смертельно боялся обоих: и этого чудилу с пистолетом, и хозяина. Потом до
него все-таки дошло: -- Да, я.
Гараня. Парень снова замолчал, он переводил взгляд с Силина на Гараню и
обратно и не мог понять, кого же ему слушать. Хозяин бара понял, что еще
секунда -- и Лешка сдастся.
"вышак" ломится. Леша, налей-ка мне, сынок, стакан водки.
Силин чувствовал, что идет какая-то игра, но не понимал ее смысла. Он кивнул
головой, и Лешка, нерешительно поднявшись со стула, отошел к соседнему
столику, где стояло несколько бутылок и кое-какая закуска. Пока он там
возился, Гараня спросил Силина:
происходило с его собеседником. Тот как-то успокоился, повеселел.
сейчас он не играл, говорил тихо и спокойно. -- Я сейчас тоже потерял все.
Семнадцать лет по нарам отвалялся, на "перо" три раза налетал, сколько били
менты, свои, карцеры, "слоники", да ты, впрочем, "полукровка", не поймешь.
Пытки, в общем. Все прошел, не "пономарь", зря звонить не буду. Когда вся
эта старая накипь на меня накинулась, всех свел к нулю. В городе теперь я
хозяин. Дом мой видел? Конечно! Бар этот. А знаешь, он мне зачем? Бессонница
у меня, спать не могу. "Колеса" глотаю -- почки отказывают, вот здесь целыми
ночами и кантуюсь, все на людях веселей. Пару часов покемарю в день -- уже
счастье.
знал вкусы хозяина. Тот по-прежнему мягко поблагодарил:
опять отошел к соседнему столику. Пока он наливал себе, Гараня продолжал:
не видел? "Мисс Урала", два года живем, а я все поверить не могу, что такие
красивые суки на свете могут быть. Да только я уже забыл, когда ее трахал
последний раз. Я по врачам ходил с полгода, весь ливер мой перетрясли:
рентген, УЗИ, томограф. Обещали лечить. И только один врач, лучший, там, в
Москве, сказал честно: "Готовься помирать, Егорович. Год, может два, и все.
И подыхать будешь долго и страшно." Он мне рассказал, как это будет. И я
тебе скажу, лучше уж "лоб зеленкой".
следили, как Гараня все выше и выше задирал свой фасонистый тонкостенный
стакан. Когда последняя капля прокатилась по его глотке, Гараня неожиданно
резко ударил стаканом по краю стола и, прежде чем Силин успел вскинуть
пистолет, полоснул оставшимся в руке осколком донышка Лешку по горлу. Кровь
брызнула на белоснежную рубашку рекой. Секунду парень еще стоял, затем
схватился обеими руками за горло и, захрипев, повалился лицом вперед.
от хохота, жабий, огромный рот блестел сплошным золотом вставных зубов. В
довершение всего Гараня пальцем ткнул в сторону Нумизмата. И Силин не
выдержал. Поймав на мушку это ненавистное лицо, он трижды нажал на курок.
Уже через секунду он понял, что сделал это зря, именно на такую скорую
смерть и рассчитывал спровоцировавший его уголовник!
колени, убедился, что не промахнулся ни разу, и застыл в этой
коленопреклоненной позе.
Силин. Он снова взглянул вниз на тушу Гарани и увидел торчащий из
внутреннего кармана его пиджака толстый бумажник. Оживившись, он вытащил его
наружу, открыл. Кроме денег, там была небольшая записная книжка.
шофера. -- У него тоже может быть что-то записано, только где?"
сваленые столы и стулья. Скоро Михаил нашел пиджак несчастного водителя.
Обшарив карманы, он обнаружил в них довольно много денег, небольшой
импортный пистолет и только одну бумажку с короткой записью: "Ул. Ленина,
дом семь, квартира один".
тот адрес".
него внимания, но когда в дверь бара застучали, понял, что это был звук
резко затормозившей машины. Последние три выстрела все-таки обеспокоили
одного из ветеранов, и тот позвонил в милицию. Патрульные взяли бы Силина
прямо на месте, если бы действовали чуть порешительней. Но они знали, чей
это бар, и больше опасались не вовремя потревожить Гараню, чем выполнить
свой долг. Никто из троих ментов не думал, что могут угрожать жизни хозяина
"Золотого бара", скорее тот сводил с кем-то счеты. Они долго стучали в
дверь, а когда догадались обойти строение и наткнулись на отогнутую решетку,
было уже поздно. Силин к этому времени уже покинул здание. Переулками он
спешил на вокзал.
ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ
года был вызван в меблированные номера Сычина для производства дознания по
поводу обнаружения мертвого тела..."
вверенном ему районе не было ночлежек для бродяг и нищих побирушек. Но хотя
у Сычина народ селился и побогаче, был он и подлее. Мелкие воришки,
прогоревшие коммерсанты да проститутки на закате своей карьеры. Поэтому и
уголовные преступления здесь совершались часто, чересчур часто, с точки
зрения квартального.
санок. Квартальному недавно стукнуло сорок пять лет, но за последние два
года он сильно расплылся вширь, отяжелел, по свежему белому снегу ступал
солидно и весомо, как истинный представитель власти. На крыльце его уже
поджидал городовой Жмыхов. Подождав, пока его непосредственный начальник
приблизится, он принял под козырек и рявкнул во всю свою луженую глотку:
из всех столичных полицейских отличался самым свирепым и громогласным
голосом. Квартальный им гордился, однако после подобных докладов у него
долго звенело в ушах.
в длину здания. Раньше здесь размещались конюшни гвардейского полка. Для
лошадей построили более комфортабельное помещение, а это предприимчивый
Сычин приспособил для проживания людского стада. Еще на крыльце Обухов
заранее сморщился. Может, это ему просто казалось, самовнушение, но чудился
квартальному пробивающийся через все прочие неприятные запахи ночлежки
сладковатый запах конского навоза.
неторопливо, с некоторой монументальностью. Обитатели номеров уже знали о
трупе и старались зазря не попадаться на глаза полиции. Лишь раз
приоткрылась одна из дверей, высунулось наружу оплывшее лицо старого
чинуши-алкоголика, но тут же исчезло внутри номера. Старика можно было
понять. Обухов в этот момент представлял собой живое олицетворение
незыблемой чиновничьей империи. Высокого роста, он особенно мощно смотрелся
в своей подбитой лисьим мехом форменной шинели с пелериной, в высокой
фуражке с красным околышем. Само лицо квартального надзирателя, широкое,
словно забронзовевшее от многолетнего служения в полиции, украшалось
бакенбардами и роскошными усами в стиле покойного Императора Николая
Павловича.
сам Сычин, высокий, худощавый старичок с редкими бакенбардами, смешно
топорщившимися вокруг продолговатого лица, и серыми, потрепанными волосами
на шишкастом лбу. При видимой угодливости и рвении, взгляд его никогда не
скрещивался со взглядом полицейского, а постоянно перебегал с одного
предмета на другой. Вот и сейчас он склонился перед Обуховым чуть ли не в
пояс и запыхавшимся голосом поприветствовал:
заискивающе продолжал именовать его не по чину, генеральским титулом. Этот
явный подхалимаж коробил даже привычного к внушаемому им страху надзирателя.
чтобы ты не здоровался со мной не по чину, а ты все по-своему.
генерал-фельдмаршал! Отец родной!
заведение, объявив его, допустим, воровским притоном. Вот и стелился старый
лис ниже травы.
Николаев Андрей
Лукин Евгений
Березин Федор
Суворов Виктор
Контровский Владимир
Куликов Роман