Короче, с появлением Фили спокойная жизнь Фарадана кончилась. Последние полгода при дворе Азия Гордого протекли у колдуна довольно бурно.
Нужно сказать, что юный король был бабник, каких поискать, и вовсю пользовался преимуществами своего положения. По количеству побед на амурном фронте ему не было равных среди людей. Но он обрел достойного конкурента, воевавшего на том же фронте среди домовых.
Гены сладострастника Грини не давали спокойно спать его отпрыску, и вскоре Фарадан начал замечать, что его верный слуга куда-то исчезает по ночам. Допрос с пристрастием ничего не дал. Обыск в жилище колдуна тоже. Похоже, после скандала с королевской короной и печатью Филя стал умнее… Или осторожнее.
Последнее соображение не давало покоя Фарадану, опасавшемуся, что жуликоватый домовой организовал тайник где-нибудь за пределами замка и по ночам потихоньку таскает туда добычу. Сбивал с толку только тот факт, что в последнее время пропажи в замке прекратились.
Так ничего и не добившись, Фарадан в конце концов махнул на все рукой. Немало воды утекло, прежде чем открылась тайна ночных бдений домового.
Однажды под утро колдун был разбужен жалобными всхлипываниями. Две мохнатенькие симпатичные домовушечки притащили бесчувственное тело Фили, причитая над ним, как над покойником. Фарадан не помнил, как слетел с кровати и очутился на коленях перед своим слугой. Ощупав его, маг с облегчением вздохнул, почувствовав слабые удары сердца. Не медля, он влепил в него такой энергетический заряд лечебной магии, что Филя подскочил как ошпаренный. Многочисленные ссадины, ушибы и кровоподтеки молниеносно рассасывались. Неестественно вывернутая рука, щелкнув в суставе, приняла привычную форму.
— Ну-с, и как это все понимать? — грозно насупил брови колдун, уставившись на Филю.
Сзади послышалось мягкое топанье маленьких ножек. Испуганные домовушки предпочли слинять.
— Выкладывай, поросенок, что ты еще натворил? — усмехнулся Фарадан.
Тяжело вздохнув, Филя принялся излагать свою версию событий прошедшей ночи. Там было все. И романтическая прогулка при луне, и…
Зачем?
Ну как зачем? Для вдохновения. Хозяин даже не подозревает, какой поэт его слуга в душе… Стихи почитать? Хозяин не понял… он же в душе поэт, понарошку, так сказать… Синяки? Проклятый рок, судьба. Столкнулся со злобной толпой хулиганствующих домовых, которые приставали к бедным девушкам, причем наверняка с грязными намерениями. Филя дрался, как лев, отстаивая честь невинных созданий, но силы были слишком неравны.
Фарадан скептически хмыкал, недоверчиво поглядывая на своего подопечного.
— Их девять — я один. Кто-то серебряным мехом мне ка-а-ак даст! Я ныряю под удар, хватаю его за правое ухо и кидаю через плечо. Он в полете, сбивает семерых… А на меня сзади набрасываются еще пятеро и валят на землю…
— Стоп, стоп! Какие пятеро? Пять плюс семь будет двенадцать, плюс еще тот, которого ты за ухо кинул, — тринадцать. А ты говорил, что их было девять!
— Ты ослышался, хозяин: не девять, а девятнадцать.
Сообразив, что толку не будет, Фарадан махнул рукой:
— Все. Кончай байки травить. Иди хоть пару часов поспи, кот мартовский…
Колдун, широко зевнув, плюхнулся на свою кровать, зарылся с головой под одеяло и моментально погрузился в сладкий сон. Хоть Фарадан был и сильный колдун, но в лечебную магию он со страху вбухал столько энергии, что теперь ему необходим был отдых.
Проснулся он от деликатного призыва, исходившего из кристалла. Кто-то робко пытался связаться с ним по магическим каналам. Потянувшись, Фарадан мысленно переместил к себе камень. Заколыхался голубой туман и плавно трансформировался в изображение старенького, седого как лунь домового.
— Ваша мудрость, — прошелестело изображение. — Выборный я…
Домовой замолчал, смущенно потирая лапки, не решаясь продолжать. Догадавшись, что ранний магивизит связан с ночными похождениями Фили, Фарадан кивком головы разрешил говорить.
— Слуга ваш… — Выборный запнулся, испуганно поглядывая на колдуна.
— Давай-давай, рассказывай! — подбодрил Фа-радан. — Ничего не скрывай!
И осмелевший городской старшина домовых поведал его мудрости об обидах, чинимых слугой колдуна мужской половине домового клана города. В последние полтора года Филя развил такую бурную деятельность, что совет старейшин всерьез обеспокоился за чистоту расы.
— Он ведь у вас не совсем домовой, — смущенно шмыгнул носом старшина. — Насколько нам это известно, — деликатно уточнил он. — Мы-то, старики, понимаем, какое высокое положение занимает Филимон Гриневич…
— Кто-кто? — выпучил глаза Фарадан.
— Филимон Гриневич, — неуверенно сказал старшина. — Так он представляется нашим… гм… дамам. Да. Так о чем я? Ну мы, значит… э-э-э… старики, все понимаем, а вот молодежь не сдержалась…
— Ясненько… — Фарадан представил себе город, наводненный маленькими Филями и Филятами, и ему стало дурно. Затем он вспомнил рассерженную Матрену, протягивавшую ему вредного домовенка, и пришел в тихий ужас.
— Я… это… приму меры… — внезапно севшим голосом пообещал он.
Обрадованный старшина радостно закивал головой и рассыпался в благодарностях.
Фарадан немедленно принял меры, установив защитный экран против вторжения на территорию королевского замка всех видов домовых, домовят и домовушек — за исключением Фили.
Обезопасив себя таким образом от вторжения разгневанных мамаш, колдун всерьез задумался о том, как унять любвеобильного Филю. Стерилизовать? Жалко… Кастрировать? И того хуже. Садизм колдун не уважал… Наложить заклятие, чтобы на дух не переносил своего брата домового до конца своей жизни?
Колдун взглянул на понурого Филю, тихонько, как мышка, сидевшего в уголочке в ожидании своей участи, вздохнул и остановился на компромиссном варианте. Заклятие все же наложил, но срок действия ограничил.
— Два года поста! Самого строгого, — вынес свой приговор Фарадан. — И считай, что тебе повезло. Наблудил ты лет на сто вперед.
Примечательно, что конец ночных бдений домового совпал с радостным событием в жизни короля Азия Гордого. Он скоропостижно влюбился и немедленно женился на воздушном создании — дочери своего вассала барона де Бертелье. Интрижки на стороне кончились. Для Азия Гордого теперь не существовал никто, кроме его несравненной Кэтран. Не прошло и месяца после венчания, как сияющий Азий потребовал от Фарадана выяснить, кого им вскоре ожидать: наследника или наследницу. Фарадан сделал даже больше.
— Ваша дочь родится на третий день Луны Единорога. Она будет обладать красотой королевы, — он сделал учтивый поклон Кэтран, — а вот характером пойдет в короля… Со всеми вытекающими отсюда последствиями… — не удержался от колкости колдун.
— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Азий Гордый.
— Только то, что куклам она предпочтет игру в солдатики. И вряд ли вы увидите у нее в руках иголку с ниткой. Скорее уж меч. И ездить она предпочтет верхом, а не в карете.
Польщенный Азий довольно заулыбался, но, когда они остались наедине, Фарадан огорошил его сообщением: роды будут тяжелыми.
— Ищи лучших повивальных бабок. Иначе беды не миновать. Я, конечно, тоже помогу. Буду подпитывать ее энергетику… — пообещал маг.
Встревоженный король взял с него слово никуда не отлучаться из дворца, пока не минует опасность, и отдал распоряжение доставить в замок лучших повитух Эвритании.
Фарадан честно сдержал свое обещание. Ежедневно подпитывал королеву небольшими дозами лечебной магии, заботливо выправлял ее ауру и даже оставил в покоях королевы кристалл, настроенный только на него, чтобы быть готовым по первому зову ринуться на помощь. Короче, предусмотрел все… кроме Фили.
До предсказанного колдуном срока оставалась целая неделя, когда домовой затеял генеральную уборку. Все нормальные домовые делают это тихо-тихо, пока хозяева спят или отсутствуют. Но когда за дело принимался Филимон Гриневич, Фарадан предпочитал держаться подальше.
И на этот раз после обязательного визита к королеве он не вернулся, как обычно, в свои покои, а направился к Мордану на дегустацию очередной партии присланных тому вин. Виноградники в имении начальника стражи были отменные. Филя меж тем в трудовом запале добрался наконец, пользуясь отсутствием хозяина, до темпоральной установки. Начищая бока, ручки и рычажки до блеска, он не всегда ставил их на место. Главное — чтобы сверкало.
Нетронутым остался лишь самый большой рычаг позади агрегата, смотревший в сторону балконной двери. У Фили не хватило сил опустить его вниз, чтобы начистить серую шишечку наверху. Видя, что хозяин не появляется, прикинул, где он может быть, и смекнул, что вполне успеет провернуть заодно и стирку.
Но вот досада: только он собрался вывесить свежевыстиранное белье на балконе, как небо разверзлось и хлынул такой ливень, что домовой пулей влетел обратно в комнату. Зависеть от капризов погоды Филя не желал, а потому извлек из своих закромов запасную веревку, привязал один конец к балконной двери, другой — к неподатливому рычагу установки и принялся деловито развешивать фарадановские трусики и маечки, аккуратно фиксируя их прищепками.
В этот момент появился колдун, с трудом удерживая равновесие и четыре литровые бутылки, до краев наполненные образцами вин из имения Мордана. За ним, пошатываясь, топал и сам начальник стражи.
— Дурит тебя управляющий, — втолковывал колдун осоловевшему Мордану. — Нет здесь пяти лет. Пятилетнее сам небось трескает да налево толкает. Но ты не расстраивайся… — Фарадан покачнулся, но равновесие удержал. Я те, друг, какую хошь выдержку сделаю. Столетнее вино пробовал? А-а-а… то-то. А тысячелетнее? Ща сделаем.
Колдуна явно штормило. Заклинание прошло лишь с третьей попытки. Аппарат зажужжал.
— Как-то он интересно жужжит. Ты не находишь?
Мордан выразил свое согласие кивком головы. Движение сместило центр тяжести тела доблестного воина, и оно в строгом соответствии с законами физики стало заваливаться в сторону агрегата.
Филя тем временем водрузил на веревку тяжелую от влаги мантию колдуна, сыгравшую роль спускового крючка. Неподатливый рычаг принял горизонтальное положение, белье шлепнулось на пол, аппарат сменил тональность, и время остановилось.
Первой забила тревогу виконтесса де Сэнтинье. Бравый Мордан редко упускал возможность нанести ей вечерний визит.
Ближе к обеду следующего дня заволновался Азий Гордый. Колдун не явился на ставший уже привычным утренний сеанс лечебной магии. Слуга, посланный за Фараданом, вернулся с круглыми от изумления глазами и что-то тихонько прошептал на ухо королю.
Удивленный Азий лично отправился в покои колдуна, открыл дверь и замер. Несколько долгих томительных минут он мало чем отличался от застывших, словно вплавленных в неподвижный, как стекло, воздух фигур. Мордан парил почти горизонтально полу. Между педалью странного агрегата и его лбом оставались считанные миллиметры. Фарадан тянулся к нему в тщетной попытке поймать за ворот. Выскользнувшие бутылки так и не долетели до пестрого дермийского ковра. Из-за блестящего бока установки торчала чья-то мохнатая нога.
Осторожно прикрыв дверь, король произнес короткую, но очень выразительную речь, состоявшую в основном из местных идиоматических выражений. Речь завершилась категорическим запретом кому-либо заходить внутрь — во избежание возможной инфекции.
Первое время около двери колдуна было не протолкнуться от любопытствующих придворных. Но дни шли за днями, недели за неделями. К заколдованной комнате привыкли и стали относился как к чему-то обыденному.
Королева счастливо разрешилась от бремени в точно предсказанное Фараданом время. Роды действительно были тяжелыми, но наличие опытных повитух и значительно окрепший организм Кэтран (спасибо колдуну) помогли избежать беды. Малышку назвали Натали. Азий Гордый пригласил на службу нового мага.
Свиристулькин — горбатый, суетливый, вечно похихикивающий старик — первое задание с треском провалил. Азий Гордый, подзуживаемый безутешной виконтессой, потребовал расколдовать узников зачарованной комнаты. Склонный к дешевым театральным эффектам, Свиристулькин долго делал магические пассы, готовясь к решительному удару. Наконец из-под грязных, обкусанных ногтей сморщенных крючковатых пальцев сорвались ветвистые лиловые молнии, отразились от невидимой преграды, отрезавшей застывшие фигуры от внешнего мира, и устремились к зрителям. Рикошет достался дверному косяку, который немедленно задымился, виконтессе, получившей такой заряд, что повылетали шпильки из ее модной прически, а волосы встали дыбом, и, разумеется, королю. Перегрузка электричеством нервной, системы Азия больше месяца отражалась в подергивании его правого века и икоте, как только Свиристулькин появлялся в пределах видимости венценосной особы.
Легче всех отделался сам Свиристулькин. Уворачиваясь от взбесившейся молнии, он выбил себе челюсть о дверной косяк, но ее тут же вправил король великолепным хуком с другой стороны. Разгневанная виконтесса в ореоле искр, трещавших и мелькавших в ее вздыбленной прическе, оказала посильную помощь Азию в его лекарских трудах, выправляя горб чародея сложенным веером. Спасшийся бегством колдун тем не менее сумел убедить короля, когда тот немного остыл, что заклятие наложили, видать, очень мощные силы, раз они одолели такого искусного колдуна, как Фарадан. Но он, Свиристулькин, сильнее:
— Вот увидите, не пройдет и ста лет, как я освобожу их из заточения!..
Азий, подумав, махнул рукой и занялся своими прямыми королевскими обязанностями: стал карать и миловать, задавать пиры, объявлять войны соседним королевствам и тут же их прекращать. Все знали, что Азий Гордый необычайно вспыльчив и быстро отходчив.
Однажды, выяснив, что Властелину Четырех Бездонных Озер друиды Дельгийского ордена преподнесли более богатые дары по случаю рождения наследника, чем ему ко дню коронации, он немедленно объявил о всеобщей мобилизации и двинулся войной на Филиппа V Бесстрашного. Однако на полпути к озерам решил, что сам Филипп в его оскорблении не виноват, и, развернув войска на девяносто градусов, повел их к ближайшему монастырю ордена. Это был монастырь двенадцатого уровня, которым управлял отец Дервей — магистр боевых искусств.
От беды Азия спасла простая мысль, пришедшая ему в голову уже при подходе к границам своих владений: коронация и появление на свет наследника — вещи разные и заслуживают разных даров. Он тут же отменил военные действия и, успокоенный, вернулся в замок, распустив ополчение.
Примечательно, что о начале войны Филипп V Бесстрашный так и не узнал, а друиды, зная характер Азия Гордого, даже пальцем не пошевелили.
Происходящее во внешнем мире ничего не меняло для обитателей зачарованной комнаты. Их время шло своим чередом. Фарадан так и не сумел поймать Мордана за шиворот, и он впечатал-таки педаль установки в пол своим лбом, отключив ее таким оригинальным способом.
— А с виду-то крепкий, — пьяно удивился Фарадан, перешагивая через рассыпавшиеся бутылки. На лбу у Мордана появилась свежая царапина. Под глазом набухал приличный кровоподтек.
Король, извещенный о шуме в запретной зоне, примчался к Фарадану, сгорая от любопытства, и застал третью попытку поднять начальника стражи с помощью магии. Физических сил у колдуна в тот момент было маловато. Спьяну он никак не мог довести заклинание до конца, и едва начинавшее приподниматься тело шмякалось обратно. К счастью для физиономии бравого солдата — на ковер.
На следующее утро Филя отпаивал колдуна рассолом. Борясь с приступами тошноты, Фарадан, смутно помнивший события накануне, побрел в покои королевы проводить утренний сеанс лечебной магии. При виде Кэтран с шестимесячным младенцем на руках сначала колдун решил, что либо вино, либо рассол оказались некачественными. Когда же до него довели истинное положение дел, он, покраснев от стыда, ринулся обратно в лабораторию на разборку. Его сопровождали откровенные ухмылки придворных, успевших отвыкнуть от эксцентричных выходок колдуна.
Попасть в плен к творению собственных рук!!! Но как такое стало возможным?
Бельевая веревка, привязанная к рычагу темпоральной установки, намекнула Фарадану, кто виновник его унижения.
— Филя!!! — прорычал колдун.
Из угла комнаты послышался тихий жалобный писк. Домовой трепыхался в объятиях разъяренного, черного как смоль гоблина, который старательно душил Филю. Фарадан был разъярен не меньше:
— Правильно… За яблочко его… за яблочко… Да не так, неумеха!!!
Треснув гоблина по затылку, Фарадан рывком приподнял Филю за шиворот. Домовой часто-часто задышал, обхватив своими несоразмерно длинными руками могучую длань колдуна. Из глаз его катились слезы.
Глядя на жалкого домового, Фарадан начал остывать. Злость потихоньку улетучивалась. Посадив бедолагу на шкаф, забитый манускриптами, магическими кристаллами и прочей колдовской дребеденью, чтобы гоблин его не достал, повернулся к нежданному гостю.
Гость в отличие от Фарадана еще не угомонился. Он потешно прыгал около шкафа в тщетной попытке поймать Филю за пятку, стащить вниз и возобновить экзекуцию. Длинные уши гоблина забавно трепыхались при каждом прыжке.
— Откуда ты, чернявенький? — спросил колдун, поймав гостя за уши и оттаскивая от шкафа.
Оказывается, Филя и здесь начудил. Это был обманутый муж. Примерный семьянин, чья супруга подарила ему младенца, подозрительно смахивающего на домового. А так как в окрестностях в те времена шнырял Филя, то даже тугие гоблинские мозги сумели вычислить родного папашу малыша. Заверив гоблина, что развратник получит по заслугам, Фарадан закрыл за ним дверь.
Понимая в душе, что часть вины лежит и на нем (колдун, налагая заклятие на домового, как всегда, забыл о его гоблинской сущности), тем не менее маг действовал по принципу: я же не могу быть виноватым, следовательно…
— Все, Филя. Я покрывал тебя, пока ты шуровал в кладовых короля, терпел, пока ты куролесил по ночам, заботясь о продолжении своего недостойного рода. Я и гоблина тебе простить готов. Но ты замахнулся на святое! Поставил под удар мой престиж! — Вспомнив прыскающих в платочек придворных дам, Фарадан вновь начал наливаться гневом. — Мне ж теперь прохода не будет!!! До чего дошло! Ты хоть знаешь, губошлеп ушастый, что мое место придворного мага уплыло? И к кому!!! К Свиристулькину!!! Дешевому балаганному фокуснику! Все! В пещеру!!! Отшельничать! А ты тут оставайся и расхлебывай всю эту кашу!
Накрутив себя таким образом, Фарадан провыл заклинание.
— В пещеру! В самое захолустье! Со всем моим имуществом!!! — рявкнул он под занавес и оказался здесь — вместе со всем своим скарбом и… Филей.
По-видимому, амулет причислил домового к имуществу колдуна.
— … А когда почуял тебя в камешке-то, — закончил свое повествование колдун, — понял: это судьба. И ведь что обидно! Ты — тут, герой — где-то там, предсказание Лосомона — коту под хвост… Я ничего не понимаю! Вот что сейчас делает этот герой, которому с нечистью биться надо, а?
— Вино хлещет, — завистливо вздохнул бог. — Эх, я бы ща порезвился!
Внезапно Кирон насторожился.
— Слушай, я его не чувствую. Неужто отключился? — Мантикора вскочила. Гребень отлетел в сторону. — Извини, я ненадолго. Дела… — добавил бог, исчезая.
Из кухонного блока выскочил рассерженный домовой, сдернул с себя фартук и шмякнул его об пол.
— Все! Хватит! Я шестнадцать лет на тебя ишачу, как какая-то домработница…
— Так ты и есть… это… домовой… — удивился Фарадан.
— А теперь еще эту зверюгу кормить! Хочу в отпуск! На юг хочу! Растущему молодому организму нужны витамины и смена обстановки!
В пещере потемнело. Вход перекрыла огромная фигура, густо покрытая белоснежной шерстью.
— Это не здесь самый крутой маг живет?
Филя, мгновенно утративший боевой запал, тихо ойкнул и спрятался за колдуна.
— Здесь, — гордо подбоченился Фарадан.
— Есть предложение.
— Слушаю.
— Тут рядышком королевство клевое основывается. Маг нужен. Самый лучший. Пойдешь?
— Соглашайся, — зашипел Филя, — мне эта пещера уже во где сидит. А место шеф-повара у вас еще свободно? — полюбопытствовал он.
— Свободно.
— Вот видишь! — энергично тряхнул домовой колдуна. — И мне место нашлось. Мы согласны! Согласны!!!
— Угу, — подтвердил Фарадан решение домового энергичным взмахом руки. Ему, похоже, тоже все осточертело. — Кто в этом королевстве командует?
— Да был тут у нас один забавник, — усмехнулся Кинг-Конг. — Кузьмой Филимонычем себя величать приказывал. В большие люди выбился, — покачал головой йети, — такими деньжищами ворочает!
22
— Ты уверен, что мы здесь что-нибудь узнаем? — Пантейя с сомнением смотрела на покосившуюся дверь грязного трактира с аляповатой надписью «Три веселых гуся».
— То, что надо! — заявил Саркат, поведя носом и судорожно сглотнув слюну. — За мной, девочки!
Изнутри трактир выглядел еще менее привлекательно, чем снаружи, но Саркат, не давая опомниться своим спутницам, энергично ринулся в дальний конец зала, взгромоздился на широкую скамью и нетерпеливо грохнул рукой по столу.
— Хозяин! Вина и закусок благородным дамам… и их телохранителю!
Амазонки, примостившиеся рядом, захихикали. Пантейя грозно посмотрела на них.
— На роль телохранителя, о великий пророк, ты, к сожалению, не тянешь, — хмыкнула она.
— Все нормально, — прошептал Саркат, — не забывайте: вы не на Соломее. Здесь женщины не воюют, а дома сидят да детей нянчат… — Он замолчал, увидев сонного трактирщика, вышедшего из подсобки к гостям.
— Чем изволят закусывать благородные дамы? — с легкой усмешкой спросил толстый хозяин «Трех веселых гусей», с трудом справляясь с зевотой.
— Бифштексы из свежей оленины по-герденски, тушеную зайчатину, отбивные из молодой кабанятины, — затараторил Саркат. — Торийского трехлетней выдержки — да не вздумай подсунуть хрюльского, а то знаю я вас, каналий! Это дамам… Теперь мне…
Сон с многоопытного трактирщика быстро слетел, как только он рассмотрел в полумраке зала, освещенного только пламенем камина, что под неуклюжими нарядами крестьянок скрываются довольно ладные молодые тела — явно не крестьянского происхождения. Последние его сомнения развеял острый взгляд Пантейи. Уверенный взгляд человека, привыкшего повелевать.
— Не извольте беспокоиться, уважаемые, — залебезил он. — Гости моего заведения всегда были довольны. Сию минуточку… — И трактирщик рысцой кинулся на кухню.
— Ну, и кого ты здесь собираешься расспрашивать? Уж не этого ли толстомордого? — скептически оглядывая пустую забегаловку, спросила Пантейя.
— Рано, — лаконично ответил Саркат. — Через час-другой здесь яблоку упасть негде будет.
Словно в подтверждение его слов дверь трактира распахнулась, и на пороге появилась фигура монаха, с головы до пят закутанная в черный плащ, в сопровождении двух молодых людей и малыша, зябко кутавшегося в длинное пальто. Лицо малыша скрывала широкополая шляпа, из-под которой остро поблескивали сердитые глаза. Вновь прибывшие не менее энергично, чем перед этим Саркат, направились в противоположную сторону трактира и, оседлав скамьи, дружно загомонили:
— Хозяин! Самого лучшего, что есть в твоем заведении!
Пантейя толкнула ногой под столом Сарката:
— Ну, иди, расспрашивай.
— Кого? Монаха да двух пацанов? — изумился Саркат. — Не смеши меня, милая…
— Я тебе не милая! — Как ни ценила царица амазонок труды опального философа, фамильярностей с его стороны не терпела. — Долго мы еще будем шляться по азорским кабакам? Из каждого тебя потом на руках выносить приходится, а к храму нас это пока не приблизило.
— Ну вот что, — надулся обиженный до глубины души Саркат, — не нравится — ищите себе другого проводника! В противном случае попрошу не вмешиваться в работу специалиста. Это ж надо придумать! Выжать информацию из монаха Дельгийского ордена, да еще из трезвого…
Философ замолчал, отвернувшись от амазонок. Его худенькая фигурка гордо выпрямилась, излучая оскорбленное достоинство.
— Ну будет, будет. Не сердись… — Пантейя неловко погладила опального философа по руке, что заставило его еще выше задрать нос.
Неизвестно, как долго длилась бы эта мировая скорбь, если б не стук кружек о стол. Это хозяин спешил ублажить клиентов.
— Бифштексы жарятся, зайчатина тушится, отбивные отбиваются, — скороговоркой отбарабанил трактирщик. — Извольте чуточку подождать, и все будет на столе. А пока насладитесь торийским. К сожалению, трехлетней выдержки не держим. У нас как минимум пять лет-с.
Контраст между напыщенным пафосом, с которым была произнесена финальная фраза, и угодливой позой хозяина трактира, согнувшегося перед амазонками, старательно оттопырив зад, был так разителен, что девицы невольно прыснули в кулачок.
— Хозяин! Опоссум тебе в глотку! Мы долго будем ждать? Почему стол пуст, бездельник! — Громогласный рев недовольной четверки посетителей заставил вздрогнуть трактирщика.
— Мужланы, — поморщился он. — Прошу прощения, пойду распоряжусь. Не то они испортят вам аппетит своими дикими воплями.
С этими словами он засеменил к рассерженным его нерасторопностью клиентам.
— Вина! — тоном задиристого молодого петушка потребовал юноша с легкомысленным чубом, постоянно сползающим ему на глаза, от чего он периодически встряхивался, как только что вылезший из воды пес, отбрасывая движением головы непокорные патлы. — Я ничего не напутал в заказе?
Дим — так Кирилл подсократил имя Диментий — посмотрел на своих друзей. Длиннополая шляпа, едва возвышавшаяся над столом, энергично закивала. На мгновение перед трактирщиком мелькнуло что-то косматое.
— Хлеба, — добавил монах.
— И зрелищ, — засмеялся Кирилл, — и чего-нибудь мясного. А вино я вообще считаю излишеством.
— Шеф! — схватился за поясницу Дим. — Три ночи на сырой земле, радикулит проклятый!.. Одно средство спасает — хорошая выпивка!
— Бог с тобой, — добродушно махнул рукой Кирилл, — но чтоб не нахрюкался!
— Усвоил? — повернулся к трактирщику Дим. — Исполняй. Восемь кувшинов. Нас, понимаешь, четверо. Четыре на стол, четыре в котомку. Дорога дальняя.
Кузя одобрительно закивал, Кирилл осуждающе скривился.
— И шустренько, шустренько, в темпе вальса! — Дим забарабанил пальцами по столу, задавая темп, в котором должен двигаться хозяин, если не желает нарваться на неприятности.
Бросив взгляд на внушительную рукоятку меча, торчавшую из-за спины Кирилла, хозяин предпочел согласиться с заданным ритмом, и через несколько мгновений перед друзьями материализовался их заказ.
Трактир постепенно наполнялся посетителями. Это были преимущественно ремесленники, закончившие свой трудовой день, бродяги подозрительного вида и крестьяне, продавшие нехитрый товар на рынке.
По трактиру засновали половые. Слышался стук кружек, наполненных дешевым вином.
Под приглушенный гомон в зале трактирщик задумчиво тер подбородок. Что-то не давало ему покоя. Но что? И тут его осенило. Бабы! Это о них предупреждал Кэссир.
Поманив к себе полового, он прошептал ему что-то на ухо, подтолкнул к двери и, довольно потирая руки, только что не затанцевал от радости. Награда за поимку смутьянок была назначена прямо-таки фантастическая, а Кэссир славился абсолютной честностью в расчетах с подельщиками. Качество, довольно редкое для начальника городской стражи.
Меж тем в зале становилось все шумнее. Гомон нарастал прямо пропорционально количеству выпитого вина. Запоздавшие посетители уже с трудом находили свободные места, и вскоре в полном соответствии с предсказанием Сарката яблоку действительно некуда было падать.
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Зыков Виталий
Лондон Джек
Афанасьев Роман
Майер Стефани