топора на оголенную шею. Да, кровь долго еще стояла темно-красной пеленой
перед глазами, и звук стоял в ушах несколько недель, но дело в другом. Лицо
человека, казнившего сначала старлея Курочкина, потом капитана Громова, было
строгим и сосредоточенным, как если бы он рубил дрова и боялся попасть себе
по пальцам.
размеренностью, точностью движений. Зрителей было много. Собрался весь
отряд, чтобы посмотреть.
они едят, как тренируются, как празднуют свои праздники, жарят шашлык из
молодого барашка, как молятся перед боем, перед пытками, перед сном.
опускался, десять раз, пятнадцать, двадцать. Глаза были залиты потом, и в
радужной соленой пелене возникло лицо человека, который казнил старлея и
капитана. Оно проступало так отчетливо, что были видны морщины между
толстыми подвижными бровями, широкие поры на смуглой грубой коже, глаза
оттенка ржавчины, алый лопнувший сосуд в углу, на глазном белке. Майор
Логинов видел все так ясно, словно находился не в спортивном зале, а сидел
на земле у дерева, под бледным ноябрьским небом, неподалеку от сожженного
горного села Ассалах.
баранины. После казни предполагалось очередное застолье, и на жаровне во
дворе ближайшего дома жарился шашлык. У него были крепко связаны руки, а
длинный конец веревки обмотан вокруг дерева. Но им казалось, этого мало, и
они приставили к нему мальчишку лет шестнадцати с автоматом.
себе под нос какую-то нудную восточную мелодию. Голос у него был высокий,
гнусавый, он стоял и пел, пел...
чувствовать кисти рук, словно они действительно затекли от веревок, и упал
на жесткий мат.
начала до конца.
запястьях проступили вишневые глубокие рубцы, следы веревок.
***
ломкая, словно вся состояла из деревянных палочек. В полумраке ресторанного
вала ее черные глаза казались провалами в тоскливую глухую пустоту. При
малейшем движении ее суставы хрустели так, что становилось страшно - вот-вот
что-нибудь отломится.
совсем не пьянела. Нервными длиннющими пальцами она сдирала панцирь с
королевской креветки и рассказывала, как соседи сверху затеяли ремонт. Мало
того, что стоит грохот с утра до вечера, еще и вся лестница в известке. А
некая предприимчивая подруга купила в Германии автомобиль и что-то там
страшно бюрократическое случилось на таможне. Другая подруга познакомилась с
шикарным бизнесменом, уже строила брачные планы, но он оказался банальным
квартирным мошенником, и в общем, в этом ничего нет удивительного, поскольку
подруга, глупая-старая-страшная, не должна была терять чувство реальности.
нос и нервно защелкала пальцами. - Ну как ее? Жанна? Жозефина?
нет.
давно хотела тебя предостеречь. С такими крошками следует держать ухо
востро.
приятели-бандиты, СПИД, сифилис.
жестко прервал ее Стас.
читала, что бедняжку страшно избили, изуродовали лицо. Теперь она не скоро
появится на сцене. Жалко, конечно, но наверняка сама виновата. При таком
образе жизни надо быть готовой ко всему. Что ты на меня так смотришь? Тебе
небось было бы приятно, если бы я ревновала. Но нет, родной, не дождешься,
мы с тобой слишком давно и хорошо знаем друг друга.
ему надо было переночевать у Эвелины, и с легким сожалением вспоминал, какой
она была лет пять назад, когда работала моделью в престижном агентстве,
снималась нагишом и почему-то казалась значительно умней. Но нельзя работать
моделью, когда подваливает к сорока, то есть Эвелина, возможно, поснималась
бы еще, но было такое множество других, юных, свежих, готовых на все, что ей
пришлось уйти. Мужа и детей она никогда не имела, все ее родственники жили в
Саратове, откуда она приехала в Москву двадцать три года назад. Кроме кучи
разнообразных ненадежных подружек и двух-трех непостоянных любовников, у нее
никого не было.
Получалось у нее лихо, во всяком случае быстро. В год она выдавала от трех
до пяти трогательных дамских историй, получала тысячу долларов за каждую.
Всякий раз, проезжая мимо книжных развалов, останавливала машину, чтобы
посмотреть, есть ли среди прочих ее тонкие книжицы с розами, бабочками и
роковыми красавицами на обложках. Книжки лежали, иногда их кто-нибудь
покупал у нее на глазах, и ее острые скулы заливались горячим румянцем.
успешным коллегам. Стоило при ней произнести какое-нибудь популярное имя, и
ее смуглое подвижное лицо становилось землистым, черные глаза остро
прищуривались, пухлый вишневый рот сжимался в ниточку. Эвелина разражалась
хриплым отрывистым монологом, беспощадно разоблачала жульнические ухищрения
литературных счастливцев, и так искренне, так страстно страдала из-за чужих
успехов, что иногда дело кончалось сосудистым кризом.
читал, кроме журналов по дизайну и компьютерной графике. Но ему нравилось
иногда от скуки злить Эвелину, он произносил имя какого-нибудь успешного
автора и наслаждался маленьким спектаклем. Впрочем, даже если он не
произносил никакого имени, то разговор все равно сползал к проблемам
массовой литературы.
как-то случайно включаю телевизор, а там сидит этот лысый боров и
рассказывает, как его обожают читатели, сколько писем ему пишут, как на
улице узнают, а он, бедняжка, видишь ли, устал от собственной бешеной
популярности. Врет, скотина такая, честно глядя в камеру своими свинячьими
глазенками, врет, зараза, в прямом Эфире.
невозможно, - кивнул Стас, хотя понятия не имел, о ком идет речь.
было вложено в раскрутку "лысого борова" и как нагло, как бессовестно
проводилась рекламная кампания. Доверчивому читателю вдалбливали, что этот
писатель самый лучший, настоящий гений, и теперь Достоевский, Чехов,
Булгаков, Набоков, - все одновременно переворачиваются в гробах от зависти,
а нынешним литераторам остается только застрелиться от стыда за свое жалкое
графоманство.
побрал.
и если открыть любую страницу, то сразу умрешь от скуки, потому что писать
он ни хрена не умеет.
этого острое мазохистское удовольствие. Имя было настолько модное, что даже
Стас знал, что такой писатель действительно есть. Она говорила очень громко,
почти кричала, и вдруг Стас заметил" как странно застыли люди за соседним
столиком. Их было четверо, трое мужчин и женщина. И все молча смотрели на
Эвелину, которая сидела к ним спиной. Стас обратил внимание, что один из
мужчин лыс, толст, в его грубом лицо действительно есть нечто свинячье и
очень знакомое, нечто примелькавшееся на телеэкране и на глянцевых
журнальных страницах.
вдоволь и только когда она замолчала, чтобы перевести дух и прикурить, еле
слышно произнес:
этот момент он видел только ее смоляной стриженый затылок и длинную,
перекрученную жгутом шею. В такой позе она просидела довольно долго,
поскольку была близорука. За соседним столом все еще молчали. Наконец
Эвелина повернулась к нему лицом, и Стас не заметил ничего, кроме широкой,
торжествующей улыбки.
хрипло расхохоталась.
папку. Ему стало совсем хорошо, перспектива провести ночь с хрустящей
Эвелиной уже не вызывала прежней грусти, а главное, окончательно исчез
противный дрожащий страх. Стас накрыл ладонью холодную длинную кисть Эвелины
и слегка погладил ее пальцы.
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Каргалов Вадим
Лондон Джек
Орлов Алекс
Херберт Фрэнк