Чтение 15–й страницы книги ~Цеховики~

- Кино смотрел.

- Где?

- Не помню. В "Валдае", кажется.

- Что за фильм?

- Не помню. Какая-то чепуха.

- Во сколько?

- Часов в двенадцать началось. В два закончилось. Ага, как раз то время,
когда он, по нашим расчетам, должен был быть в гостях у Новоселова.

- В тот день в "Валдае" шел фильм "Фальшивое алиби".

- Во-во. Его я и смотрел.

- И о чем фильм?

- Я такие вещи не запоминаю. Детектив.

- Интересно. Фильм я сам придумал. Фальшивое у вас алиби, Оюшминальд
Егорович.

Ельцов почесал щетинистую щеку.

- Может, и не был в кино. Так чего?

- А где были?

- Да не помню я!

- А были вы, мой дорогой, у Новоселова. В поселке Сосновка, где у этого
товарища дача. И были вы не один, а с неким лицом. Так?

- Ох...

- Ну, я жду.

- Был, а чего?

- С кем?

- Да так, с мужиком каким-то. Он у Новоселова уже присутствовал, когда я
пришел.

- О чем беседовали?

- Обо всем. - Он еще раз почесал Щеку, на этот раз с яростью, оставляя на
ней красные полосы.

- Я не собираюсь вытягивать из вас по слову. Устал. Сейчас запру вас в
камеру, и вы оттуда больше не выйдете. Надоело, - махнул я ладонью.

- В какую камеру? Ты чего, в какую камеру?.. Ну, поговорили о том о
сем... Чего ко мне-то пристали? У Новоселова спросите.

- А вот это не получится.

- Почему?

- Потому что вы его убили.

- Что?!

Я бросил на стол фотографии с места происшествия.

- Узнаете? Вот он. С ножом в сердце... Мы практически все знаем. Остается
лишь уточнить, кто из вас двоих всадил нож. Кто?

- Хмы-ы, - Ельцов поперхнулся, будто проглотил воздушный шарик.

- Дело расстрельное, теперь надо за жизнь свою бороться. Рассказывайте, -
в сотый раз завел я сказку про белого бычка. Надавить на психику, заставить
трястись за собственную шкуру. Принудить к сотрудничеству... Для острастки я
зачитал ему сто вторую статью. "Умышленное убийство при отягчающих
обстоятельствах наказывается лишением свободы на срок от восьми до
пятнадцати лет со ссылкой или без таковой или смертной казнью". Потом
перешел к статье тридцать восьмой. "При назначении наказания
обстоятельствами, смягчающими ответственность, признаются чистосердечное
раскаяние, а также активное способствование раскрытию преступления". Я
говорил и говорил, слава те Господи, научился этому ремеслу за годы работы,
а Ельцов все бледнел и бледнел. Голова его склонялась все ниже, а
заскорузлые, похожие на сучки дерева пальцы сцеплялись все сильнее. - Так
что единственный выход для вас, Оюшминальд Егорович, рассказать всю правду.
Как на духу. Вам же самому легче будет. Человеку трудно нести такой груз
одному. Рассказывайте. Если не хотите, я вас не неволю. Мы все равно
поставим все на свои места, но вам очень туго придется.

Тут Ельцов поднял голову и рванулся ко мне. Я невольно отпрянул. Получить
медвежьей лапой по зубам не слишком приятно. Пашка подскочил и положил руку
на плечо Оюшминальда, пытаясь усадить его на место. Но тот вывернулся и...
бросился на колени.

- Слышь, сынок, - забормотал он. - Мне уже пятьдесят. Браконьерил, да.
Деньги брал за лес, за доски - да. Но убивать... Не убивал я никого! Не
убивал! Зачем мне Степаныча ножом пырять? Зачем?! - Он в отчаянии стукнул
кулаком по полу. - Поверь... Не убивал!

- Сядьте на место, - прикрикнул я. - Что вы тут клоунаду устраиваете? Все
рассказывайте, а потом посмотрим, насколько вы откровенны.

- Я Степаныча, ну, Новоселова, лет пять знаю. Серьезный мужик был.
Богатый.

- Подворовывал?

- Вот уж чего не знаю... Приезжал ко мне иногда охотиться.

- Без лицензии?

- Без лицензии, - вздохнул Ельцов. - У меня столько кабанья развелось, а
отстреливать не дают. Жалко, что ли?

- Кому как. Дальше.

- Мы с Николаем Алексеевичем договорились четвертого, когда "Динамо"
продуло, заглянуть к Новоселову, решить со следующей охотой.

- Ну и что?

- Приехали, потолковали. Выпили чуток. И уехали.

- Что пили? Небось коньяк?

- Какой коньяк? Я эту дрянь на дух не перевариваю. Клоповья настойка. Кто
ее пьет!

- Встречаются любители.

- Водку. Чистейшую. С собой прихватил.

- Выпили всю?

- Полбутылки. Остальное забрали.

- А потом пивком закушали?

- Точно. Раздавили пару бутылок на станции. А вы откуда знаете?

- Я еще и не то знаю.

- Я не убивал, - вздохнул Ельцов.

- Опять за старое. Продолжайте.

- А чего продолжать? Уехали - и все. Николай Алексеевич к себе домой
поехал, а я к себе.

- Кто такой Николай Алексеевич?

- Дружок Новоселова. Как фамилия - не знаю, не помню. То ли Клюквин, то
ли Смородин. Сами знаете, на охоте по фамилии не величают. "Колян, водку
будешь?" - и вся вежливость.

- Кто он? Где работает?

- Какой-то начальник на "Подшипнике".

- Понятно. Часто Новоселов с дружками бывал у вас?

- Когда как. Раз в месяц, а иногда и реже. Охота, рыбалочка, уха. У нас
места знатные.

- Кто еще приезжал с ним?

- Армянин этот с собачьим именем, Ричард, - стал загибать пальцы Ельцов.
- Потом Николай Алексеевич. Еще Нуретдинов - армяшкин кореш и помощник, он
же у него за шофера. Еще кто-то был. Но всех не упомнишь.

- У кого была черная "волга" с тремя нулями?

- А, чуть не забыл. Сергей то ли Викторович, то ли Владимирович...
Серьезный мужик, скажу я вам. Перед ним все на задних лапках ходили. Он из
партейных. Из тех, которые в пиджаках, при шляпах и галстуках. Серьезны-ый,
- покачал головой Ельцов.

Я подробнейшим образом допросил его обо всем, что происходило четвертого
августа. Вытянул все, что можно.

Я дописал протокол уже за полночь и сказал Пашке.

- Седлай своего мустанга. Поехали в контору. Когда мы усаживались в
"спецмашину", я спросил у Пашки.

- Что за бумагу ты совал ему в нос на заимке? Какой-такой отвод земель?

- Это была справка на моего ребенка для детсада...

ОДНОКАШНИКИ

До УВД мы добрались в третьем часу. Двери были закрыты, пришлось жать на
звонок, пока ошалевший сержант из комендантского взвода не отодвинул засов.

- Три часа, - удивленно покачал он головой.

- А милиция по ночам уже не работает, товарищ сержант? - спросил Пашка.

Сержант только пожал плечами.

Мы провели Ельцова в Пашкин кабинет. В пустых коридорах управления было
жутковато.

- Ну чего, еще поболтаем? - спросил я, усаживаясь за письменный стол.

- Как, опять? - горько вздохнул Ельцов. - Я же вам все рассказал. Не
убивал я. Не убивал!

- Опять та же песня. Разберемся. А сейчас вернемся к четвертому августа.
Во сколько, говорите, вы выехали из дома?

Пашка включил магнитофон. Мы снова и снова заставляли его повторять всю
историю. Подробнее и подробнее. Я смотрел, собьется ли он на деталях, как
держится. Если человек врет, при многократном повторении это бывает видно.

Заварили чай. Глаза у меня слипались. Ненавижу работать по ночам. Как
хочется залечь в теплую постель и спать, спать, спать. А я сижу за этим
столом и допрашиваю, допрашиваю, допрашиваю. Хорошо бы еще знать, кого -
убийцу или простого свидетеля. А я этого не знал.

Рассвело. Ночь ушла. Вместе с солнцем пришло второе дыхание. Наполнились
людьми коридоры еще недавно безжизненного, отданного во власть ночных
призраков здания. Отворились двери кабинетов. Начинался обычный рабочий день
областного Управления внутренних дел.

Мы усадили Шапкина с Оюшминадьдом Егоровичем в соседнем кабинете.

- Надо идти к Самойличенко докладывать о блестящем завершении операции, -
сказал Пашка.

- Пошли, - без энтузиазма согласился я.

Мы пробились в четыреста одиннадцатый кабинет через строгую секретаршу.
Самойличенко хмуро выслушал Пашкин доклад и тут же принялся за свое любимое