- Нельзя. Без головного убора давно бы убили.
- Погоди, ты чем раньше-то занимался? - Как всякого увлеченного человека,
Заволокина не интересовало прошлое, если он видел блестящий танец или игру
в настоящем.
- Профессиональный вояка, - уклончиво ответил Грязев.
- Я думал, танцор...
Оказалось, что попасть в профессиональный ансамбль не легче, чем в
"Молнию". Можно было великолепно, даже гениально плясать, но если коллектив
не желает принять чужака, не проверенного, не испытанного человека, никто
не поможет. Даже Заволокин со своим авторитетом. Однако если в
спецподразделении ценились личная храбрость, ум и воинский талант, то здесь
талантливость вызывала раздражение и зависть. Это же не под пули ходить, а
на сцену, под аплодисменты.
В Новосибирске делать было нечего. Грязев распрощался с Заволокиным и
отправился на вокзал. И тут ему пришла мысль съездить на родину, во
Владивосток, в пригороде которого родился и вырос Александр Иванович и где
были развалины той самой церкви. Давняя мечта подогревалась всякий раз,
когда небо оказывалось с овчинку, и он с сожалением думал, что так и не
успел побывать в своем детстве. Когда же тучи развеивались, вместе с ними
угасало и желание. От Новосибирска до родины казалось совсем близко, и
выпадет ли еще случай, не станешь ли жалеть потом, что был на полпути и не
заехал?
Грязев купил билет до Владивостока и сел в поезд. Не сказать, что был он
склонен к путешествиям и бродяжничеству, однако железные дороги любил, а
тут еще попала хорошая компания из двух морских офицеров и молодой женщины
- коммерческого директора фирмы, торгующей рыбой. Ее звали нежно и трепетно
- Олеся, сама же она была воплощением сгустка энергии. Все трое мужчин на
нее тут же и "клюнули": каждый старался обратить внимание на себя,
откровенно прислуживая даме. На столе появилась бутылка недорогого вина,
кое-какие закуски, а Олеся царственно заявила, что хочет в ресторан. Поезд
тронулся под вечер, и наступало время ужина. И тут офицеры сильно
смутились, да и Саня Грязев схватился за карман - денег было в обрез,
хватило бы на обратную дорогу. Можно представить, сколько стоит сейчас
посидеть вечер в вагоне-ресторане с барышней...
Грязев перехватил инициативу, подал Олесе руку:
- За мной, мужики!
Они сразу же поняли, платить будет он, и мгновенно согласились. Александр
Иванович представился своим спутникам ведущим танцором ансамбля песни и
пляски Российской Армии, и потому от него ждали какого-нибудь номера. Но
что можно сплясать в тесноте узкого прохода между столиками? К тому же
публика вокруг сидела мясистая, избалованная шоу-концертами и озабоченная
деловыми поездками. Веселить ее Грязев не собирался. А вот окончательно
отсечь соперников и покорить Олесю становилось делом чести. Музыки в
ресторане не было, посетители пили и ели под стук колес, и это подсказало
ему решение. Он наврал с три короба буфетчику, мол, едет с невестой в
свадебное путешествие и вынужден выполнить ее каприз - станцевать на столе,
а свободных ни одного нет. Видимо, буфетчик был привычен к чудачествам
пассажиров и не противился, велел официантам принести стол из кухни.
Через некоторое время они доставили и установили в проходе довольно крепкий
и звонкий стол с деревянной крышкой. Грязев вскочил на него и стал бить
чечетку, имитируя стук поезда, одновременно вплетая в него испанские ритмы.
Постепенно он входил в раж, забывался, хотя мешало мотание вагона, бил и
слушал лишь свои ноги, закрыв глаза. Крышка стола начинала вибрировать, как
бы подзадоривая танцора, и эта вибрация медленно охватывала все
пространство вагона, посетители перестали пить, жевать, греметь вилками. В
летящем на. восток поезде остановилось всякое движение, исчезли все звуки,
вплоть до стука колес. Древний и вечный ритм, выбиваемый кастаньетами
жрецов-солнцепоклонников, пронзил толщу времени и оцепенил людей, очаровал
слух. И это очарование, передаваясь танцору, вдохновляло его, заставляло
радостно трепетать каждую мышцу. Наконец, он почувствовал, как случайная
попутная публика в ресторане становится подвластной ему, управляемой; он
сейчас мог делать с ней что угодно; сила живых древних ритмов была выше
голосового пения, выше и могущественнее музыки, исполняемой на
инструментах, ибо костяной стук был естественнее, чем всякий, даже издающий
самые очаровательные звуки инструмент. Сейчас он мог заставить людей
восторгаться, тихо радоваться, смеяться и плакать...
Он довел до восхищенного экстаза свою спутницу Олесю, внезапно соскочил со
стола и сел на свое место. Мгновение еще в вагоне стояла тишина, затем
публика разразилась аплодисментами и восторженными криками. Олеся бросилась
к нему на шею и поцеловала в губы. К Грязеву потянулись с бокалами,
смеялись, говорили какие-то хорошие слова; кто-то просил еще, кто-то бросал
деньги, кто-то посылал на его стол бутылки шампанского и конфеты для дамы.
Соперники - морские офицеры, как бы растворились на это время, перестали
существовать. Это была победа с полной капитуляцией противника.
Праздник закончился к полуночи, крепко нагрузив всю компанию дареным
шампанским. Грязев рассчитался за ужин с официантом, а буфетчик задержал
его у самого выхода и стал уговаривать, чтобы он обязательно пришел завтра.
Александр Иванович едва от него отделался и побежал догонять своих. Один из
офицеров курил в тамбуре своего вагона с какой-то барышней, а другой...
целовался с Олесей в купе.
- Пардон, господа! - сказал Саня, прерывая воровское дело
капитан-лейтенанта. - Я вынужден бросить вам вызов, капитан! Вы - подлец!
За неимением перчатки он медленно снял ботинок, содрал с ноги носок и
бросил его в лицо сопернику. Капитан стиснул зубы, гневно сверкнул глазами:
- Ну пошли, танцор, я тебя сделаю!
- Вы будете стреляться? - засмеялась и захлопала в ладоши восхищенная
Олеся. - Ой, как интересно!
- Сударыня, ложитесь спать! - посоветовал Грязев, закрывая купе.
Они вышли в пустой тамбур. Пока Грязев открывал обе двери, подвыпивший
соперник распалял себя, вызывал собственную ярость и пугал противника:
- Ну, лысый, ты сам напросился! Это тебе не чечетку отбивать! Я тебе сейчас
макушку поцарапаю! Сейчас ты у меня потанцуешь гопака!
- Победитель едет, - предупредил и объяснил условия Грязев. - Побежденный
дальше идет пешком. Вы согласны, капитан?
Капитан был согласен. Они стали спинами к открытым дверным проемам, за
которыми с гулом и стуком проносилась заснеженная ночная Сибирь.
Врывающийся морозный ветер не мог остудить разгоряченных голов, пузырил
рубахи.
- Давай! Ну давай! - наступая в боксерской стойке, подбадривал себя
соперник. - Ну, что встал?!
Саня решил подпустить его поближе, чтобы с первого же удара не вышибить
капитана в ревущее пространство за вагоном - вдруг попадет под колеса.
- Давай! - крикнул капитан и прыгнул на Грязева, намереваясь взять "на
калган".
- На, - сказал Саня и одним ударом оглушил и опрокинул противника на пол,
посыпанный угольной крошкой. Капитан выкатился на животе в дверной проем и
уцепился рукой за край пола, нависший над ступенями. Грязев поднял его,
ухватив за брючный ремень и штанину, будто мешок, выставил на улицу.
Соперник махал руками, отталкиваясь от проносящегося ветра, словно хотел
взлететь.
- Побежденный идет пешком, - напомнил он. - Это условия поединка. Я должен
выбросить вас из поезда.
Капитан протрезвел мгновенно:
- Не бросай! Ты что! Не бросай!..
- Я с вами не пил на брудершафт.
- Не бросайте меня! - взмолился соперник.
- Слушаю ваши извинения.