Чтение 15–й страницы книги ~Битва божьих коровок~

грязной посуды. В-третьих, она прошляпила переход в возрастную категорию
?мамаш?. И в-четвертых, где-то в недрах прилегающей к Питеру области
затаился населенный пункт Карабсельки...

Но раскладушку она купила вовсе не из-за агентства ?Валмет?.

Никакого другого жилья, кроме квартиры, которую снимал брат, у нее не
было, а спать в комнате, украшенной свидетельствами его сумасшествия, было
выше ее сил. Завтра же она смоет надпись на окне и поклеит обои. И божьи
коровки исчезнут навсегда. Во всяком случае, для нее.

...Настя проснулась в четыре утра.

Четыре утра - выработанная годами привычка. Четыре утра - время, когда
работа начинает вздыхать, ворочаться и дышать тебе в ухо.

Но никакой работы не было. Только дождь.

Дождь начался еще, вчера, на кладбище, во время похорон Кирилла. Это было
совсем непросто - решиться оставить его здесь, в глинистой бедной земле. Но
Настя хорошо помнила, как он уезжал из Вознесенского: отъезд, больше похожий
на бегство. Он ненавидел их захудалый деспотичный дом, и захудалое море, и
захудалые скалы, - он никогда бы не простил ей, если бы снова вернулся в
тихий и благостный провинциальный ад Вознесенского.

Даже мертвый.

Никто не провожал Кирюшу в последний путь, кроме Насти и двух
могильщиков, - ни один человек. Да и могильщики торопили ее - их ждали еще
одни, более хлебные похороны. Но сотенная сверх положенной таксы сделала
свое дело: она получила еще несколько лишних минут для прощания. Но и за эти
минуты они не стали ближе: ссадина на лбу Кирюши отвергала ее, и седые виски
отвергали, и даже темная полоса на шее, которую удалось прикрыть воротником
рубахи, - тоже отвергала...

После кладбища она заехала в магазин и купила бутылку водки: никогда
нельзя нарушать традицию. Это была из немногих Зазиных истин, которую Настя
усвоила за тринадцать лет супружества. Другие истины гласили:

- женщина принадлежит мужу;

- мальчик принадлежит отцу;

- мужчина никому не принадлежит.

Кроме того, в Настином случае имела место более расширенная
формулировка: ?женщина принадлежит мужу, иначе гореть ей в аду?.

Придя в квартиру Кирилла и уже привычно поплакав, она налила водки в
стакан, прикрыла его хлебом и принялась за поиски фотокарточки брата. Но так
ничего и не нашла: ни единого альбома, ни единого снимка, даже негативов не
было. Странное дело, трехлетняя жизнь Кирилла в Питере не имела никаких
документальных подтверждений!

Поразмыслив, Настя вытащила из кошелька двойную фотографию сына и брата -
и отрезала изображение маленького Кирюши. Только сейчас она вспомнила день,
когда был сделан снимок: последнее воскресенье перед сватовством Зазы. Тогда
они ездили в областной центр кататься на аттракционах...

Пристроив фотографию к стакану, Настя немного успокоилась.

Недели ей хватит на то, чтобы привести квартиру в порядок. А потом она
уедет. Бессмысленно обивать пороги каких-то сомнительных агентств,
бессмысленно пытаться найти авторов угрожающего письма, юбочник из
Управления прав: это ничего не изменит. И Кирюшу не вернешь. А если еще Заза
узнает, что она задержалась в незнакомом городе дольше отпущенного скорбью
времени... Даже трудно представить себе, что он сделает!..

Но на девять дней она должна остаться. Это тоже традиция, которую нельзя
нарушать.

С этими мыслями она заснула и проснулась ровно в четыре часа. И долго
лежала с открытыми глазами. Если бы эта девушка не оказалась бессердечной
шлюхой, если бы она хоть чуточку любила Кирилла, ее можно было бы
пригласить. И Настя рассказала бы ей о маленьком Кирюше, которого та знала
только как Кира, затянутого в черную кожаную куртку. Конечно, Настя бы
кое-что переврала и кое-где приукрасила, и - почти наверняка - перемешала бы
детство Кирилла и детство Илико, это только на фотографии они не похожи...

Если бы Мицуко была другой...

Настя резко повернулась, и купленная только позавчера раскладушка
отчаянно взвизгнула. И поминальная водка в стакане покачнулась. Даже если бы
Мицуко была другой, любящей и верной; даже если бы у нее была всего лишь
одна Кирюшина визитка вместо пятидесяти других, - даже тогда ничего бы не
изменилось.

Потому что Насти никогда не существовало. Он никогда не вспоминал о ней.
Проще было залезть в петлю, чем вспомнить о старшей сестре! Так тебе и надо,
Кирка-дырка, будешь знать...

Проговорив вслух последнюю фразу, Настя струсила так отчаянно, что у нее
подломились колени. Хотя, если разобраться, это был всего лишь отголосок
детства, когда смерть не существовала так явно, что ею можно было смело
шантажировать окружающих. ?Вот умру, тогда узнаешь, - часто говорил ей
маленький Кирилл. - Вот умру, и посмотрю тогда, что ты будешь делать!?

Во всяком случае, свою детскую мечту он осуществил.

А смотреть не на что. И что делать, она не знает.

Разве что остаться до девятого дня, привести в порядок квартиру, взять
билет до областного центра и вернуться в Вознесенское. И ждать писем от
Илико. Они с Зазой давно уже в Англии, ходят по какому-нибудь Лондону, и
никто им не нужен. И не скоро еще понадобится. А она, идиотка, забыла
положить ему носки из козьего пуха, которые сама вязала для такого
торжественного случая.

Идиотка. Идиотка.

Настя несколько раз стукнулась лбом о дверь и с удивлением обнаружила,
что это дверь ванной. За ней она не была еще ни разу. За ней Кирюша свел
счеты с жизнью.

- Не открою, - сама себе сказала Настя. - Не открою. Никогда. Ни за что.

И открыла.

Ничто в ванной не напоминало о случившейся здесь трагедии. Стиральная
машинка в углу, сдвинутая пластиковая занавеска в веселеньких пляжных
человечках (?bye-bye, sunny boy?), широкая полка с зеркалом, бритвенный
станок, кремы - до бритья и после; банка геля, оранжевая мыльница, ножницы,
поролоновая мочалка в виде сердечка, одинокий шлепанец на полу.

И махровый халат на вешалке.

И выкрашенный водоэмульсионкой змеевик трубы с едва заметной, но довольно
широкой царапиной.

Именно здесь...

Настя прыгнула в ванну, задернула улыбающихся ?санни-боев? и только потом
начала раздеваться, перебрасывая вещи через занавеску. А затем, свернувшись
клубком на дне, пустила воду. Можно было зажмуриться, сунуть ладони под
струю и представить, что Кирилл варит кофе на кухне. Можно было растереть
спину мочалкой-сердечком и представить, что Кирилл валяется на диване в
комнате. Можно было исподтишка побрить подмышки его ?Shick'oM? и
представить, что Кирилл вышел за вином в честь приезда сестры...

Да мало ли какую еще бытовую сценку можно было представить, мало ли какую
утешительную не правду можно было придумать!.. Но весь ужас ситуации был не
в том, что Настя опоздала приехать.

А в том, что ее здесь никто не ждал.

Она протерла мутное от пара зеркало и, близко придвинув к нему лицо,
начала изучать собственное отражение. Она не делала этого лет пять, а то и
больше. И теперь пожинает плоды. ?Тупая деревенская баба? и ?мамаша? - вот и
все комплименты, которыми удостоил ее, этот город. Но ведь не будешь хватать
за руки всех его представителей и объяснять, что тебе всего лишь тридцать!..

Это все юг и постоянное солнце. Юг иссушает кожу и оставляет на ней
светлые бороздки морщин. Юг - самый изощренный серийный убийца, он не
оставляет женщинам никаких шансов.

Настя перевела взгляд на ключицы. Именно здесь, под ключицами, и
проходила граница дозволенного и недозводенного в их семье. Обуглившиеся до
самых плеч руки, обуглившаяся до самых ключиц шея и бледная грудь; загар и
отсутствие загара мирно сосуществуют. И именно по этой идеальной выкройке
подбираются все ее летние майки и футболки. Открытый ворот и короткие рукава
- вот и все, чего добилась освобожденная женщина Востока.

Настя принялась яростно стирать мочалкой грань между черным и белым.

Напрасный труд. Она убедилась в этом через полчаса, а убедившись, решила
вылезать из воды. Уже перебросив ногу через край ванны, она вспомнила, что
ее собственное полотенце осталось на, кухне, аккуратно разложенное на
табуретке. И что никаких других полотенец в ванной нет. Одинокий халат и
одинокий шлепанец - вот и все имеющееся в наличии.

Не мешало бы найти ему пару.

Настя вытащила швабру, стоящую за стиральной машинкой, и принялась шарить
ею под ванной. Первой в ее руки приплыла пустая бутылка из-под джина (во
всяком случае, именно так было написано на этикетке). Потом пришел черед
окурков и каких-то журналов с голыми девицами. Шлепанец так и не нашелся, но
зато Настя выудила небольшую косметичку. Это был ее последний и главный
трофей. Если бы не грязь, облепившая добычу со всех сторон, ее смело можно
было бы причислить к произведениям искусства.

Во-первых, бока косметички матово поблескивали - настоящая, хорошо
выделанная кожа, тут сомнений быть не может. Во-вторых, она была черной и
смотрелась очень дорого. Абсолютно, стопроцентно женская вещь, и, кажется,
Настя знает, кому она принадлежит... Присев на корточки, Настя очистила ее
бока и щелкнула застежкой.

Вещей в косметичке было немного: два серых карандаша, губная помада и
небольшой флакончик духов. На обоих карандашах было вытиснено ?ANGEL?; такая
же надпись сопровождала помаду, к ней прибавился только номер тона - ?63?.

И, наконец, духи.

Духи назывались ?Nahema?.

Даже далекая от каких-либо языков, кроме русского и грузинского, Настя
смогла перевести: ?Наэма?. Тот самый потерянный флакон, по которому так
убивалась Мицуко. Ради которого она была готова на все. Несколько секунд
Настя раздумывала: разбить ли ей флакон о пол или кафельная стена больше
подойдет для этой цели. Так ничего и не решив и все еще злясь на Мицуко, она