В начале лета он пригласил к себе домой бывшего подчиненного по сектору
дешифрирования аспиранта Рожина и показал картины. Часа полтора ошалевший
аспирант рассматривал полотна и схемы, после чего сам стал одержимым, будто
эта нарисованная космическая катастрофа была инфекционным заболеванием.
Таким способом обретя себе единомышленника, Святослав Людвигович выправил
разрешения на въезд в погранзону и, получив отпуск, снова двинул на Таймыр,
теперь уже вдвоем. И сделали за месяц в два раза больше, образцов привезли
четыре рюкзака и открыли Пестрые скалы - двухсотметровой высоты обнажение
брекчиевидной толщи на реке Балганке, где отвесная стена была словно
раскрашена всеми цветами радуги и напоминала расцветку таджикских тканей.
Насадный был почти уверен, что отыщет среди этой пестроты остатки
метеоритного вещества или даже обломки его, но знакомый лаборант из
химлаборатории на сей раз сильно разочаровал: ничего космического в
исследованных образцах не нашел. Кроме той пыли, которая летела из
Вселенной и оседала на землю естественным образом. Аспирант Рожин слегка
подостыл и стал даже редко появляться у Насадного, а тот тем временем с
помощью молотка и набора зубил крошил и дробил привезенные куски крепчайших
пород, выбирая из каменного праха отдельные разноцветные, а больше
темно-серые, невзрачные песчинки. А когда надоело, у того же лаборанта
купил бутыль тяжелой воды и принялся высаживать их более современным
способом.
Когда этих песчинок набралась хорошая щепоть, Насадный позвал Рожина,
показал ему плоды трудов своих, а также результат собственных
минералогических анализов и сказал:
- Садись, Миша, и пиши кандидатскую. У аспиранта затряслись руки и голос.
- А ты?.. А вы?
- А я поехал в Совет Министров выколачивать деньги на экспедицию, - ответил
он, пряча в карман мешочек с алмазами.
Впоследствии Рожин защитил сразу докторскую диссертацию, а сам Насадный был
произведен в членкоры Академии наук и через год - в академики.
* * *
Алмазы были настолько привычны для его сознания, что давно не вызывали
каких-то особых чувств. Но и загадочная солонка, оставленная Зимогором,
хоть и будоражила воображение, однако при этом не захватывала его так, как
некогда алмазы метеоритного происхождения. В голове сидела горькая,
болезненная мысль о проданном городе, и Насадный понимал, что никогда не
сможет отторгнуть ее; к ней следовало привыкнуть, как родители привыкают к
преждевременной и ошеломляющей смерти своего дитяти. Привыкнуть и жить
дальше с этой горечью до последнего часа.
Зимогор оставил ему пустую солонку, и вот теперь, рассматривая ее и
проделывая нехитрые опыты с электроникой, академик лишь пожимал плечами, не
зная, как относиться к столь необычному предмету и более всего к
утверждению, что там была некая соль, добытая из недр Манорайской впадины,
которая якобы и является родиной человечества.
Он и в самом деле всю жизнь искал эту родину, когда-то давно выдвинув
теорию о ее космическом происхождении. Точнее, это даже трудно было назвать
поиском; скорее, он хотел найти воплощение своей детской мечты, искал на
земле место, где, будучи вывезенным из блокадного Ленинграда, прожил два
года, которые потом решили всю его судьбу.
О Манорайской котловине академик знал с шестьдесят девятого года и знал,
что это метеоритный кратер, причем изученный еще в тридцатых и, судя по
материалам исследований, ничем особым не выдающийся. Подобных геологических
структур было на земле десятки и куда интереснее выглядела тогда Балганская
астроблема - "белое пятно" на карте! И вот сейчас, передвигая тяжелые
крупинки, напоминающие под лупой мелкодробленый антрацит, Насадный
неожиданно вспомнил, что таймырский кратер ему открылся именно в тот
момент, когда он изучал данные по Манорае. Открылся и сразу же захватил все
внимание. С тех пор он никогда уже не возвращался к другим звездным ранам,
и об Алтае, пожалуй, вряд ли вспоминал когда, впрочем, как и о своем
увлечении - поиске родины человека. Получилось, что весь свой азарт, силу
ума и души отдал Таймыру, и когда этой весной к нему достучался журналист
Сергей Опарин, внешне чем-то напоминающий Зимогора, академик пошел ему
навстречу и подтвердил, что Балганский кратер это и есть родина
человечества. Журналисту очень уж хотелось услышать его авторитетное слово.
И это вовсе не означало, что он сам был в том уверен. Современный мир все
больше становился материальным, расчетливым и деловым, так что почти уже не
оставалось места мечте и фантазии - вещам, которые, однажды захватив
воображение Насадного, привели его к открытию не только богатейшего
месторождения "космических" алмазов, но еще, и к научному открытию в
области ионосферы Земли и происхождения самих метеоритных кратеров и
собственно метеоритов. Это не считая изобретения установки "Разряд",
предназначенной для разрушения сверхтвердых пород и извлечения все тех же
алмазов; установки, в основе которой, как выяснилось, лежит совершенно
новый вид космического оружия...
Журналист поехал открывать Беловодье на Таймыр, и никто не знал, да и знать
не мог, что откроет в результате поиска.
Теперь к нему достучался еще один блаженный и принес весть, что детская
мечта академика существует на самом деле, и принес доказательства в виде
этого черного вещества, отсутствующего в таблице Менделеева. И не скажи он
о проданном детище - городе, выстроенном по проекту Насадного, он бы сейчас
радовался, как ребенок, и уже собирался в дорогу.
Весь остаток дня академик испытывал раздирающие душу чувства и полную
растерянность: покуда смотрел на этот песок, почти уже соглашался с
выводами Зимогора и готов был немедленно ехать на Алтай, однако едва
отрывал взгляд от тяжелых зерен, рассыпанных на стекле, как ощущал глубокую
тоску и настороженность. Город Астроблема стоял мертвым уже восемь лет, но,
тщательно законсервированный, мог бы простоять еще полсотни, ибо в Арктике
ничего не горит, не гниет и не портится. У Насадного в голове не
укладывалось, что город стал объектом продажи - товаром, за который
государство может получить деньги. Во-первых, потому что не слышал, чтобы
продавались целые города, во-вторых, выбрасывать его на рынок - это как в
анекдоте про бизнес по-русски: украсть вагон водки, пихнуть его по дешевке,
а деньги пропить.
И все-таки продали! С куполом зимнего сада, с домами, улицами,
недостроенным обогатительным комбинатом, аэродромом и всей инфраструктурой.
А значит, и с катакомбным цехом, где в толще сверхтвердых пород, в
замурованном боксе' хранится экспериментальный действующий образец
установки "Разряд"...
Уже поздно вечером Святослав Людвигович обернул пустую, обыкновенную на вид
солонку фольгой и убрал в оружейный шкаф, где, кстати, хранилась еще одна
капсула - с алмазами космического происхождения. Однако не получилось, чтоб
с глаз долой и из сердца вон; напротив, думая о Манорайской котловине,
машинально бродил вдоль шкафов и перебирал, перекладывал книги, связки
бумаг, отыскивая материалы по Алтаю. Найти что-либо в этих завалах было
нелегко, и после долгих и бесполезных мытарств академик надышался,
нанюхался потревоженной пыли и стал чихать. Когда же прочихался, умыл лицо,
в голове просветлело и он внезапно и окончательно решил, что завтра же
поедет в Горно-Алтайск.
Утром над Питером появилось солнце, редкое в эту осень, и Насадный посчитал
это хорошим знаком. Он обрядился в старые джинсы, мешковатую куртку и
кепку, взял с собой четыре большие работы и отправился на набережную Невы,
где гранитный парапет пестрил картинами самодеятельных художников.
Продавать свои каменные полотна он стал недавно, когда окончательно
прижало, когда, пересилив собственную болезненную рачительность, Святослав
Людвигович начал подъедать мобзакладку и обнаружилось, что несмотря на все
старания, мука прогоркла, часть круп посекли мыши, испортила плесень и
хлебный червь, вздулись банки с мясными и рыбными консервами, целыми
оставались лишь мешочки с сахарным песком, превратившиеся в тяжелые
булыжники. Многое еще годилось в пищу, но только при крайних, блокадных
обстоятельствах, которые, чувствовал он, не за горами.
Пустить в продажу свои шедевры его случайно надоумил представитель компании
"Де Бирс", безуспешно попытавшийся что-нибудь купить у Насадного. Начал с
малого: вынес на набережную пару шкатулок из дымчатого кварца и к концу дня
дождался покупателя, получил восемьдесят долларов. Потом выставил несколько
с его точки зрения неудачных панно малого размера и за несколько дней сбыл
их за полтораста. Дабы не быть опознанным и осмеянным, Святослав Людвигович
изменял внешний вид и прикрывал глаза темными очками. Бывало, замечал
знакомых геологов, интересующихся каменным творчеством, некоторые из них
даже расспрашивали продавца, однако не могли признать в неряшливо одетом
старике гордого академика, который и в тундре носил белоснежные рубашки и
красивые дорогие галстуки.
Елманов Валерий
Афанасьев Роман
Махров Алексей
Эриксон Стивен
Березин Федор
Каргалов Вадим