Да, похоже, свою психику я недооценил — даже известие о том, что под Петербургом обитает целая цивилизация, не оказало сильного потрясения.
— А у тебя лишние батареи есть? — Тимофей указал на мой фонарь.
— Батареи есть, но лишних нет.
— Может, продашь? Или обменяешь? А то мой род на новом месте еще не успел наладить торговых связей. Вот и страдаем от нехватки разных вещей.
— А что же ты взамен можешь предложить? — скептически поинтересовался я, разглядывая его лохмотья, в которых нет ни малейшего намека на карманы.
— С собой ничего нет,— подтвердил Тимофей мои сомнения,— Но в племени есть товары для обмена. Грибы есть сушеные.
— Зачем мне грибы? У меня консервов полно.
— Так это не такие грибы. Не для еды. Это чтобы видеть невидимое.
Ага, понятно — галлюциногенные. Нет, спасибо, этого добра мне и даром не надо.
— Вода у вас питьевая есть?
Фляга практически опустела, а без воды выжить трудно.
— Конечно! Как же без воды-то?
— Чистая?
И зачем я спрашиваю? Откуда здесь взяться чистой воде?
— Чистая. У нас элективный фильтр.
Ого! Неплохо для дикарей, живущих в канализации. Элективный фильтр превосходно очищает воду. Вчера утром я видел такой в магазине и не купил лишь потому, что эта бандура весит двадцать килограммов.
Выяснилось, что клан Тимофея мне по пути — я не прошел бы мимо, даже если не встретил бы Тимофея. Мы пошли вместе. Он рассказал, что его род сейчас активно исследует территорию, на которой предстоит жить. Тимофей вроде разведчика, его отправили, чтобы найти места произрастания съедобной плесени и грибов, выяснить ареал обитания мелкой живности.
Наткнувшись на меня, он решил, что я член какого-то местного клана. Поэтому и пошел за мной, хотел проследить, узнать больше о новых соседях.
К месту обитания клана мы вышли неожиданно, просто вслед за Тимофеем я свернул за угол и увидел несколько десятков человек.
Некоторые сидят у костра, тянут к огню прутики с нанизанными на них темными кусочками. Видимо, это мясо. Но спрашивать я не стал, а то еще скажут, кем это мясо было при жизни. Брикетик концентрата, съеденный на завтрак, уже наверняка рассосался, и потерять утреннюю трапезу мне не грозит. Но все равно вывернуться наизнанку не очень-то хочется.
Мой провожатый подошел к самому старому из присутствующих. Судя по виду, старику лет семьдесят, но с уверенностью сказать трудно — раньше мне не приходилось по внешности определять возраст людей, всю жизнь проживших под землей.
Тимофей что-то забормотал старику, взглядом указывая на меня. Тот закивал, потрясая своей жиденькой бороденкой. Впрочем, по сравнению с остальными присутствующими его борода смотрится внушительно — у прочих волос практически нет не только на лицах, но и на макушках. И не только у взрослых, даже мальчишки могут похвастаться лишь жиденькими светлыми волосенками.
Правда, девочки, девушки и женщины имеют достаточно волос, чтобы заплетать их в косичку, похожую на крысиный хвостик.
Выслушав Тимофея, старик подошел ко мне.
— Здравствуй, дрыгер,— поприветствовал он меня. Я не сразу понял, что второе слово — исковерканное «диггер». Видимо, Тимофей передал старику слово так, как услышал его.
— Здравствуйте.
— Я — патриарх рода. Имя свое тебе назвать не могу, чтобы духи его не услышали и не навредили клану. Тимофей сказал, что у тебя есть батареи для фонаря, которые ты хочешь обменять на питьевую воду.
Я кивнул. Старик что-то шепнул Тимофею, тот притащил пластиковое ведерко с водой. Воронки не оказалось ни у них, ни у меня, но горлышко у фляги довольно широкое. Кое-как мы наполнили ее, правда, на полу образовалась лужа пролитой воды.
По предложению старика я остался на обед. Правда, ел только свои консервы, объяснив, что моя религия запрещает есть крыс и мокриц. От предложения попробовать сушеных грибов тоже отказался.
А вот отвар из плесени решил попробовать. Не чай, конечно, но пить можно. К тому же напиток обладает легким тонизирующим эффектом.
Члены племени рассказывали мне о своей религии. По уверениям аборигенов, бывают духи добрые — это умершие члены племени, а бывают духи злые, которые являются убитыми и съеденными крысами, вернувшимися с того света, чтобы отомстить. Иными словами, верование аборигенов представляет собой довольно обычную примитивную языческую религию, характерную для нецивилизованных племен моего времени.
Правда, есть в их мифологии два существа, которые меня очень поразили. Это Белый Спелеолог и Двуликая. Мне сразу вспомнились байки знакомых спелеологов, в которых оба этих персонажа присутствовали.
Интересно, а еще какие-нибудь байки и страшилки моего времени нашли воплощение в местных верованиях?
Сидящий рядом мужик продолжал оживленно рассказывать истории, которые я уже знал. Чтобы не обижать гостеприимных хозяев, я слушал, кивал, задавал вопросы.
— Ежели Белого Спелеолога увидел, так сразу бежать надо,— вещал рассказчик,— Все разное говорят: одни — что Белый об опасности предупреждает; другие — что он сам опасности и создает. Но как бы там ни было, одно ясно — где Белый, там и опасность.
— А как он выглядит? — спросил я.
Разговор начал интересовать меня, я сравнивал детали спелеологических баек и религии этого народа.
— Белый-то? Фигурой он как человек, да только прозрачный и светится белым светом. Оттого его так и называют.
— Вы так уверенно говорите, как будто видели его,— не удержался я от того, чтобы подначить мужика.
— Видел,— к моему удивлению, произнес он.— Да тут многие его видели.
Сидящие вокруг костра закивали головами, некоторые наперебой заголосили, стремясь поделиться деталями. Мужик продолжил свой рассказ:
— Раньше его и правда не видел никто. А вот три дня назад, только наш род на новом месте обстроился, являться они стали — и Белый Спелеолог, и Двуликая. Многие говорят — не к добру, место это плохое. Уходить надо. Да только как уйти-то? Тут поблизости в туннелях вода скапливается. Удобно ее набирать, не нужно по часу у струйки стоять, пока ведро наполнится. Да и грибы у воды хорошо растут, плесень та же. И крыс здесь много бродит.
Интересно, чем вызвано такое обилие массовых видений? Может быть, начался сезон сбора галлюциногенных грибов?
Или это как-нибудь связано с тем, что племя недавно здесь поселилось? Может быть, в этих туннелях вредные испарения, вот они с ума и посходили. А поскольку им с детства про Белого Спелеолога и Двуликую рассказывали, то они дружно эту парочку и начали видеть.
Внезапно что-то неуловимо изменилось вокруг. Стало прохладнее, кругом воцарилась тишина — аборигены тоже почувствовали неладное и замолчали. Лишь потрескивало пламя костра.
Кусок концентрата застрял в горле — в одном из туннелей показалось облачко пронзительно-белого света, через мгновение оформившееся в человеческую фигуру.
Вдруг аборигены загалдели — все разом. Нестройный хор напуганных голосов сплетался лишь в два слова: «Белый Спелеолог!»
ГЛАВА 13
Очки беспристрастно фиксировали колышущуюся фигуру.
Повинуясь спонтанно возникшей мысли, они разложили белое пятно по спектру, проанализировали характеристики излучения. И в голове начали роиться смутные подозрения.
Никогда всерьез не задумывался — а существуют ли призраки? Все случаи, которыми пестрела Сеть, легко можно было объяснить природными феноменами, мистификацией или психическими расстройствами очевидцев.
Никогда я не встречал описания случая, выглядевшего более или менее правдоподобным. И у меня не было возможности всерьез рассуждать на эти темы.
Но одно я знаю точно: даже если призраки и существуют, го их визуальное проявление по своим характеристикам не должно напоминать голограмму плохого качества.
А обработанные чипом данные с сенсоров очков однозначно показывают — передо мной банальная голограмма.
Я вскочил и понесся в один из боковых туннелей, туда, где должен располагаться проектор.
Мне вслед понеслись крики аборигенов: кто-то восхищался храбростью человека, не побоявшегося вступить в бой с потусторонними силами, кто-то предрекал безумцу ужасную смерть.
Призрак всколыхнулся, исчез. В туннеле мигнул и погас глазок проектора, фигура, державшая аппарат, понеслась прочь.
Очки выдали отчетливую картинку, которая, однако, быстро теряла в качестве — я удалялся от костра, света стало слишком мало даже для прибора ночного видения.
Я собирался уже переключиться в режим теплового восприятия, но вдруг света стало больше — фигура зажгла фонарик. Чипу пришлось заняться фильтрацией изображения, без этого я не смог различить ничего в свете, дергающемся в такт бегу фигуры. Но все же теперь я могу видеть в привычном световом диапазоне, а не сквозь сине-зеленый сумрак тепловых шумов влажного воздуха.
Как только чип дал отчетливое изображение, я понял, что убегающая фигура — это фигура девушки. Видимо, Двуликую она изображала сама, используя проектор лишь для создания Белого Спелеолога.
Я поднажал. Несмотря на то что после перенесенных испытаний ноги крайне неохотно повинуются, я все же могу обогнать среднестатистического человека. Хотя в этом мире люди физически развиты лучше, чем в моем времени, расстояние между мной и девушкой стремительно сокращалось.
Наконец я совсем близко. Если я сейчас метнусь вперед, то собью с ног убегающую. Однако даже в этом полудиком мире, даже в сложившейся ситуации подобные действия по отношению к девушке мне кажутся неприемлемыми. Да и не хочется валиться вместе с ней на холодный влажный бетон.
Поэтому я напрягаю всю малость сохранившихся волевых усилий, отдаю ногам приказ — быстрее. Расстояние сокращается, резко выбрасываю руки вперед. Рывком — резко, но максимально мягко — останавливаю девушку, прижимаю к стене, развернув лицом к себе.
Чувствую себя не лучшим образом: воздух с сипением проходит сквозь рвущиеся легкие, сердце колотится, отплясывая в груди неистовый танец. Ноги, только минуту назад похожие на неподвижные бревна, превращаются в вату, проседая под тяжестью тела. Каждое биение сердца отдается в висках и заставляет свет померкнуть, и это несмотря на то что вижу я сейчас не собственными глазами, а сенсорами очков. Еще несколько дней назад подобная пробежка была бы для меня развлечением, но теперь тело и мозг чрезмерно изношены. Надеюсь, они еще смогут восстановиться в будущем. Или в прошлом.
Руки, вложившие всю силу в то, чтобы остановить девушку, обмякли. Если бы сейчас она несильно рванулась, то смогла бы скрыться. Но у нее не осталось сил и на эту малость. Она тоже полностью выложилась в течение нескольких минут бега. Об этом говорит вздымающаяся грудь, обтянутая светлой тканью комбинезона, и прерывистое дыхание. Тонкая жилка на шее отчетливо пульсирует, ноги уже не держат — она стоит только благодаря подпирающей ее сзади стене и моим рукам, вцепившимся в подрагивающие плечи.
На вид лет восемнадцати, светлые волосы. Наверное, ее лицо сейчас полыхает всеми оттенками багрового — но оброненный ею фонарик закатился в угол, света достаточно только для того, чтобы чип воспроизвел контуры, но не цвета. Перейдя в тепловой режим, я мог бы увидеть, что ее лицо действительно полыхает жаром, раскаленное потоками горячей крови. Однако сейчас я настолько вымотан, что не могу отдать даже простейшую мысленную команду.
Мысли путаются, пульсирующая в голове кровь своими толчками отвлекает, сбивает нормальную работу мозга.
Девушка пришла в себя первой, все-таки ее организм последние дни существовал в нормальном ритме, в отличие от моего.
— Ты кто? — спросила она и зашлась раздирающим легкие кашлем. Все-таки говорить после столь интенсивного бега — это совсем не то же самое, что трепать языком в обычном состоянии.— Ты ведь не из этих?
Она нашла в себе силы, чтобы мотнуть головой в ту сторону, откуда мы только что бежали.
— Нет,— честно признался я.
Хочется сказать еще многое, расспросить ее. Однако лучше этого не делать. Пусть она задает вопросы и тем самым откроется. А я буду слушать, пытаться разобраться в ситуации.
И восстанавливаться. Когда придет мой черед говорить, я уже не буду сипеть и хрипеть, как она. И это даст мне психологическое преимущество, будет легче ее расколоть.
— Почему ты погнался за мной?
— А почему ты их пугала?
— Какое тебе дело до них? Ты же не из их племени.
— Они мои торговые партнеры.— Пока я слишком слаб, чтобы врать, но немного исказить истину вполне могу. Я ведь действительно торговал с ними.— То, что касается их, касается меня.
Не получилось выдерживать молчание. Пришлось тратить столь драгоценные сейчас силы. Но все равно я ее расколю. Не знаю, правда, какое мне до этого дело. В самом деле, девушка права — я же не из их племени. Наверное, вынужденное полудикое существование вырвало из меня первую заповедь цивилизованного человека — никогда и ни во что не вмешиваться.
Как только мне пришлось бороться, проснулись древние инстинкты. Проснулась заложенная в детстве жажда познания, стремление понять ситуацию — то умение, которое у большинства взрослых людей исчезает совсем, а у многих приобретает узкую специализацию. Именно осколки этих детских стремлений заставляют людей искать тайны в Сети, вникать в придуманные истории книг. Но никогда не фокусируются на реальности, которая нас окружает,— взросление начисто отбивает подобные алгоритмы поведения.
Однако в экстремальных ситуациях налет цивилизации спадает. А последние дни были одной сплошной экстремальной ситуацией. Я понял, что просто не могу пройти мимо,— пусть я не знаю этих людей, пусть я не знаю этой девушки. Пусть мне нет дела до их потребностей и мотивов.
Ноэти люди вошли в мою жизнь, и теперь я не могу поступить так, как поступил бы любой цивилизованный человек,— не могу пройти мимо. Не потому, что подземному племени надо помочь, не потому, что нужно совершить доброе дело. Просто это в человеческой природе — вникать во все, что попадает в сферу его внимания. И цивилизация может усыпить это, может задавить, но не убить.
— Так чего тебе надо от меня?
Девушка осмелела, поняла, что убивать ее я не буду, надругаться над ее честью тоже не собираюсь. Похоже, последнее обстоятельство несколько задело ее самомнение, однако в целом она осталась рада отсутствию подобных попыток с моей стороны.
— Нет, вопрос надо поставить по-другому: что тебе нужно от этого племени?
— Я просто хочу, чтобы они ушли отсюда.
— Это я уже понял. Но чем тебя не устраивает их присутствие?
— Чем? А ты сам не понимаешь, что такое подземные племена? Они же дикари! Никакого понятия о частной собственности! Выходят по ночам на поверхность и берут то, что им нужно. Они думают, что если рядом с вещью никого нет, то ее можно брать. Они сюда пришли неделю назад и первым же делом сперли элективный фильтр!
Ага, понятно, значит, девушка — жительница поверхности. Судя по всему, она член какого-то клана, которому доставляют неприятности подземные аборигены. И тот самый фильтр, который сегодня позволил мне пополнить запасы воды, краденый.
Между тем девушка продолжила свою речь. Дыхание, едва начавшее восстанавливаться после бега, снова сбилось, но она не обратила на это внимания.
— Они вырубают деревья для своих костров, овощи с огородов воруют. Приходится на ночь патрули выставлять. Это помогает: если подземные видят, что территория занята, то они туда не суются. Но, чтобы они видели, нужно постоянное присутствие людей. Думаешь, членам рода приятно не спать по ночам из-за каких-то земляных червей?
— А почему бы просто не заделать те входы в канализацию, через которые «земляные черви» выбираются наверх? — резонно заметил я.
— Отец так и хочет сделать. Мой отец — глава рода,— с вызовом и гордостью посмотрела она на меня.
— А мой отец — веб-дизайнер,— признался я.— Так почему же тебе не понравилось решение отца, да еще вождя клана?
— Я не обязана отвечать!
— Конечно, не обязана. А если я тебя пытать начну?
— Не начнешь,— с некоторой неуверенностью заявила она.— У тебя лицо доброе.
И почему мне так с внешностью не повезло?
— Тогда сейчас мы пойдем к твоему отцу. Уж он-то сумеет добиться от тебя ответа! — По лицу девушки я понял, что попал в точку.— Так что если не хочешь говорить ему, то придется сказать мне. И учти, если обманешь, то я сразу пойму.
Ну я несколько преувеличил — в данном вопросе я не намного превосхожу обычного человека. Последний пси-тест, который я проходил еще в университете, оценил мой индекс эмпатии в сто сорок два пункта. Обмануть меня чуть труднее, чем среднестатистического человека, но все равно не слишком сложно.
Однако девушка-то этого не знает. И поэтому, слегка поколебавшись, призналась:
— Здесь, в туннелях, грибы растут. Особые.
— Галлюциногенные,— подсказал я. Девушка кивнула.
— А отец не одобрил бы твое увлечение этими грибами, если бы узнал,— скорее сказал, чем спросил я.
Еще один кивок был мне ответом.
— И ты решила сама прогнать подземных жителей, чтобы твой отец не приказал заделать входы в подземелья и тем самым не лишил тебя доступа к грибам.
— Да.— Девушка оживилась.
Похоже, придуманный план ей самой казался гениальным, однако никому другому она о нем рассказать не могла. В молодости так хочется поделиться своими «гениальными» мыслями! И теперь она с радостью принялась выплескивать на меня потоки подробностей:
— Я узнала, что они верят в Белого Спелеолога и Двуликую — они ведь дикари! Погрязли в глупых суевериях! А про Перуна и остальных богов даже и не слышали! Вот какие дикие! Так вот, я взяла у отца голографический проектор, а ему сказала, что он нужен мне для...
— Избавь меня от подробностей,— попросил я. Девушка сникла — рассказать очень хотелось, но ослушаться меня боится, чтобы я в отместку не рассказал все се отцу.
— Значит так,— начал я,— отцу я твоему ничего не расскажу, но при одном условии.
В начале моей фразы она облегченно улыбнулась, однако, дослушав до конца, нахмурила свой лобик, задумавшись, что же я могу от нее потребовать. Наконец ей показалось, что она поняла. Призывно заулыбавшись, девица принялась нарочито медленно расстегивать комбинезон.
— Да погоди ты! — испугался я.— Я совсем другое имел в виду!
Она послушно вернула застежку комбинезона на место и уставилась на меня уже испуганно — наверняка решила, что я потребую от нее что-то страшное и ужасное. Впрочем, ее догадки подтвердились.
— С грибами ты завязываешь! — После этих моих слов испуг на лице девушки сменился гримасой неподдельного страдания. Я продолжил: — Я сейчас должен далеко уйти, но когда-нибудь вернусь и спрошу у этого племени: не видели ли они тебя больше? Если узнаю, что ты тут бродила, то мигом доложу твоему отцу, что ты жрешь всякую дрянь. А теперь иди.
Я развернулся и поплелся назад к костру.
Аборигены встретили меня восторженными криками — они-то думали, что я мертв.
И уже успели поделить между собой вещи из моего рюкзака.
С большим трудом мне пришлось втолковать им, что вещи придется вернуть — у этих дикарей действительно начисто отсутствует понятие частной собственности. Раз я так далеко и надолго ушел от рюкзака, значит, он мне не нужен, решили аборигены.
Туземцы взяли лишь то, что сочли ничейным. А теперь считают вещи своими и упорно не хотят отдавать обратно. После долгих препирательств мне удалось вернуть имущество, хотя я и недосчитался нескольких банок консервов, брикетиков концентрата и симпатичного брелка от ключей. Но сами ключи вернуть удалось, чему я сильно обрадовался — я еще собираюсь когда-нибудь вернуться в свою квартиру. А поскольку домашний компьютер я изъял, то без ключей мне не войти.
Вернул я и все остальные важные вещи — по крайней мере, те из них, про которые вспомнил.
После этого я объяснил аборигенам, что, выходя на поверхность, они и близко не должны подходить к человеческому жилью. Пообещав, что если они будут выполнять мои заветы, то никогда не увидят ни Белого Спелеолога, ни Двуликую, я удалился в направлении Петербурга.
Больше ничего серьезного мне не встречалось. Несколько раз ловил себя на мысли, что опять, как и ночью, неадекватно воспринимаю ход времени — то часы сжимаются в минуты, то минуты растягиваются в часы.
Но теперь моя память, подхлестнутая историей про Белого Спелеолога и Двуликую, выдала и другие когда-то рассказанные знакомыми-спелеологами истории. По их словам, получалось, что подобные шутки психики, когда невозможно точно определить время,— обычное явление под землей.
Встречались мне стаи крыс — удивительно больших и удивительно наглых. Сначала я расшвыривал их смачными ударами ноги. Но, шмякнувшись о стену, серые тела поднимались, отряхивались и вновь бросались в бой.
Тогда я решил воспользоваться бластером. Поставил его на самую малую мощность. Не потому, что боялся убить крыс — буддистом я не являюсь и не испытываю угрызений совести, убивая столь мерзких тварей. Заряд тоже можно было не беречь — батарей хватаете лихвой. Просто я боялся, что слишком уж мощные выстрелы способны обрушить туннель. А бластер на это вполне способен — когда дед Иван расхваливал свое верное оружие, он явно его недохвалил.
Даже поставленный на минимум, бластер оставался грозным оружием — его скорострельность действительно намного выше, чем у серийной модели. Град ярко-синих бластов, выглядящих невероятно эффектно во мраке подземелья, накрывал стаю мерзких крыс, и через несколько секунд не оставалось ни одной уцелевшей особи.
В стороны летели ошметки разорванных бластами тел, брызгала кровь, тяжелый запах паленой шерсти густой волной прокатывался по туннелю вслед за раскатами эха, порожденного десятками верещащих и орущих от боли, еще полуживых крыс.
Несколько секунд торжества над поверженными врагами и попытки пробраться, не наступая на дымящиеся трупики. Не получается, хруст черепов под ногами воскрешал в памяти полное боли верещание множества тоненьких голосов.
Едва тронутые ногой тушки рассыпаются горячим пеплом, который темным облаком поднимается в воздух. Свет фонарика меркнет, в носу начинает свербеть...
Наконец крысы перестали меня донимать — то ли я вышел из ареала их обитания, то ли успевшие сбежать с поля боя предупредили об опасности собратьев.
После этого я пошел достаточно быстро и почти без проблем, лишь изредка поскальзываясь на ползающих в лужах слизняках. По-моему, нормальные слизняки хотя и любят сырость, но по лужам ползать не должны. Однако то ли мои скромные познания в слизнякологии неверны, то ли (что вероятнее) мне попались какие-то неправильные слизняки.
К вечеру я подошел достаточно близко к самому Петербургу. Теперь следует подумать о том, как я буду выбираться на поверхность. Поскольку канализация давно не работает, то большинство входов в нее наверняка не в лучшем состоянии.
Я вызвал схему туннелей, нашел ближайший выход. Как я и опасался, канализационный люк не хотел открываться — что-то заклинило в древнем механическом замке.
Мощный выстрел из бластера наверняка бы решил эту проблему. Но быть погребенным под грудой камней почему-то не хочется. Значит, надо пробовать другие люки — один за другим.
Все они не могут быть заблокированы — ни за что не поверю, что только одна девушка в этом мире неравнодушна к растущим в туннелях грибам. Да и аборигены подземелий, с которыми я имел честь обедать, слишком хорошо были знакомы с жизнью на поверхности. Наверняка все канализационные племена по ночам выходят из туннелей, чтобы заняться экспроприацией.
Уже на втором канализационном люке мне улыбнулась удача — рычаг блокировки, несмотря на покрывавшую его ржавчину, повернулся легко.
Судя по карте, это еще не Петербург, здесь располагается просто крупное поселение. Но мне вовсе не обязательно топать до самого города под землей.
Да и выйти наверх мне просто необходимо: затхлый воздух подземелий уже здорово надоел, и темнота действует угнетающе. Тем более необходимо позвонить Галке.
Конечно, лучше воздержаться от ненужных контактов с ней. Однако сейчас у меня есть веская причина — раз я вчера дал Даше адрес Галки, то обязан позвонить и предупредить. Иначе Галка может решить, что незнакомая девушка — часть хитроумной ловушки. Трудно представить, на что способна женщина, владеющая единоборствами и уверенная, что ее любимому грозит опасность.
Так что я решил выбираться на поверхность: выйти в Сеть из туннелей нельзя, картами я смог пользоваться только потому, что догадался сохранить их в памяти чипа.
Я толкнул открытый люк. Поворотный механизм поддался с трудом, тяжелый металлический круг с встроенным замком плавно поехал вверх.
Заходящее солнце ударило прямо в глаза — хорошо, что очки избавляют от необходимости щуриться.
Писк внутри головы заявил, что Сеть наконец-то доступна, однако мне уже не до этого — на поверхности разыгрывается сцена, заставляющая позабыть обо всем.
Посреди пустыря на краю застроенной территории друг напротив друга стоят две группы людей. С одной стороны — в рабочих комбинезонах или простых штанах и просторных рубахах. С другой — коротко стриженные отморозки, затянутые в черную кожу. Тупые лица покрыты татуировками. «Бандиты!» — понял я, вспомнив объяснения подвозившего меня Николы.
Каждый отморозок держал в руках оружие. Кто — обычный бластер, кто — штурмовой лучевой карабин, кто — боевой плазмомет. Один и вовсе был с громоздкой трубой дистортионного генератора. По их виду можно подумать, что парни собрались воевать против целой армии.
Однако у противников оружия нет вовсе. В случае огневого контакта мирные работяги будут лишены всякого шанса. Однако сейчас они не думают о своих жизнях и не выказывают ни малейшего страха.
— Я уже сказал, что вы не получите ее,— произнес один из безоружных.
Я решил, что это глава клана. Высокий, широкоплечий мужчина лет сорока пяти. Стоит прямо, с достоинством, слегка впереди остальных.
— Мы ее не отдадим,— повторил мужчина.— Умрем, но не отдадим.
По лицам стоящих чуть позади него людей — тоже высоких, крепких — пробежала тень. Видимо, умирать они не слишком хотели. Но ни один мускул ни у кого не дрогнул — они готовы пасть в бою, раз так решил вождь. Я все больше и больше проникался к ним симпатией.
Корнев Павел
Андреев Николай
Доценко Виктор
Бажанов Олег
Сертаков Виталий
Фазиль Искандер