Чтение 15–й страницы книги ~Дети ржавчины~

обращая внимания на камни, которые впивались в ладони и колени. Вокруг были
валуны в человеческий рост и выше. Туман скрывал их, иногда я цеплялся за
них плечами.

Потом я выбрался на ровную площадку и распластался на ней, отдыхая. По
горлу и пищеводу вновь прокатилась волна судорог, но это закончилось
приступом тяжелого болезненного кашля. Едва лишь я попытался приподняться,
как сверху раздался жуткий вой, от которого я сразу покрылся липким потом.
Надо мной нависло огромное животное с кривыми желтыми зубами.

Лошадь... Это обыкновенная лошадь, но мое воспаленное воображение сделало
чудовище. Она не выла, а просто ржала. Я попытался откатиться в сторону,
чтоб не попасть под копыта, и тут в тумане промелькнули темные фигуры,
появились люди, задребезжали голоса, впиваясь мне в уши тупыми буравчиками.
Я ничего не

соображал и не сопротивлялся, поэтому меня благополучно перетащили и
бросили на телегу рядом с воняющими рыбой мешками. Чьи-то заботливые руки
опустили на меня грязную одеревеневшую шкуру со свалявшимся мехом. Я
поспешно начал заворачиваться в нее, но она давала тепла не больше, чем лист
жести.

Теперь, когда отпала необходимость куда-то ползти и что-то искать, я
понадеялся, что дурнота и слабость отпустят меня, сменившись отдыхом под
скрип медленно катящейся повозки. Но я ошибся. Мне не стало легче ни на
йоту. Тело все так же сотрясали судороги, голова на каждое движение
отзывалась волной боли. От надрывного кашля ныла грудь.

Иногда я впадал в короткое забытье, но даже там, по ту сторону
реальности, испытывал прежние муки. Рядом постоянно что-то происходило:
раздавались голоса, кто-то заглядывал в лицо, пытался напоить из стеклянной
фляги.

Туман стал рассеиваться, и я увидел, что моя телега не одинока - по
каменистой дороге, обросшей чахлым кустарником, двигалась целая процессия
повозок, запряженных грустными лошадьми с тяжелой поступью. Впрочем, этот
факт я отметил лишь краем уходящего сознания...

БЕЗЫМЯННЫЙ

Меня разбудил, как ни странно, запах навоза. Он преследовал меня во сне,
я, наверно, сильно ворочался, чтоб избавиться от него, и пришлось в конце
концов проснуться. Голова была чистой. Хворь ушла, оставив меня в живых, и
это было просто счастьем. Правда, ощущалась слабость. Но мне казалось,
хороший завтрак разделается и с ней.

Воздух показался мне каким-то странным. Это чувствовалось даже сквозь
навозную завесу. Не исключено, что именно он, воздух, и стал причиной моей
болезни, пока не наступило привыкание.

Мир вокруг был полон звуков. Фыркали и били копытами в пол лошади.
Перекрикивались люди. Скрипели какие-то механизмы, а может, просто ворота
или повозки. Рядом разговаривали двое людей. Их речь была одновременно и
незнакома, и... частично понятна. Словно бы слышишь хорошо знакомую, но
переделанную на иной манер музыку. Я никак не мог уловить смысл разговора,
но все чаще до меня доносились отдельные знакомые слова.

Я понял, что пора бы открыть глаза.

Я находился в конюшне, это было ясно даже с закрытыми глазами. Меня
поместили в клетку, где положено стоять лошади, и через прутья на меня
печально смотрел мой сосед - старый, изможденный многолетней работой конь.

Я поднялся с грязного дырявого тюфяка и подошел к дверце. Она была
закрыта снаружи, но я свободно мог бы дотянуться до запора через прутья.

Подумав, я решил этого не делать. Раз уж меня поместили сюда, значит,
имели на то свои соображения. Может, они меня боятся. И, как знать, не дадут
ли мне с перепугу палкой по голове, заметив, что я выбрался на свободу.

Я вернулся на тюфяк и сел. Мой взгляд упал в угол клетки, где кто-то
поставил бесформенную посудину с водой и еще одну, поменьше, на дне которой
темнела какая-то масса, похожая на подгоревшую кашу. Рядом лежала маленькая
кривая морковка. Мне, конечно, очень хотелось есть, но я медлил. Внешний вид
угощения не сулил никаких наслаждений.

И тут меня словно подбросило. Где одежда?! Я вскочил и осмотрел себя.
Неизвестный доброжелатель втиснул меня в серую куртку и штаны, напоминающие
тюремную робу. Рядом с тюфяком лежали два коротких сапога, сшитых из плохо
выделанной, одубевшей кожи. Мой двубортный костюм, рубашка, галстук исчезли,
а вместе с ними - пистолет, карточка, фонарик и множество других полезных
вещей. Это никуда не годилось. Я чувствовал себя ограбленным и беззащитным.
Особенно угнетало исчезновение оружия и документов, ведь к этим вещам у меня
было воспитано трепетное отношение.

Рядом продолжали говорить невидимые мне люди. Возможно, они находились
буквально за стеной, в такой же клетке, как и я.

Я крикнул. Голоса смолкли. Раздались осторожные шаги, и через несколько
секунд перед дверцей остановился маленький сухой старичок с очень
любопытными глазами. Одет он был в короткий коричневый халат, засаленный
чуть ли не до зеркального блеска. Откуда он вышел, я так и не понял. Вслед
за ним появился высокий щекастый парень, одетый примерно как и я. Они стояли
и молча рассматривали меня с величайшим любопытством. Я заметил, что у обоих
на поясе висят круглые деревянные коробочки размером с банку сгущенки.

- Выпустите меня, - дружелюбно попросил я.

Они настороженно переглянулись, но, чувствовалось, ничего не поняли. Еще
бы. Я сказал это по-русски.

Но ведь я мог объяснить им, чего хочу. Я почти знал их язык, требовалось
только вспомнить нужные слова. Еще пару минут мы стояли молча, глазея друг
на друга, все это время я копался в памяти. Наконец удалось составить
длинную фразу, смысл которой сводился примерно к следующему: "Я хотеть через
дверь ходить гулять". Более удачных слов вспомнить не удалось. Наверно, я
был в тот момент похож на немецкого солдата, попавшего в плен к русским
партизанам.

Для наглядности я просунул руку через клетку и коснулся запора. Старик с
парнем вдруг испугались и попятились. Я отдернул руку - чего доброго
отрубят.

- Надо позвать старост, - проговорил парень. Возможно, он сказал не
совеем это, но я понял его именно так.

Они повернулись и поспешно пошли прочь, настороженно оглядываясь.

Я сокрушенно вздохнул и вернулся на тюфяк. Мне следовало всерьез подумать
о том, как обходиться без переводчика. Говорят, что хороший способ выучить
чужой язык - это стараться думать на нем. Я имел преимущество. Мне не нужно
было ничего учить, а только вспоминать.

За последующие полчаса одиночества я достиг в этом некоторых успехов.
Ощущение было удивительным. Стоило посмотреть на предмет или представить его
себе, как откуда-то бралось слово и прочно занимало место в памяти. Это было
похоже на волшебство. Правда, не всегда получалось удачно - например, я не
мог вспомнить, как назвать лежащую в углу морковку, не говоря уже про мой
пистолет.

Кстати, морковку я все-таки сгрыз, омыв ее водой из плошки. Она оказалась
обыкновенной, правда, какой-то подозрительно сочной.

Наконец за мной пришли. Двое угрюмых верзил с ножами на боку явились
моему взору, позади семенил уже знакомый старик в халате.

- Здравствуйте, - вежливо сказал я на местном наречии.

Старосты переглянулись, но ничего не ответили. Дверные петли жалобно
скрипнули, и две пары мощных ручищ вцепились мне в одежду. Я терпеть не могу
хамства, однако сейчас было не лучшее время показывать свои боевые навыки. В
этом грязном длинном помещении мне сочувствовали, наверно, только лошади.
Они грустно смотрели, как меня волокут к выходу, и мне хотелось сказать им
что-нибудь на прощание.

Дневной свет на мгновение ослепил. Затем я увидел широкий двор,
ограниченный с одной стороны высоким забором, а с остальных - постройками
разного размера, примыкающими друг к другу. В нос сразу ударил гнетущий
запах гнили. Во дворе было много людей, у них под ногами бродили индюки,
свиньи и прочая живность. Возле забора темнели кучи каких-то овощей,
охраняемые тремя мордоворотами с ножами и палками. В самом центре двора
стоял обычный колодец с воротом, окруженный обширной лужей. Я по возможности
старался побольше увидеть, но моим конвоирам это не понравилось, и в конце
концов один схватил меня за волосы, чтоб я не вертел головой.

Из-за этого я не смог обернуться, хотя очень хотелось. Боковым зрением я
успел заметить, что сзади громоздится какое-то темное сооружение, а может,
просто гора - уточнить мне не удалось.

Меня втолкнули в двери, открыв их едва ли не моей головой. Потом долго
вели узкими коридорами. Все встречные поспешно отступали к стене, провожая
меня странными взглядами.

Я был совершенно спокоен. Вряд ли меня вели казнить - это можно было
сделать и раньше. А если и так, вырвать нож у старосты слева я мог в любую
секунду. А уж дальше...

Действительно, что дальше?

Меня вывели на террасу, сложенную из толстых деревянных брусов. Сквозь
редкую решетку было видно высокое облачное небо. Я увидел улицу города - она
шла между деревянных двухэтажных домов с закругленными крышами. Лавируя
среди луж и грязных обочин, по ней передвигались очень просто одетые люди.
Воняло помоями и дымом. Где-то истошно орал поросенок.

Мы просидели на террасе довольно долго. Затем я услышал стук копыт, и ко
входу подкатил угловатый экипаж с маленьким темным окошком. За ним следовал
всадник - высокий и широкоплечий человек с широким ножом на поясе и
свернутым в кольцо кнутом.

Дверца экипажа открылась. На меня уставилась пара круглых, рыбьих глаз.
Их обладатель находился в полумраке экипажа, поэтому я смог разглядеть
только лунообразную голову, покрытую легким пепельным пухом, и блестки на
богатом длинном халате.

Старосты впились мне в плечи, заставив опуститься перед своим повелителем
на колени. Я не возражал. Я даже попытался приложить руку к сердцу. Но тут
же несильно получил по этой руке палкой - мое движение показалось старостам
угрожающим.