никто не решается, даже если сестры Февронии в универе нет заведомо. Только похрюкивают тихонько, или там пятачок покажут... медный. И все, что забавно, догадываются, хотя с лица наш преподаватель ничуть свинью не напоминает. Скорее уж лошадь. Скорбную поносом.

А Осенев тоже хорош. Попрут его, как пить дать, попрут после такого завала. Тут никакая "сильная рука" не поможет. Завалить семестровый зачет - это же надо! Хавронья, конечно, стерва изрядная, все жилы из тебя вытянет, стоит слабину почуять, но оценки ставит всегда справедливо. Во всяком случае, ее еще никто не поймал на том, что она валит знающего. А незнающим - не приходи. Премонитус, известное дело, премунитус.

- К людям... - выдавил из себя Осенев. - К нелюдям...

- Правильно, Осенев, и к людям относится, и к нелюдям, - подтвердила сестра Феврония. - А точнее?

Осенев обмяк.

- Ко всем подданным относится уголовный кодекс, - объявила Хавронья, словно приколачивая Христа к кресту. - Ко всем без исключения. Свободны, Осенев. Придете на пересдачу.

Мой сокурсник уныло поплелся к двери. Почти как в песенке про негритят - "и их осталось девять...". Нас, правда, осталось не девять, а девятнадцать, но суть от этого не менялась.

- Гармаш! - командирским голосом возгласила сестра Феврония. - Так почему уголовный кодекс относится ко всем подданным Союзной Стройки?

Мой сосед неторопливо поднялся с места.

- Потому, матушка, что подданным Стройки как раз и является тот, к кому относятся ее законы, - ответил он. Протяжный гоблинский акцент в его речи был почти незаметен. - А жители, к коим закон отнесен быть не может, подданными не считаются. Таковы суть нежить, равно как некрещеная и пришлая нечисть.

- Правильно, Гармаш, - одобрила Хавронья. - А исключения?

Голбин задумался.