Чтение 15–й страницы книги ~В тихом омуте?~

- Ну и что? Там все время кто-то колготится. Очень
романтическое место. Выше только звезды и самоубийцы.
Mимотси вздрогнул.

- Это за мной.

- Ты с ума сошел.

- Говорю тебе - за мной... Но я не дамся. Если уж в
Греции вывернулся... Где мои вещи?

- Я их замочила. Постираю утром. И купим тебе что-
нибудь поприличнее. Чтобы не стыдно было показаться врачам-
наркологам, они консервативные дядьки...

- Сука! - Он с ненавистью посмотрел на меня. - Сука!
Кто тебя просил?! Зарежут, как петуха, в простыне, голого...
Не хочу, не хочу, не хочу... - Он тихонько завыл.

- Успокойся... Там наверняка бомжи какие-то. Водку
пьют. Они всегда там водку пьют. Я решительно отстранила
его.

- Нет, это за мной. Они должны... Я точно знаю, что за
мной...

Когда дверь открылась, Нимотси сжался в комок, выставив
нож впереди себя.

...На площадке сидели два жизнерадостных бомжа с рожами
фиолетового цвета.

Я шуганула их, как шугают бродячих собак:

- А ну, пошли отсюда! Бомжи безропотно удалились. Я
закрыла дверь и тихонько отобрала у обмякшего Нимотси нож.

- Вот видишь - в порядке.

- Ничего не в порядке! - Он отчаянно замотал головой.

- Идем отсюда. Ты же не можешь всю ночь сидеть в
коридоре.

- А всю ночь в канализационной трубе - по шею в
дерьмище?.. А в вентиляционном люке? А в одном ящике с
вонючим турком, которого долбит лихорадка?.. Могу, могу... Я
теперь все могу. Мышь...

- Ты влип в какую-то историю?

- Влип! - Лицо Нимотси исказила страшная гримаса, он
судорожно вздохнул. - "Влип" - это не то слово. Ты помнишь
Юленьку Косикину?

Конечно, я помнила Юленьку Косикину. Ослепительную
красавицу Юленьку, глупейшее и добрейшее существо с
актерского факультета. Иван называл ее "овцой". Юленьку
можно было воспринимать только в горизонтали, но в
горизонтали она была действительно божественна. За Юленькой
считали своим долгом подволочиться все уважающие себя
режиссеры и часть сценаристов, тоскующих в душе по славе
Тонино Гуэрры. Уж кто-кто, а Юленька должна была устроить
свою судьбу, подцепить какого-нибудь денежного серба-
эмигранта или идиотски-жизнерадостного мормона из штата Юта.

- Помню. Еще бы! Она что, вышла замуж за грека?

- Она умерла.

- Ужасно. - Известие о смерти Юленьки не вызвало во мне
никаких чувств, кроме легкого укола зависти - ну вот, еще
кто-то решился умереть молодым.

- Точнее, ее убили. Ее убивали пять часов. Сначала
исхлестали спину в кровавое месиво - знаешь, такими
хлыстами, вымоченными в соли - со свинчаткой на концах. Ее
прижигали сигаретами - десять, двадцать волдырей, и все
"kbo-cbk в одну линию, от шеи к животу, между грудями. А
потом по этим линиям вспороли живот и слили туда сперму.
Сперму пяти человек, которые насиловали ее все эти пять
часов... Так ты помнишь Юленьку? Помнишь, да?!

Потрясенная, я молчала.

- Это ничего тебе не напоминает?

- Напоминает?

- И еще одна маленькая деталь - у нес была цепочка на
щиколотке. Твой привет мне, ты всегда была очень щепетильна,
ты никогда не забывала передавать мне привет...

Что-то страшное надвинулось на меня, отбросило к стене
- так мы сидели друг против друга, поддерживаемые стенами.

- Я не понимаю...

- А чего тут понимать? Ее убивали пять часов, и все это
время я снимал. Я сам стоял за камерой, потому что оператора
тошнило, а потом он обкололся... Я сам стоял за камерой - и
снимал, снимал, снимал. Гиперреализм, сука, эстетика,
зашибись!..

Он забился головой о стену и страшно захохотал.

- Ты... Ты хочешь сказать, что...

- Что все твои сценарии воплотились до последней точки
с запятой! Ты ведь любишь точки с запятой... И все это было
по-настоящему.

- Я тебе не верю, ты врешь! Избавь меня от своих
дурацких галлюцинаций, посмотри на себя, ты же законченный
наркоман! - Я действительно не верила ему, наркоману,
исколовшемуся до последней возможности, аде поверив, сразу
успокоилась.

- Знаешь, скольких еще замучили после Юленьки? И
детей... Дети были из Румынии, они ничего не понимали... Они
так плакали, что посрывали голоса, даже хрипеть не могли.
Там был один мальчик, Михай... Я спас его, я правда - только
одного и спас... В перерыве вколол героин, хер знает
сколько, только чтоб он не мучился, отъехал и не вернулся.
Когда Боженька, блин, прижмет меня, скажу, что спас его...
Не могу, не могу, не могу...

Он пополз на кухню, на ходу теряя простыню, оставив
меня сидеть у стены - раздавленную, оглушенную.

Это не правда, это не может быть правдой, бред, плохое
кино, так не бывает, его надо лечить, зачем он только
ввязался в это, зачем я только ввязалась, зачем я отпустила
его, бедный, бедный мальчик, а еще говорят, что это астрал -
героиновый драйв, ад кромешный... Я вдруг вспомнила все то,
что писала, - все эти кровавые непристойности, де Сад,
срисованный с высунутым от усердия языком, - вспомнила и
заскрипела зубами.

- Ты врешь!..

На кухне послышался звон посуды - на пол летели чашки,
тарелки; потом грохнулось что-то тяжелое, конечно -
керамический чайник, ценная вещь, которую Венька притащила
из антикварного; огромные экзотические птицы с китайскими
раскосыми глазами, растрескавшимися от времени... Что же ты
делаешь, гад?!

- Иди сюда! - истерически заорал Нимотси. - Иди сюда,
/.,.#( мне...

...Он сидел посреди кухни, прямо на осколках битого
стекла, из его рюкзака было вывалено все содержимое:
потрепанный блокнот, видеокассеты, какие-то проспекты и
карты, сломанная ручка, огрызок карандаша, пригоршня
таблеток, мелкие чужие монеты, которых я никогда не видела
раньше; шлеей от рюкзака он перетянул себе ногу - так же,
как вчера вечером, на лестнице.

- Ч-черт, не могу попасть! Не могу попасть, мать
твою!.. - Он беспомощно тыкал шприц в ногу. Я с ужасом
смотрела на него.

- Что глаза вылупила? - злобно спросил Нимотси. -
Помоги лучше, ничего не получается - видишь?!

- Что нужно делать? - Я вдруг удивилась своему
спокойному голосу, который отрезвляюще подействовал даже на
Нимотси.

- Я зажму, а ты найди вену. Вколешь.

- Никогда этого не делала.

- Не труднее, чем в задницу. Давай...

Он стянул шлею еще туже - но это было бесполезно, вены
не подавали признаков жизни, не хотели всплывать на
поверхность: только бледная, покрытая редкими волосками
кожа.

Нимотси сжал зубы и закрыл глаза.

- Ну?!

- Я не могу... Не могу найти.

- Давай! - Костяшки его пальцев побелели от напряжения,
и, когда тонкий кожаный ремень надломился и треснул, я
увидела одну - тоненькую, нежно-голубую, смирно стоящую -
как рыба под толщей льда.

Игла легко прошила кожу, и я выпустила в тело Нимотси
содержимое шприца.

Он откинулся на пол - тонким позвоночником на стекло, -
вытянул руки и затих.

Я несколько минут бесполезно просидела рядом с ним, а
потом начала собирать стекла.

- Мы найдем тебе нарколога. Хорошего...

- Мы? Кто это - "мы"? Наша затворница обросла сестрами
во Христе?

"Сестрами" - как в воду глядишь, Нимотси, даром что