Чтение 15–й страницы книги ~Мастер~

- Мои ребята тоже не слабы, - гордо ответил царь.

- Да, но не имеют такого боевого опыта. Я в последний раз предлагаю вам отступить в Ямбург и запереться в тамошней крепости. Пусть они для начала пообломают зубы при штурме.

- Чушь, - скривился Василий. - Я, самодержавный царь, буду прятаться в крепости от каких-то изменников?

- Это, ваше величество, война. И у нее свои законы - независимо от того, кто законный правитель, а кто нет.

- Разве твои воины слабы? Разве мои опричники не верны?

- Со мной пришли опытные бойцы, - спокойно ответил полковник. - Но если мы последуем вашему плану и пошлем их на пушки, картечь выкосит большую часть еще на подступах, независимо от того, прошли они через сотню битв или являются малоопытными юнцами. Вы посылаете нас на верную гибель.

- Долг солдата - умирать, - с пафосом изрек царь.

- Долг солдата - побеждать и убивать противника, - парировал полковник. - Умирать должны враги. Мертвый солдат - плохой солдат.

- Полковник, - жестко произнес царь, - вы подчинены мне и будете выполнять мои приказы. Ступайте и атакуйте батарею на левом фланге противника.

- Слушаюсь, - отрапортовал полковник и заспешил вниз с холма.

“Идиот! - думал бывший капитан спецназа, спеша к своему полку. - Недоносок, кретин! Из-за своей гордыни посылает на верную смерть стольких ребят! Отличных бойцов. Будем сейчас маршировать под картечью. Времена меняются, но ничего не меняют. И у нас приходилось пренебрегать указаниями генералов, чтобы выполнить их же распоряжения, и здесь... Но сейчас разбираться не будут. Не выполнил приказа - плохой служака. Голову с плеч. Ладно, раз уж на службе, будем выполнять приказ, как всегда”.

* * *

Битва шла уже три часа. Полк, которым командовал Петр, прикрывал левофланговую батарею. В первый же час наскоро сооруженный редут подвергся атаке пехоты противника. Петр с ужасом наблюдал, как картечь косит вражеских солдат, как ряды вновь смыкаются и продолжают размеренное продвижение вперед... До следующего залпа.

Густые клубы порохового дыма летели над полем, закрывая обзор, и понять, что происходит вокруг, было очень сложно. Откуда-то несся конский топот, откуда-то доносились ружейная пальба и артиллерийская канонада. Рев орудий прикрываемой батареи отнимал последнюю возможность сориентироваться.

Наконец пехоте противника удалось дорваться до редута. Закипела рукопашная. Поначалу тактика, предложенная капитаном-гвардейцем, сработала прекрасно: пикинерам почти четверть часа удалось держать противника на дистанции; потом строй смешался, и вперед выступили лучшие фехтовальщики с саблями в руках. К сожалению, эстонцы - большей частью крестьяне и торговцы - не могли противостоять обученным воинам. Вскоре Петр заметил, что сколько-нибудь приличные шансы они имеют, только выходя вдвоем или даже втроем против одного нападающего. Увы, противник обладал численным превосходством и оттеснил эстонцев к орудиям. Потом нападающие оседлали пушки. Батарея замолчала. И все же его полк отступал, редел, но в бегство не ударился никто.

Петр участвовал в бою на батарее. Ни о каком управлении полком речи больше не было. Теперь каждый дрался за себя - и Петр тоже.

Как пригодились уроки фехтования! Сейчас, стоя плечом к плечу со своими солдатами, он рубился с противником фактически на равных. Он был ранен дважды, правда, легко - в ногу и в руку. Стальной шлем, подаренный Макторгом, спас от страшного удара сабли, обрушившегося сверху. Кираса отразила с десяток касательных ударов. Сам он заколол двух противников и еще одного ранил. Но враги наседали, и казалось, что шансов нет.

Когда Петр потерял последнюю надежду и уже окончательно приготовился к смерти, на редут с гиканьем ворвались кавалеристы Дашевского - поняв, что может потерять батарею, фельдмаршал прислал подкрепление. Бой закипел с новой силой. На смену ярости мгновенно пришел боевой задор, и Петр с новыми силами бросился в схватку. Через полчаса противник дрогнул и побежал. Эстонцы во главе с Петром преследовали его - минут десять, пока не попали под залпы русских пищалей и в беспорядке отступили. От еще больших потерь их опять спасла кавалерия, атаковавшая стрельцов.

Вернувшись на позиции, Петр начал пересчитывать оставшихся в живых и обнаружил, что в строю осталось не более половины. Полк получил небольшую передышку, возможность отнести к лекарям тяжелораненых и перевязать легкие раны. Петр тоже позволил перевязать свои. Но битва еще не закончилась. Над головой рокотали орудия спасенной батареи, забрасывая ядра в глубь позиций противника. Навстречу им летели пули московских стрельцов, и некоторые из них неизбежно находили свои цели.

Петр вгляделся в ряды противника. Не будучи специалистом в военном деле, он тем не менее достаточно отчетливо представлял себе, что в годы Второй мировой войны перестрелка на таком расстоянии считалась бы ближнем боем. Здесь же это считалось боем на максимальной дистанции. Что же, времена меняются...

Внезапно справа послышался топот копыт, и кавалерия Дашевского снова обрушилась на стрельцов - те развернулись и перенесли огонь на атакующих. Рядом с Петром спрыгнул с коня ординарец и отчеканил:

- Господин фельдмаршал приказал перейти в наступление.

Петр встал, вышел на бруствер и приказал полку строиться. Когда приказание было выполнено, выхватил саблю и скомандовал:

- Марш!

Они снова шли по пространству, где несколько часов назад их атаковала московская пехота. Все поле было усеяно трупами солдат, павших от картечи.

- Господин полковник! - окрикнул ингрийский капрал. - Взгляните: похоже, важную птицу подстрелили.

Петр подошел к трупу, над которым склонился капрал. Тело человека, одетого в дорогой кафтан и до сих пор сжимавшего в руке саблю, было буквально изрешечено картечью. На боку висели золоченые ножны, которые больше уже никогда не пригодятся их обладателю.

- Пожалуй, не ниже полковника, - согласился Петр, всмотрелся в лицо убитого и похолодел.

Перед ним лежал бывший капитан спецназа Вооруженных Сил Российской Федерации Виктор Белых. “И надо же было пройти спецподготовку, Чечню, заброску в другое измерение на поимку Курбского - и все, чтобы вот так пасть под картечью на поле битвы, которой в нашем мире и быть не должно было”, - подумал Петр.

Подозвав двух солдат, он приказал отнести труп бывшего капитана на редут, доложить командованию об обнаружении тела старшего офицера и ждать дальнейших указаний, а сам зашагал вслед за полком.

В тот день им больше не удалось встретиться с противником. Кавалерия Дашевского, обошедшая царские войска с левого фланга, и отряд польской кавалерии, сокрушивший опричников на правом фланге, вынудили Василия I в спешке отступить во избежание окружения.

Глава 45

ПЕТЕРБУРГ ЕСТЬ ПЕТЕРБУРГ

- А ведь мы знакомы!

Петр резко повернулся - перед ним стоял Курбский. Произошло то, чего он так опасался и всеми силами избегал. Конечно, Курбский не узнал своего освободителя, когда он, изможденный, только что вызволенный из каменного мешка, предстал перед военным советом. Потом Петр старательно избегал встреч с князем, предпочитая скрываться в расположении своего полка и лишь изредка встречаясь с Оладьиным. Хотя, если разобраться, князь не должен бы держать зла на человека, спасшего ему жизнь. И все же Петр предпочел бы оставаться в глазах окружающих ингрийским дворянином, эстонским купцом или латышским толмачом, но никак не пришельцем из другого мира. Однако чему быть, того не миновать - и сейчас, на марше, Курбский, проезжая вдоль войск, узнал старого знакомца.

Петр вежливо склонил голову:

- Чем могу служить, князь?

Курбский подъехал ближе и пустил коня шагом, стремя в стремя с лошадью Петра.

- Ведь вы были в том отряде, который пленил меня под Каунасом, и именно вы перерезали мне веревки, не так ли? - спросил он, испытующе глядя в глаза собеседнику.

- Да, - отпираться было бессмысленно.

- Менее всего ожидал вас здесь увидеть, - произнес князь. - И все же... Не откажите в любезности удовлетворить мое любопытство. Кто вы? Кто были люди, пришедшие с вами? Откуда у вас столь грозное оружие? Понимаю, вас послал Иван. Но может ли он найти еще таких солдат и такое оружие? Вы говорили на неведомом языке, хотя и близком к русскому. Что вы за народ и где живете? Поймите меня правильно: я благодарен за спасение, но ответы на все эти вопросы должен получить любыми способами.

Пара жестких глаз уперлась в Петра.

- Как вам сказать... - начал Петр.

- Скажите, как есть, - отрубил князь.

- Видите ли, - помедлив, произнес Петр, - я действительно затрудняюсь объяснить. Мы живем - вернее, жили - в другом мире, отличном от этого и не соединенном с ним. Некий... колдун сумел пробить коридор в ваш мир, и наш правитель, желая обогатиться, продал нас Ивану, чтобы мы захватили вас. А когда мы вернулись, коридор оказался закрыт, из-за чего мы и остались здесь.

Курбский воспринял информацию на удивление спокойно, а следующий вопрос выдал в нем сугубо практичного человека:

- То есть вы считаете, что возможность связи между нашими мирами потеряна и вам подобные больше сюда не попадут?

- Возможно. По крайней мере, я туда вернуться не могу и о том, чтобы кто-то еще попадал сюда, не слышал.

- Ясно. И что же, в вашем мире все воюют таким оружием?

- Намного более страшным, - вздохнул Петр. - Наши пушки стреляют за горизонт. Самоходные стальные повозки надежно укрывают сидящих там от пуль и даже ядер, а сами оснащены могучими пушками. По небу летают стальные птицы, способные за какой-нибудь час покрыть расстояние от Москвы до Петербурга и сбросить снаряды, каждый из которых может стереть любой из этих городов с лица земли.

- Жуткий мир, - произнес Курбский. - Не дай Бог, подобный коридор возникнет снова. Такого чародея следует сразу погубить.

- Может быть, - согласился Петр. - Но придет время, когда и здесь появятся такие же машины.

- Надеюсь, нескоро, - бросил Курбский. - В руках таких правителей, как Иван, это привело бы к гибели многих народов.

- Нескоро, - согласился Петр. - Но злобных правителей будет не меньше. Скажите, что вы думаете об Иване?

- Отважный воин, хитрый политик, но слишком подозрителен. Сразу после побега я послал ему письмо, где сказал, как он ошибается, губя верных слуг и отважных воинов. Завязалась целая переписка. Он шлет пространные письма, но смысл всегда один: царь холопов своих казнить и миловать всегда вправе. И ни слова о том, что же послужило причиной казней верных ему людей и разгула опричнины.

Петр знал переписку Курбского и Грозного почти наизусть, поэтому предпочел увести разговор в сторону.

- А как, на ваш взгляд, должен бы вести себя государь?

- Так же, - быстро ответил князь. - Только без казней верных подданных.

- То есть вы согласны с ограничением прав боярской думы и абсолютной властью царя?

- Конечно. Без этого сильное государство немыслимо. Бояре порвут его в клочья.

- Но в Петербурге же было не так, а страна процветала.

- Петербург есть Петербург, - пожал плечами Курбский. - Обычаи иные. Но, думаю, долго они не просуществуют. Вольности черни - гибель для государства. Хотя мы с Иваном всегда считали, что Северороссия должна встать под руку московского царя. Земля-то исконно русская, да богатая, да к морю выход, да сосед наш.

- Но народ там хочет жить под властью собственного правителя, - заметил Петр. - Да и от Руси эти земли отторгнуты более трехсот лет назад и под властью Москвы никогда не были.

Курбский посмотрел на собеседника, словно тот произнес какую-то непристойность.

- Ваш мир еще более странен, чем я думал, - произнес он. - Кто же спрашивает, чего хочет народ? Кто силен, чтобы захватить власть, тот и правит. Неужели в вашем мире хоть что-нибудь зависит от желаний черни?

- Иногда. И порой мне кажется, что именно по этой причине нам удается выжить, обладая столь страшным оружием.

- Будь трижды проклят чародей, открывший вход в ваш мир! - воскликнул Курбский. - Это страшная зараза. Миром должны править единовластные правители.

- Ну вот один вас чуть и не казнил, - произнес Петр.

- Он ошибся, ибо слишком подозрителен, - парировал Курбский. - Нужен мудрый царь, зорко различающий подлинную измену и действительно верных людей. Только при нем может процветать государство.

- Но ведь Древний Рим знавал республику, - начал Петр. - Да и нынешняя Англия с ее парламентом...

- Великий Рим понял никчемность республики и отдался под власть кесарей. А английские монархи, надеюсь, еще наведут порядок в своих землях, пока лавочники со своими вольностями не погубили их окончательно.

- Господин полковник! - выпалил подъехавший на рысях ординарец Оладьина. - Господин барон просит вас к себе.

- Что же, - негромко произнес Курбский, - до свидания. Вашу тайну я сохраню. Вижу, вы неплохо обжились в этом мире. Впрочем, если потребуется моя помощь - приходите.

Он пришпорил коня и умчался вперед.

...Около шатра главнокомандующего его встретил Оладьин, подхватил под руку, отвел в сторонку:

- Много новостей - и все хорошие.

- А именно?

- В Петербурге восстание, - быстро заговорил барон. - Народ вышел на улицы и потребовал от магистрата признать Вайсберга правителем до созыва Думы. Опричники попытались было всех разогнать, но гарнизон выступил и перебил их. Царь от Красного Села повернул на Новгород - понял, что приступом Петербурга не взять, а мы можем разгромить его под стенами, как князь Андрей короля Иоахима под Новгородом<Барон вспоминает о событиях 1379 года, когда было ликвидировано правление Ингерманландского ордена и создавалась Северороссия. В мире, откуда пришел Петр, подобных событий не происходило.>. Столица ждет нового правителя и готова принять его при условии возвращения всех вольностей, предусмотренных уложением князя Андрея.

- Отлично! Значит, в столице мы имеем безусловную поддержку.

- Не столь уж безусловную, - охладил его радость Оладьин. - Стоит Вайсбергу объявить себя королем и отказаться от созыва Думы, и город закроет перед ним ворота.

- А что еще? Вы говорили о нескольких новостях...

- Эрик Шведский объявил, что поддержит Василия и вышлет ему на помощь экспедиционный корпус, - с удовлетворением произнес Оладьин.

- Значит, мы можем ехать в Лондон?

- Должны, и немедленно.

Глава 46

НА УХАБАХ

И снова карета подпрыгивала и тряслась на ухабах, выворачивая путешественников наизнанку. Только ухабы теперь были польские, а пассажиры именовались посольством светлейшего правителя Се-веророссии ко двору ее величества королевы Англии Елизаветы I. Это были государственный канцлер и наместник Эстляндии барон Оладьин и его советник - командир Эстляндского полка рыцарь Назаров.

Конечно, куда как приятнее было бы плыть сейчас на корабле по спокойным в конце июля водам Балтики. Но там, где благоприятствовала природа, препятствовала политика. Оладьин всерьез опасался, что шведский флот заблокирует проливы Каттегат и Скагеррак и будет задерживать все североросские суда, не имеющие грамот царя Василия. Поэтому посольство, сопровождаемое небольшим эскортом кавалеристов Дашевского, покинуло армию, скорым маршем идущую на Петербург, и пустилось в долгий путь через Нарву, Таллин и Ригу, сданную Вайсбергом литовскому гарнизону, через Каунас и Варшаву, где хитрый Оладьин умудрился встретиться с польским королем Стефаном Баторием.

Сейчас путешественникам оставалось несколько часов до прусской границы, откуда их путь лежал в Копенгаген, чтобы уже из датской столицы на корабле достичь берегов туманного Альбиона. Петр был откровенно рад возможности столь длительного путешествия по знаменитым городам Северной Европы. Хотя уже в Каунасе он заметил, что черт, объединяющих эти города, много больше, чем различий. И во всех он узнавал тот Петербург, в который попал без малого два года назад, - все это была одна западноевропейская цивилизация, объединенная тысячью незримых связей.

В мире, откуда явился историк, события следовали иному сценарию. Собственно, и тамошнюю Россию европейской державой можно было считать достаточно условно. Там Ливонская война была, возможно, первой попыткой Москвы заявить о себе как о серьезном игроке в европейском концерте. До того страна скорее оборонялась от натиска с Запада, направляя вектор развития на Восток - кстати, весьма небезуспешно: территории, присоединенные при том же Иване Грозном, существенно превышали любые мыслимые приобретения в Европе. Но Запад манил - пуд русского хлеба стоил в Гамбурге раза в четыре дороже, чем в Москве. Торгуй, обогащайся! Но на пути лежали Швеция, Ливонский орден, Литва и Польша, снимавшие все с этой торговли сливки. Иван IV предпринял отчаянную - и поначалу успешную - попытку прорваться к морю. Ливонский орден, уже давно не представлявший реальной военной силы, пал за три года. Но дальше начались сложности: против России, не желая усиления соседа, выступила Литва. Не в состоянии справиться в одиночку, она объединилась с Польшей. Силы московского царя не смогли сопротивляться такому напору - возможно, не последнюю роль здесь сыграло ослабление страны и армии опричниной и репрессиями. Так или иначе, но Москва потеряла все западные приобретения. Земли, захваченные в Прибалтике, были поделены между Речью Посполитой и Швецией. Стокгольм прихватил земли, прилегающие к Неве, за которые давно спорил с Новгородом и которые надолго стали шведской Ингерманландией. Заканчивал Ливонскую войну уже Борис Годунов, сумевший после весьма неудачного для России последнего ее этапа выторговать вполне приличные условия. Потом Смута, воцарение дома Романовых... Весь XVII век Москва направляла помыслы на приобретение южных и восточных земель. Крымские походы стали, можно сказать, частью национальной традиции. Из западноевропейской политики Москва ушла, закрывшись доктриной изоляционизма. До Петра Великого - но это уже другая история...

Петр еще раз проверил выкладки и стал переносить их на ситуацию, сложившуюся в этом мире.

Здесь уже два века существовали два дружественных русских государства - Московия и Северороссия. Последняя изначально ориентировала свое развитие на север и запад. Но все-таки Ливонскую войну Иван Грозный начал в союзе с Петербургом. В ходе военных действий он захватил Латвию, превратив ее в вассальное государство. То же было и в его мире, но - существенное отличие - при отсутствии северного союзника. А слова Курбского свидетельствовали, что московский двор намеревался наложить когтистую лапу и на всю Северороссию. Возможно, потому великий князь Николай и не поддержал Ивана в войне с Литвой. Теперь Северороссия расколота на два враждующих лагеря. Позиция сторонников Василия понятна: русский национализм, полное следование в фарватере Москвы. Возможно, их даже устроило бы слияние с Московией - при предоставлении им высокого статуса в иерархии этого государства, разумеется. А вот второй лагерь... Классические западники. Позже сказали бы, сторонники вхождения в общеевропейский дом. Неужели в этом мире история заставила общество разделиться на западников и славянофилов на три столетия раньше? Причина понятна: в Северороссии много выходцев из Западной Европы. Но на их стороне и многие русские дворяне - Оладьин и Дашевский, например. А в противоположном лагере есть обрусевшие немцы. Это уже война не народов, а культур. Раскол. Что он сулит?

- Барон, а как после нашей победы будут складываться взаимоотношения с Москвой? - откашлявшись, спросил Петр.

- Думаю, это будет целиком зависеть от Ивана. Он непримирим и злопамятен. Раз уж он решил нас захватить, постарается довести дело до конца. Значит, война.

- Хорошо, - вкрадчиво начал Петр, - но если московский царь сменится, а его преемник не будет питать по отношению к нам агрессивных намерений?

- Это было бы великолепно, - улыбнулся Оладьин. - Пусть Московия воюет в Сибири и в южной степи. Пусть даже держит флот в Риге. Мы будем держать наши земли, торговать через Таллин, Петербург, Архангельск и воевать за Финляндию. Нам выгоднее иметь Московию в союзниках.

- А слиться с ней в единую империю? - неожиданно спросил Петр.

- Сложный вопрос, - пожал плечами барон. - И у нас, и в Московии немало сторонников этой идеи. Впрочем, после Ивановых казней сторонников мирного объединения стало на Москве много меньше, а сторонников захвата - много больше. И вообще, присоединить Северороссию к Московии очень сложно, слишком разные традиции и уклады. Царь - самодержавный правитель; всякий подданный - его холоп, с которым государь волен делать все, что хочет. У нас даже мелкий лавочник привык сознавать, что рождается с неотъемлемыми правами и вольностями. Он может даже подать в суд на князя, если считает, что тот ущемил его права. И бывают судебные решения не в пользу князя. С потерей этих вольностей люди не смирятся. Будут бунты. И если царь захочет править в этой земле, как в своей стране, ему придется быть много кровожаднее Ивана. Прольются реки крови... Горестная перспектива. А присоединить Московию к нам? Право, не представляю, как наша система, строившаяся для торговых городов Петербурга, Новгорода и Пскова, сможет действовать в такой земле, как Московия. Ну, представь, назначат меня наместником Москвы. И что я буду делать? С эстляндцами я еще мог вести переговоры: они выторговывали вольности, я - их лояльность. А что делать в стране, где тебя способны воспринимать или как барина, или как холопа, но упорно не говорят на равных? Ни один договор или закон в такой стране не будет работать, как у нас. Там это будет или угроза, или пожелание. Там надо постоянно грозить плеткой, потому что народ, едва почуяв слабость правителя, свергнет его, устроит погром, а потом, устав от себя, запросит нового, еще более жестокого царя, чтобы навел порядок, чтобы и боготворить его, и ненавидеть. Нет, увольте, я не готов править в такой стране! Пусть они лучше будут нашими союзниками и разбираются со своими внутренними делами.

- Думаете, в такой стране нельзя ничего поменять? - спросил Петр.

- Некоторые полагают, что это у них в крови, - хмыкнул барон. - Я не согласен. Ведь не только я, коренной новгородец, но и русские, переехавшие к нам из Московии, недавно живущие здесь, очень хорошо воспринимают наш уклад. Просто так сложилась их история. Думаю, они смогут измениться - поколений за пять-шесть. Но не завидую тем, кто будет править в эти времена...

Глава 47

ВСТРЕЧА В АНГЛИЙСКОМ ПАБЕ

“Это через столетия Британия станет великой империей, а чопорность ее жителей войдет в поговорки, - думал Петр, поглощая прожаренный бифштекс и запивая его темным английским пивом. - Это через века британский традиционализм станет притчей во языцех. А сейчас, наверное, нет страны динамичнее. Здесь все дышит движением, стремлением к развитию, безудержному росту. Ничто не стоит на месте, все меняется. Все дальше плывут корабли, открывая все новые земли Нового Света, все смелее набеги на испанские колонии, все больше претензий на европейское господство. Неважно, что Испания еще грозит еретикам, живущим на туманном острове. Неважно, что Португалия встала на всех торговых путях вокруг Африки. Неважно, что шотландцы пытаются сомкнуться с Францией, чтобы противостоять притязаниям Лондона. Что может остановить английского льва, берущего разгон? Кто может противиться стране, решившей встать над миром, живущей этим, дышащей этим, движущейся ради этого? И уже маячит впереди Британия - владычица морей. Вот из этого вечного движения и рождаются империи, в пределах которых не заходит солнце. Которые впоследствии могут позволить себе неподвижность и традиционность. Которые потом теряют колонии и доживают имперский век сытым и самодовольным островным государством, раздумывающим, пристать ли к новой мировой империи, выросшей из собственной колонии, или войти в общеевропейский дом. Но до этого еще далеко. Пока - вечное движение, подъем, расширение. А впереди - разгром Непобедимой армады и покорение Индии”. Петр откинулся на спинку стула и улыбнулся: легко быть пророком, придя из будущего.

Он обедал в ресторане лондонской гостиницы. Сделав еще один большой глоток тягучего, хмельного, доброго пива, Петр присмотрелся к окружающим. Гостиница была не из дешевых, и только в такой и могло разместиться посольство Северороссии. Здесь не останавливались простые моряки, торговцы и мелкопоместные дворяне. Вот за соседним столиком лощеный джентльмен поддерживает светскую беседу с дамой. А там двое - в высоких сапогах, широких штанах и куртках, курящие длинные трубки, - наверняка капитаны корсарских кораблей. Интересно, а кто этот джентльмен, одиноко сидящий за столиком и неспешно поглощающий превосходное английское пиво? Тонкая бородка-эспаньолка, кривая восточная сабля, европейский камзол... Что-то знакомое - в облике, в этих глазах, запечатлевших одновременно усмешку и печаль... Незнакомец бросил острый взгляд, остановил его на Петре и улыбнулся. Петр тоже узнал: Басов. Кто бы мог подумать?

Басов встал, подхватил кружку с пивом, неспешно направился к Петру. Подошел, легко опустился напротив и, будто не было годичной разлуки, буднично сказал по-русски:

- Ну, здравствуй.

- Здравствуй, - отозвался донельзя озадаченный Петр. - Как ты здесь оказался? Где Федор?

- Путешествую, - охотно пояснил фехтовальщик. - Федор осваивает азы секса под руководством одной многоопытной, но еще достаточно молодой дамы. А ты?

- Я с посольством, - гордо произнес Петр. - Мы прибыли, чтобы уговорить внука великого князя Николая, Карла Стюарта, взойти на престол...

- Слушай, давай не будем о политике, - поморщился Басов. - Уши вянут. Значит, все еще на службе?

- Да. Знаешь, я теперь полковник, - степенно произнес Петр. - И рыцарь.

- Поздравляю, - улыбнулся Басов. - Но я, как помнишь, дворянство присвоил, и пока в этом никто не сомневается, - он самодовольно погладил эфес сабли.

- Брось, - отмахнулся Петр. - Я, между прочим, участвую в строительстве нового государства, в котором...

- В котором жулики прогонят убийц, - усмехнулся Басов.

- Ты не прав, - покачал головой Петр. - Впрочем, не стану переубеждать. Не отвергни ты всех предложений, что тебе делали, то добился бы большего.

- А я и так добился, чего хотел, - хохотнул Басов. - Ты - политик, я - странник. Сидим в одной и той же гостинице, пьем одинаковое пиво и едим одинаковый бифштекс. Я жду, когда отчалит корабль, который отвезет меня туда, куда я хочу; ты - пока тебя примут при дворе. Потом ты вернешься в Петербург и будешь служить прохиндеям, думающим только о собственной власти и деньгах, они выжмут тебя, как лимон, и выкинут на свалку.

- Мы по-разному смотрим на все это, - произнес Петр. - У тебя был неудачный опыт, и ты пришел к выводу, что все в мире такие... Кстати, ты знаешь, наш капитан погиб.

- Как? - бесстрастно спросил Басов.

- На службе у Ивана Грозного. Его послали против восставшего Вайсберга, и он попал под картечь наших орудий под Ямбургом.

- Погиб за то, чтобы Иван мог резать и сажать на кол людей не только в Москве и Твери, но и в Петербурге, - хмыкнул Басов. - Ну что же, за твою память, Виктор Белых, ты был хороший мужик и стоек в своих заблуждениях.

Он отхлебнул из кружки несколько больших глотков и поставил ее на стол.

- А может, он погиб за выход России к морю? - заметил Петр.

- Если ему надо было к морю, он вполне мог пройти, - усмехнулся Басов. - А умирать за то, чтобы кусок берега принадлежал царю...

- Слушай, Игорь, - прервал Петр. - Ведь есть же интересы страны, гражданином которой ты являешься.

- А ты, когда жил в коммуналке и получал восемьдесят долларов в месяц на семью из трех человек, действительно считал, что у тебя есть интересы в зоне Персидского залива? - съязвил Басов. - Предоставь толстопузым рвать друг другу глотки. Они за это получают свои миллионы, виллы, гранаты в дверцы своих “мерседесов” и пули в подъездах. Решай свои проблемы.

- А какие у тебя проблемы? - тут же спросил Петр.

- Хватает, - усмехнулся Басов. - Например, хочу научиться фехтовать.

- Ты - не умеешь - фехтовать? - изумился Петр.

- Я умею так, как умею. А хочу - лучше.

- Нет предела совершенству?

- Само собой, - улыбнулся Басов. - Но совершенствоваться стоит.

- Зачем? Ну, сможешь ты уложить своей саблей две, три сотни врагов. Что дальше?

- Да не в сотнях врагов дело, - отмахнулся Басов. - Неважно даже, чем заниматься. Можно и гладью вышивать. Просто сложилось так, что я стал тем, кем стал, занимаясь борьбой. Потом добавил фехтование. Для того чтобы стать лучше, понять мир, нужно забыть себя - таким, какой ты есть. Если будешь нежить себя, любимого, ублажать, жалеть - можешь заработать много денег, добиться высокого положения. Но так и останешься маленьким, трусливым человечком, не видящим дальше собственного носа. А если будешь заботиться о том, как двигаешься, бьешь или вышиваешь - ты откроешься для мира, сможешь разобраться в нем, стать лучше. Совершенствуя рисунок или стойку, ты будешь вынужден узнавать все больше и больше нового. Только заниматься этим надо не ради денег или чего-то еще - находят обычно то, что ищут. Чтобы заработать денег, мне навыков хватило. Но если я не пойду дальше, то предам себя.

- Но зачем тебе это?

- А кто сказал, что жизнь имеет смысл только при деньгах и власти? - вопросом на вопрос ответил Басов. - Ведь они не самодостаточны, ты добиваешься их только ради удовольствия, которое они приносят. Власть меня тяготит. Денег мне нужно столько, чтобы оплатить номер в гостинице, обед и кружку хорошего пива. Все это у меня есть. А удовольствие я получаю, познавая мир и совершенствуясь в своем искусстве.

- По-моему, ты псих, - серьезно произнес Петр. - Весь мир живет по определенным правилам. Может, не лучшим, конечно... Но ты ведь знаешь - он все-таки достигнет немалых высот. А если бы все начали копаться в себе...

- А вдруг тогда одна группа идиотов не всадила бы “боинги” с сотнями людей в торговый центр, а другая - не стала бы за это бомбить мирные хижины ни в чем не повинных людей на другом конце света, - в тон ему ответил Басов. - И, может быть, мир не жил бы полвека под угрозой ядерной войны. А ведь мы, заметь, не досмотрели спектакль до конца.

И уж точно мы не покупали бы дешевый ширпотреб, ломающийся в первый же день. Если хочешь только заработать, приходится выпускать и сбывать по дешевке халтуру. А вот если ты делаешь чайник и относишься к этому, как к искусству, то просто не можешь схалтурить. Привычка-то относиться к своему делу, как к искусству, на все распространяется. Если ты хороший фехтовальщик, то и шашлык по-другому начинаешь готовить, и чайник паять... Тебе бы очень не понравилось жить в мире, где все - произведение искусства? От сантехники до жилого дома?

- Красиво излагаешь. А вот я хочу много денег. И дворец хочу. И вельможей стать. Что, осуждать будешь?

- Не буду, - отрицательно покачал головой Басов. - Иди своим путем. Что натворишь, за то и ответишь. Только чего ж вы все меня к себе зовете? Почему жалеете? Мне-то хорошо.

- Тебе хорошо, - кивнул Петр. - Ты вот здесь в шикарной гостинице живешь. В Петербурге состояние сколотил. В том мире не бедствовал. А я вот в коммуналке, с женой и маленьким ребенком - на восемьдесят долларов, как ты сам сказал. И хочу денег. И власти, чтобы никто у меня эти деньги не отобрал. Я же не собираюсь ни у кого воровать, не намерен никого притеснять. Я хочу спокойно зарабатывать и счастливо жить с семьей. Я хочу жить так, как в этой же Англии через четыре века. И что, будешь меня за это осуждать?

- Сказал же, не буду, - хмыкнул Басов. - Зарабатывай на здоровье. Только зачем ты это целью жизни делаешь? Добьешься - что будет? Цель жизни должна быть недостижима, ибо достигнешь - и считай, уже умер, хоть еще сто лет живи: смысла нет. Я сколько заниматься ни буду, всегда можно еще лучше. А ты? Ну, станешь вельможей. Дальше что? Брюхо набивать да дворовых девок в постель таскать?