— Вот только про космос не надо! — замахал руками Заремба. — У меня от космоса язва желудка открывается… Слушай, за Поспеловым не водилось такого, чтоб умолчать, скрыть какие-нибудь дела? Не доложить и все?
— У кого этого не водилось?
— Когда дело касается личной безопасности?
— Тем более! У нас ведь все разведчики — супермены. Лет до тридцати, пока петух жареный не клюнет, пока пару операций не завалит. Колхозный труд сейчас не в почете, котируется жесткий индивидуализм. Вражеская пропаганда свое дело сделала.
— Понимаешь, старый фермер со страху удрал, а Поспелов ничего, живет, вдруг вспомнил Заремба. — Тишь и благодать у него…
Неожиданно перед глазами всплыло лицо Соломиной — как она медитировала, полулежа в кресле. Мертвецы идут… Ведь и хозяин фермы зимой о каких-то покойниках рассказывал, будто ходил в Долину Смерти хоронить… И балкон у него есть над водой! Правда, тогда лед был на озере и прорубь, чтобы белье полоскать… Откуда ей известно про балкон? Поздно уже, поеду домой, соврал он и торопливо распрощался. — От впечатлений голова лопается. А ну приснится?..
Заремба поднялся двумя этажами выше и зашел к ночной смене связистов. Заказал экстренную с Поспеловым, попросил переключить на свой кабинет. Пока поднимался еще выше, почувствовал одышку, чего раньше не наблюдалось. У своей двери хотел перевести дух, но услышал зуммер армейского полевого телефона кодированной связи…
— Ты мне что про мертвецов не доложил? — будто быв шутку спросил он вместо приветствия. — Только не говори, что они к тебе не ходят.
— Ходят, — не сразу отозвался Поспелов. — Но не много.
— Ходят, все-таки? — трубка в ладони неприятно отпотела. — И стреляют?
— Случается, стреляют…
— Почему скрыл? Почему не доложил сразу?
— Потому что еще не разобрался, чего покойники ходят, — был ответ.
— И по воде ходят?
— В последний раз по воде пришли…
Заремба, не выпуская трубки, перевесился через стол, наощупь отыскал мусорную корзину и сунул руку…
Корзина была пустой. Содержимое ее уже наверняка поедала машина для уничтожения секретных документов…
В тот же день он установил негласное наблюдение за Соломиной, и пара «топтунов», вооруженная техникой и радиосвязью, стала отслеживать каждый ее шаг, звонок по телефону, любую, даже случайную встречу. Воспользовавшись отсутствием хозяйки, оперативники вошли в квартиру и провели тщательный досмотр. Ничего особенного обнаружено не было, если не считать фирменного конверта частного сыскного бюро «Адам и Ева». Соломиной оттуда пришло какое-то письмо, однако найти его не удалось. Оперативники по своей инициативе провели небольшую операцию, в результате которой в их руках оказалась сумочка Соломиной, но и там письма не оказалось.
Пустой конверт «Адама и ЕВва они изъяли, и теперь он лежал на столе Зарембы под стеклом: следовало продолжить работу, установить для начала хотя бы местонахождение сыскного бюро — обратного адреса на конверте почему-то не было, — и попробовать пойти „обратным ходом“: выяснить, с какой целью Соломина обращалась в частный сыск. Однако в течение первых „горячих“ дней сделать это не удалось, а потом Заремба улетел в дальнюю командировку: в Охотском море отчего-то потонул сухогруз…
В третий раз скелеты наступали с озера, шагали по воде, аки по суху, разбивая сапогами серебристо-зеленую рябь. Кажется, их было больше, визг и ор звонко разносились по округе и вместе с ветром врывались сквозь дверь балкона в комнату. Мертвенный свет отражался в озере.
Устроить спектакль, театр теней с зеленой подсветкой, с чучелами, стреляющим оружием было сложно даже на земле. На воде же практически не реально, если не использовать киношную технику и трюки. Сознание отказывалось воспринимать это как действительность, однако незахороненные солдаты шли и требовали предать их останки земле.
Зрелище потрясало воображение, разум еще противился, однако был уже близок, чтобы принять все происходящее: закрадывалась мысль — возможно. Возможно! Ибо великий грех — бросить останки на растерзание зверю и птице, забыть о мертвых, презреть их смерть, оставить души на вечное блуждание…
— Снимай все, — справляясь с чувствами, приказал Георгий. — Больше крупного плана, детали… Чтобы не сойти с ума, в этот миг требовалось занятие, работа, отвлекающая разум. Татьяна снимала из-за его спины, а Поспелов стоял с ружьем наизготовку. Если на видеопленке окажется пустота, значит они оба медленно сходят с ума. Массовой галлюцинации не может быть слишком разная психика, жизненный опыт, мировосприятие.
Взирая на этот шабаш, на вопящие останки, Георгий непроизвольно загадал, точнее, поклялся: если и сегодня все обойдется, завтра же он поедет в Долину Смерти собирать и хоронить погибших солдат. Провались эта разведоцерация, пропавшие вертолеты, «новые русские», побывавшие в раю…
Мертвецы снова открыли огонь спелов не отвечал. — Снимай, Танюша, снимай! Он был уверен в собственной неуязвимости. Пустая эта стрельба оставалась бутафорской, и если даже предположить, что восстание мертвых возможно, то выстрел из прошлого никак не долетит в настоящее…
И неожиданно по лицу, по голому торсу ударило битым стеклом! По деревянной обшивке дома будто молотком застучали! Зацел рикошет, попадая в стальную решётку балкона.
Он отшвырнул Татьяну в распахнутый Дверной проем, сам метнулся в угол и открыл огонь. Наугад, в сторону пляшущих у стволов вспышек. Магазин опустел мгновенно.
Пригибаясь, Георгий сунулся к двери.
— Таня! Таня?! — Я здесь!
Ружье вылетело из рук — кажется, пуля попала в шейку приклада, ожгло пальцы. Он вкатился в комнату, Татьяна лежала на полу за стеной. Огонь смолк, но галочий гомон голосов все еще реял над озером и метались зеленые тени.
Они лежали минут десять, может, больше — время потеряло смысл, как и все другие привычные понятия. Можно было поднять голову, встать: судя по удаляющимся звукам, шабаш откатывался, покидал озеро, — но они не двигались, распластавшись, как убитые. Не было ни сил, ни желания, встать, как бывает, когда наконец поднимешься на высокую гору и рухнешь на ее вершине. Всё. Дальше идти некуда…
— Если они еще, — проговорила бесцветно Татьяна, — если еще раз придут я не выдержу.
Поспелов сел, прислонился спиной к стене. На озере все смолкло и зеленоватый отсвет на шторах угас, как зловещая заря.
— Мертвые не стреляют, — проговорил он. — Я это знаю.
— Все равно…
— Где камера?
— Улетела куда-то… Надо включить свет. Ты меня толкнул.
— Прости, — он встал, нашарил выключатель.
Камера валялась в дальнем углу. Стекло в балконной двери и три глазка в окне оказались простреленными. Следы от пуль на обоях напоминали засохших зимних мух.
— Пойдем смотреть пленку. Фильм ужасов.
— Не хочу…
Поспелов молча поставил ее на ноги, встряхнул.
— Ну?.. Ты же одну серию, самую первую, смотрела без меня. И ничего, выдержала.
— Тогда боевыми не стреляли.
— Но тогда у тебя и опыта не было. А теперь ты самый опытный боец в мире. Никто еще столько не воевал с покойниками.
— В меня первый раз… стреляли.
— Поздравляю с боевым крещением. Пойдем посмотрим, — Георгий повлек ее к двери. — Может, мы не только семейная пара фермеров. Еще пара чокнутых. Может, блазнятся нам скелеты.
Магнитофон проглотил кассету, включилась обратная перемотка.
— Не буду смотреть, — запротестовала Татьяна. — Лучше принесу водки.
Она схитрила и специально задержалась на кухне. Потом прошла по комнатам и везде включила свет.
Съемка оказалась мутной — не хватало освещения, — изображение расплывчатым, смазанным, однако на крупном плане отчетливо виделись детали: кости, будто связанные проволокой, лохмотья одежды — шинели, гимнастерки и даже нижнее белье.
Черепа скалили белые зубы, двигали челюстями, в костлявых руках оружие…
Странное дело: на экране все это выглядело наивно, не страшно, плоско. Только звук остался ярким, настоящим, несмотря на шорох ветра, записанный магнитофоном.
Он не досмотрел пленку, выключил — за дверью была Таня.
Вместе с водкой она принесла аптечку: на запястье левой руки у Георгия оказалась небольшая ранка, оставленная битым стеклом. Кровь уже запеклась, перевязывать не было нужды. Зато саднило указательный палец, опаленный пулей: сорвало кожу.
Они по очереди выпили водки из горлышка, без закуски, как на войне.
— Ну, что с нашими головами? — спросила она, кивая на магнитофон.
— Пока что ничего… Сейчас напьемся и посмотрим с начала до конца.
— Не буду! Избавь!.. Ты можешь сказать, что все это значит?
— Могу. Такое в моей практике бывало, — сообщил он.
— Такое? Со скелетами?
— Без скелетов, правда… Это еще когда в школе КГБ учился. Поехали мы на «терпелку» — полевые занятия по спецподготовке. Лес, горы, почти как в Карелии.
По вечерам у костра сидели, песенки под гитару… А места всем никогда не хватало. Был у нас один хлопец с Украины, шутник большой. Придумал фокус: разрядил патрон, порох высыпал, а пулю назад вставил. Пришел к костру и бросил в огонь. Всех как ветром сдуло. Кто знает, заряжен или нет?.. Бросил, самое лучшее место у костра занял, потом второй раз… На третий раз, естественно, никто не побежал. А патрон оказался боевой. Шутка жесткая, но совершенно грамотная.
— Мы занимаем чье-то место? — водка слегка расслабила Татьяну.
— Кому-то мешаем, кому-то, как бельмо на глазу…
— Неужели нас раскрыли? Расшифровали?
— Не может быть. Ворожцов к спецслужбам не имеет никакого отношения, местный житель. Но и его вытеснили отсюда.
— Приемы действительно жесткие… Против нас действует какой-то монстр!
— Действительно, монстр. У которого возможности неограниченные, Поспелов отхлебнул водки. — Я начинаю верить в инопланетный разум. И кто только назвал его гуманоидом?.. Вот он и есть наш противник, монстр со славой гуманоида. Не знаю, какого она происхождения, земного или космического, но это не абстракция — конкретная сила, существующая в «бермудском треугольнике». Уверен, ее можно пощупать руками, если после этих спектаклей остаются ржавые каски и пулевые пробоины. Кстати, знаешь, где сейчас этот хлопец, что бросал патрончики в костер? Один из соруководителей националистического движения на Украине, злобный враг России. Москалей готов резать собственными руками. А был весельчак, балагур, душа компании. Даже на шутки с патронами никто не обиделся… Недавно смотрел оперативную видеохронику по последним событиям в Белоруссии. А он уже среди минских националистов, приехал руководить, устанавливать свои порядки.
Эдакий трансфермер, способный менять форму, но не содержание… Наш противник полностью контролирует обстановку в «треугольнике», и если мы ему мешаем, значит он где-то тут близко. Если для него не проблема устраивать нам каждую ночь представления со скелетами, то и зеленые человечки в скафандрах — его детище.
— Зеленые человечки? — спросила Татьяна: о возвращении «новых русских» она ничего не знала…
— Видели тут и таких, — уклонился от прямого ответа Поспелов, чтобы не нагружать и так перегруженную психику «товарища по службе».
— Ворожцов ничего не говорил…
— Если бы они явились к Ворожцову, то участь его была бы печальна. Они и к нам не являются. И это меня успокаивает. Нас пока отпугивают, выгоняют из «треугольника», но не сводят с ума. Ну, ты отошла? — он погладил ее плечи. По-моему, с нашими головами пока все в порядке, будем жить.
— Кажется, я уже схожу с ума, — призналась Татьяна. — Потому что думаю… Завтра придется вызвать милицию. Когда фермерский дом обстреливают, а фермер это скрывает — ненормально.
Контровский Владимир
Херберт Фрэнк
Ильин Андрей
Гюго Виктор
Сапковский Анджей
Посняков Андрей