– Нас перебьют всех, а новые колдуны, мелкие и слабые, будут таиться от людей?..
– Так, – подтвердил старик. Пожевал бесцветными губами, повторил: – так. Магический ливень, что изливался на землю тыщу лет, иссякает. А потом вовсе не упадет ни капли. Ты можешь представить себе мир без магии?.. И я не могу. Но так будет. И это продлится очень долго.
Олег спросил со вспыхнувшей надеждой:
– Так это не навсегда?
Старик засмеялся:
– Нет, но тебе вряд ли от этого легче. Все возвращается на круги своя, вернется и магическая туча. Однажды на землю снова прольется мощный магический дождь. Еще больше, чем в этот раз. Но это будет… ха-ха!.. через десять тысяч лет. Или чуть раньше. Но не намного.
Свет померк в глазах Олега. Он что-то прошептал, сам не услышал своих слов. Как сквозь закрытую дверь донесся скрипучий голос старика:
– Есть, правда, и другой путь магии… Им пренебрегали, пока можно было черпать на дармовщинку полными пригоршнями… Теперь же придется, придется!
– Какой?
– Использовать Силы, – ответил старик. – Вон взгляни на вершину этой гряды. Видишь ветряк? Даже при легком ветерке он двигает огромные жернова, перетирая зерно. Простой ветер для меня делает то, для чего другой хозяин держит пятьдесят рабов. А я и пальцем не шевелю! Могучая магия ветра работает на меня. Вот это и есть самая великая магия!
Олег слушал, потрясенный таким простым решением, спросил с почтением:
– Невероятно… Но когда ветер стихает?..
Старик поморщился.
– Ничто не бывает без сучка без задоринки. Если хочешь, чтобы ветер дул всегда, ставь такой ветряк на берегу реки. И опускай крылья в воду. Это будет называться водяным ветряком. Или водяной мельницей. Пока река течет, а течет она вечно, жернова не остановятся! Но там другой недостаток…
– Какой?
Старик взглянул с удивлением:
– Будешь привязан к воде! Той, что течет.
Олег ощутил стыд, от усталости перестал понимать такие простые вещи.
– Если отыщешь ключик с такой магией, – сказал старик, – да еще и научишься пользоваться… Конечно, это не та мощь, что доселе, но все же магия! Она от земли, потому не зависит от той магической тучи, что раз в десять тысяч лет изливается на оскудевшую землю… Ее столько же, как ветра, воды, солнца, звезд… Научишь пользоваться!
– Как?
– Кто маг? – удивился старик. – Маг – это прежде всего человек, который думает. Думает постоянно. Думает над самыми простыми вопросами, которые простолюдину понятны: почему вода мокрая? Ищи!.. Зато всегда будет при тебе.
– Не всегда, – ответил Олег, но голос обрел живые нотки. – Вот у тебя только при ветре… Правда, можно речную… гм…
Старик сказал с нажимом:
– А ты такую, чтоб не был привязан! Скажем, научись брать от солнца.
– Хорошо бы, – ответил Олег с еще большей надеждой, но спохватился: – Но как же ночью?
Старик нахмурился:
– Тогда от звезд… Сдается мне, ты просто глуп. И мед тебе дай да поднеси, да еще и ложку побольше. Никто не может объять всего. Ночь для того, чтобы спать. И день – для работы.
Олег смолчал, пристыженный.
– Да-да, – сказал он после долгого молчания, – я понимаю…
– Да? – спросил старик язвительно. – Но принять трудно, верно? Работать никто не любит. Тем более не хочет работать тот, кто раньше не работал. Когда воин ежедневно упражняется с мечом, у него нарастают мышцы. Он научается бить точнее, не промахивается как дурак. И это у него остается. Я вот уже лет тридцать не беру в руки меча, но посмотри на мои мышцы!.. Да ты посмотри, посмотри, не вороти нос!.. Если я еще в детстве научился играть на бандуре, то я и сейчас сыграю любую песню. Хоть днем, хоть ночью. Хоть утром, хоть вечером. А маг? Что маг может без своей магии?..
Он поперхнулся, внезапно расхохотался. Лицо побагровело. Олег спросил встревоженно:
– Что-то случилось?
– Просто вспомнил… В том селе, откуда пришли эти трое, одна красавица вдруг превратилась в безобразную старуху. А ведь такое теперь случается по всему белому свету… ха-ха!
ГЛАВА 11
Скиф уже давно ехал сквозь густые заросли сочной мясистой травы. Цветущие метелки поднимаются до седла, ноги и брюхо коня мокрые, зеленые от липкого душистого сока. Если не смотреть по сторонам, то забудешь, что едешь по дну огромного старого оврага. Но справа и слева полого поднимаются заросшие мелким лесом высокие откосы, а здесь в тени никогда не пересыхают родники, а трава всегда сочная, свежая, непримятая…
Эта непримятая зелень тянулась бесконечно, только иногда переходила в скопище исполинских лопухов, папоротника, в которых тоже можно укрыться вместе с конем. Под копытами то чавкало, то хлюпало, трижды дорогу пересекали такие чистые ручьи, что Скиф сам спрыгивал и пил жадно по-звериному: встав на четвереньки и опустив голову к воде.
Оба с конем чувствовали, что там, наверху, сухой ветер и зной, а здесь и трава сочная, мясистая, и стенки все же дают какую-то защиту от зноя. Замученный конь Скифа быстро оживал, пробирался счастливо и в то же время опасливо, будто попал в другую страну.
Скиф снова и снова останавливался, поил коня и пил сам, обтирал коню пучками травы липкие от мыла бока и круп. Покормил овсом из седельного мешка, малость передохнули. Все время тщетно прислушивался, но везде тихо. Значит, Олег увел погоню далеко, а там оторвался от них и ускакал. Что за конь у него, это же дикий зверь, а не конь!
Солнце уж перешло на ту сторону неба. Дно оврага постепенно поднималось, выталкивая их с конем на поверхность. Так же незаметно края оврага ушли далеко-далеко в стороны, разгладились, и снова конь мерно трусил по ровной как стол, зеленой степи. Высокая сочная трава шелестела, из-под копыт прыскали зайцы, вылетали птицы.
Мир чист и светел, но все-таки он чувствовал, как сердце стучит все яростнее, а кулаки сжимаются. Перед мысленным взором проносятся картины, как его мужественный отец падает, сраженный отравой, корчится в невыносимых муках, а подлая злая женщина злобно хохочет и пинает его ногой.
– Отомщу! – прорычал он. – Отомщу!.. Это был мой отец… лучший из людей… который так и не успел взять меня на руки…
Он вздрогнул от страшного грохота прямо над головой. Совсем близко, на расстоянии выстрела из лука, между небом и землей стоит серая стена… Нет, она несется со скоростью скачущего коня в его сторону! Вместо синего неба тяжелая, как каменный хребет, туча, а стена ливня сейчас накроет их с конем, как двух неповоротливых жуков…
Он заорал, конь тоже разогнался, успели увидеть, как впереди на дорогу прыснули крупные капли, взбивая пыль, и тут же влетели в ливень. Холодные потоки обрушились ощутимой тяжестью, пытались вбить в землю, вогнать, чтобы потом оттуда во множестве проросли эти странные существа с двумя головами и шестью ногами.
Громовой удар потряс землю. Скиф на миг оглох, они неслись в полной тиши, затем прорвались ни на что не похожие звуки, уж точно на дождь не похожие, это был рев, шум водопада, грохот, треск. Серая пелена время от времени озарялась тусклыми, а иногда и совсем слепящими вспышками. Дважды его словно бы обожгло, но это был не огонь, а нечто странное, старики говорят, что это случается, когда огненная стрела бьет опасно близко…
Он знал, что стрелы бьют по самому высокому дереву, а если дерева нет, то по всаднику. Даже пеший должен в грозу лечь в грязь перед буйством богов, признавая их мощь, смиряясь.
– Не смиряюсь! – закричал он. – Не смиряюсь!
Земли не видно под мутными потоками, копыта начали скользить, конь замедлил бег, осторожничает, уже не видит, куда ступает, а Скиф, мокрый, как рыба, лязгал зубами и радовался, что не в пышных одеждах дурака, как презренный богач, которому долго потом мерзнуть в насквозь промокшей одежде.
Яростный ливень почему-то перешел в простой дождь, а те заканчиваются не так резко и быстро. Дорожная пыль без всякого волшебства превратилась в грязь. Конь вовсе перешел на шаг, ступал тяжело, за копытами поднимались огромные лепехи грязи пополам с глиной. Глины всякий раз поднималось столько, что хватило бы на два больших кувшина и миску для собаки.
Очень быстро наступил вечер, а за ним и ночь. Конь устал, едва тащится, но немыслимо заночевать среди этой грязи, и Скиф умоляюще похлопывал коня по шее, уговаривал, успокаивал, убеждал, что вот-вот, уже скоро, надо идти…
На затянутом небе ни звездочки, даже посланная людям благословенная луна лишь однажды слабо посветила через прохудившийся бок тучи. Конь ступал совсем осторожно, вслепую. Под ногами чавкало, хлюпало. Иногда Скиф чувствовал, что конь бредет почти по брюхо в воде, затем снова выбирается на сушу, которую сушей можно назвать только в сравнении с полным болотом. Дождь льет не переставая, холод пробрал его до мозга костей.
Ему почудился собачий лай. Тут же ощутил, как насторожился конь, даже остановился с поднятым в воздух копытом.
– Давай, вывози, – взмолился Скиф. – Я лучше тебя умею разводить огонь, но что-то ж ты умеешь лучше?
Конь послушно двинулся через темноту. Умное животное, оно нащупывало дорогу, фыркало, шлепало мокрым хвостом по крупу, словно отгоняло мух, наконец остановилось. Скиф разглядел высокий палисад, концы заостренные. Почему-то показалось, что на одном торчит насаженная человеческая голова, но когда вдали слабо мелькнула молния, рассмотрел с облегчением, что это всего лишь глиняный горшок вверх донышком.
Он почти на ощупь отыскал ворота. В калитку вделано медное кольцо, тяжелое, старинной работы. От удара о такую же медную пластину звон получился тягучий, что тут же припал к земле под ударом струй, прополз чуть и утоп, захлебнувшись грязью.
Конь заржал гневно, Скиф едва усидел, когда конь привстал на дыбы и ударил в калитку копытом. От грохота сразу где-то вспыхнул свет, проник в щели. Скиф увидел поверх палисада, как обозначился прямоугольный проем. С факелом в руке появилась закутанная в тряпки фигура.
– Отопри! – прокричал Скиф. – Среди странников ходят и боги!
Через унылый шум донесся скрипучий голос:
– В такую погоду? Ни за что не поверю.
Открылись не ворота, как ожидал Скиф, а отворилась калитка. От усталости, замерзший так, что в костях застыл как холодец костяной мозг, он не нашел в себе силы слезть, а конь не стал ждать, двинулся во двор. К удивлению Скифа, ему даже не пришлось особенно пригибаться, у него и на это не хватало сил. Балка прошла над самой головой, даже не задев промокшие волосы. Он успел подумать с удивлением и опаской, что какие же люди здесь ходят, если для них такие калитки…
Огонек мелькнул во втором окне, пробился через ставни. Теперь жадно хватающие каждую капельку света глаза Скифа охватили весь двор, невысокий, но широкий домик с пышной соломенной крышей. С двух концов булькают переполненные водой бочки, вода с громким журчанием стекает широкими струями, переливается через края. Перед крыльцом чернеет огромная и страшноватая лужа, с виду так и вовсе бездонная. Скифу почудилось, что вот-вот оттуда покажутся гигантские крючковатые лапы, ухватят, потащат в бездну.
Он почти свалился с коня, если бы не держался, упал бы в грязь. Конь тоже пошатывался, закрывал глаза. Скиф повернулся к хозяину дома или слуге, тот тщательно запер калитку, вложив в петли толстое полено. Когда он повернулся к Скифу, тот едва сумел удержаться от крика.
На него смотрело мохнатое звериное лицо. Морда волчья, даже больше похожа на медвежью. Нет, все-таки волчья, только крупнее, шире. Челюсти такие, что полено перекусит, как лучинку.
– Ну что, – сказал звероватый хозяин. – Может, передумал?.. Вернешься? Дождик уже почти перестал…
Скифу больше всего на свете хотелось в самом деле вернуться, но в голосе хозяина звучала откровенная насмешка.
Он вспыхнул, выпрямился.
– А что, – сказал он с вызовом, – жрать в самом деле нечего? Стыдно небось?
Хозяин хмыкнул. Скиф выждал, но хозяин молча повернулся и пошел к дому. Скиф двинулся следом. У крыльца из темноты появился так внезапно, что Скиф вздрогнул, мальчишка. Неслышно, держась в тени, он перехватил повод и увел коня.
Скиф поднялся за хозяином на крыльцо, в груди теснился страх. Чем его накормят? Не человечиной ли? Ведь сюда могли забрести путники и до него. Или того хуже: зарежут, зажарят и подадут к столу его собственного коня…
Дверь открылась со скрипом. Пахнуло ароматом сушеных трав. Скиф переступил следом за хозяином порог. Просторные сени, длинные полки вдоль стен, пучки трав заполняют полки, свешиваются с потолочной балки, торчат из щелей в стенах, но все пересохло и покрылось пылью настолько, что в носу Скифа засвербило, он поспешил догнать хозяина, сделал шаг через порог главного помещения, перевел дух.
За столами народ пьет и ест, орет песни и бахвалится, братается и ссорится, а парнишка торопливо разносит на широкой доске жареное мясо, кувшины с вином, кружки с пивом. Когда он на бегу посмотрел на Скифа, тот увидел такое же звериное рыло, как и у хозяина, но теперь Скифу все равно, это же корчма, а не логово оборотней, что заманивают путников, а потом съедают. Это просто корчма, которую держит семья оборотней. Здесь ничего не случится особенного, разве что, как во всякой корчме, могут набить морду, ограбить, увести коня, а то и шарахнуть топором по голове. Но не корысти ради, а так, по пьяни.
К одной из стен было приколочено широкое зеркало, Скиф посмотрелся, желая узнать, зажила ли скула, но увидел нечто с четырьмя глазами и мутным тазиком вместо лица.
К нему подбежал парнишка, ростом со Скифа, в плечах та же стать, но лицом совсем юн, даже волосы еще не волосы, а совсем детский пушок, да и клыки чуть ли не молочные. Скиф ощутил укол ревности, все здесь чересчур крупные, тяжелые, уверенные, даже кони, даже столы, лавки, пивные кружки.
– Что будете есть?
Скиф указал в сторону очага:
Белоусов Валерий
Володихин Дмитрий
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Афанасьев Роман