Чтение 15–й страницы книги ~Банкир~

-- Верно, -- сказал я.

-- То есть заводчики по желанию обычно страхуют своих кобыл и жеребят, чтобы возместить взнос за жеребца, но не всегда -- это дорого. А я... я заплатил громадные деньги... и одноединственное... только одно, чего мы не могли предусмотреть... не могли представить... оно и случилось.

Полис, на мой взгляд, был чересчур детализирован. Можно было написать что-то вроде: "любой фактор, ведущий к тому, что конь не может быть использован в целях племенного разведения"; но, видимо, у страхователей не поднялась бы рука подписать бумагу, дающую возможность для разночтений и интерпретаций. В любом случае вред был причинен. Всеохватывающие полисы слишком часто не имеют в виду того, что в них написано, и никакая страховая компания не выплатит страховку, если сможет этого избежать.

Моя кожа стала липкой на ощупь. Три миллиона фунтов, принадлежащих банку, и два миллиона, собранных по подписке у частных лиц, завязаны были на лошадь, и если Оливер не сможет расплатиться, именно мы потеряем все.

Я рекомендовал эту ссуду. Генри ввязался в авантюру, Вэл и Гордон выразили желание, но именно мой доклад дал ход делу. Я мог предвидеть обстоятельства не больше, чем Оливер, но давило жуткое ощущение личной ответственности за беду.

-- Что мне делать? -- повторил он.

-- С кобылами?

-- Со всем вместе.

Я не смотрел на него. Несчастье, которое для банка означало потерю лица и глубокую прореху в прибылях, а для частных вкладчиков -- болезненную финансовую неудачу, для Оливера Нолеса было тотальным крушением.

Если Сэнд-Кастл не сможет оправдать расходы; Оливер станет банкротом. Его дело не было компанией с ограниченной ответственностью, а значит, он потеряет свой завод, своих лошадей, свой дом; все, чем владел. К нему, как и к моей матери, придут судебные исполнители, вынесут мебель, и все нажитое, и книги, и игрушки Джинни... Я мысленно встряхнулся и сказал:

-- Во-первых, не надо суетиться. Сохраняйте спокойствие и никому не говорите того, что сказали мне. Дождитесь новых известий о жеребятах... с изъянами. Я проконсультируюсь с другими директорами "Эктрина", и посмотрим, можно ли будет потянуть время. В смысле... Я ничего не обещаю, но мы, наверное, попробуем приостановить выплату ссуды, пока не рассмотрим другие возможности.

Оливер растерялся.

-- Какие возможности?

-- Ну... скажем, новые анализы. К примеру, если первоначальный анализ семени Сэнд-Кастла был проведен небрежно, можно будет доказать, что его сперма всегда была в некотором смысле неполноценной, и тогда страховой полис вас прикроет. По крайней мере, есть хороший шанс.

Страхователи, подумалось мне, в этом случае предъявят иск той лаборатории, где первоначальные анализы были признаны безупречными, но это была проблема Оливера, а не моя. Главное, что он слегка приободрился и рассеянно отхлебнул чаю.

-- А кобылы? -- спросил он.

Я покачал головой.

-- Вы должны честно сказать их владельцам, что Сэнд-Кастл непригоден к делу.

-- И вернуть взносы, -- уныло сказал он.

-- Хм.

-- Сегодня он покрыл двух, -- вздохнул Оливер. -- Я ни о чем не сказал Найджелу. Понимаете, это он занимается расписанием случек. Он большой специалист насчет кобыл, он знает, когда они восприимчивей всего. Я полагаюсь на его суждение, а сегодня утром он доложил мне, что две кобылы готовы для Сэнд-Кастла. Я просто кивнул. Чувствовал себя мерзко. Но ничего ему не сказал.

-- И сколько еще осталось, э-э... непокрытых?

Он сверился со списком, слегка шевеля губами.

-- Та, которая еще не ожеребилась, и... еще четыре.

Я оцепенел. Тридцать пять кобыл несли это семя.

-- Кобылу, которая должна ожеребиться, -- безжизненно произнес Оливер, -- в прошлом году случили с Сэнд-Кастлом.

Я вытаращился на него.

-- Вы хотите сказать... что один из его жеребят родится здесь?

-- Да. -- Он потер лицо рукой. -- Со дня на день.

За дверью послышались шаги, и влетела Джинни с вопросительным: "Па?" Тут же она заметила меня, и ее лицо осветилось.

-- Привет! Ой, как здорово. Я и не знала, что вы приедете.

Я поднялся, чтобы тепло поприветствовать ее, как обычно, но она сразу почувствовала что-то не то.

-- В чем дело? -- Она посмотрела мне в глаза, перевела взгляд на отца. -- Что произошло?

-- Ничего, -- сказал он.

-- Папа, ты врешь. -- Она вновь повернулась ко мне. -- Объясните мне. Я ведь вижу, случилось что-то плохое. Я больше не ребенок. Мне уже семнадцать.

-- Я думал, что ты в школе, -- сказал я.

-- Я оттуда ушла. В конце прошлого семестра. Никакого смысла возвращаться туда на лето, если все, что меня интересует, здесь.

Она выглядела гораздо увереннее, как будто школьница была куколкой, а теперь из нее вылупилась бабочка и расправила крылья. Красоты, по которой она так страдала, пока не прибавилось, но в ее лице чувствовался характер, и оно отнюдь не было невыразительным. Она всю жизнь будет привлекать внимание, подумалось мне.

-- Так что? -- повторила Джинни. -- Что произошло?

Оливер с отчаянием махнул рукой и сдался.

-- Рано или поздно ты все равно узнаешь. -- Он сглотнул. -- Некоторые жеребята от Сэнд-Кастла... небезупречны.

-- Как это -- небезупречны?

Он рассказал ей про всех шестерых и показал письма. От лица Джинни медленно отливала кровь.

-- Ох, папа, нет! Нет. Не может быть. Только не СэндКастл. Не это чудо!

-- Сядь, -- предложил я, но она вместо этого бросилась ко мне, уткнулась лицом в мою грудь и отчаянно прижалась. Я обнял ее, поцеловал в макушку и утешил, как мог, на время.

На следующее утро, в пятницу, я вернулся в офис и, слегка скрипя зубами, доложил Гордону о результатах моего визита к Оливеру. Он несколько раз повторил "Бог мой!", и Алек оторвался от своего стола и тоже слушал, и глаза его за стеклами золотой оправы на этот раз были серьезны, светлые ресницы медленно мигали, смешливые губы жестко сжались.

-- Что ты будешь делать? -- спросил он, когда я закончил.

-- Честно говоря, не знаю.

Гордон пошевелятся, его рука еле заметно вздрогнула на бумагах; признак подавляемой тревоги.

-- Полагаю, в первую очередь, -- сказал он, -- следует известить Вэла и Генри. Хотя остается загадкой, чем может тут помочь любой из нас. Как вы говорите, Тим, нам не следует пока что признавать ситуацию непоправимой, но я не могу представить, чтобы в будущем какой-нибудь владелец элитной племенной кобылы решился послать ее к Сэнд-Кастлу. А вы, Тим? Вы можете?

Я покачал головой.

-- Нет.

-- Вы правы, -- заключил Гордон. -- Никто не пошлет.

Генри и Вэл пришли от новостей в непритворное смятение и за обедом пересказали все остальным директорам. Тот, который с самого начала был против, разразился подлинным гневом и устроил мне яростную выволочку над тарелкой с жареным палтусом.

-- Такого никто не мог предвидеть, -- защищал меня Генри.

-- Кто угодно мог предвидеть, -- язвительно уколол несогласный директор, -- что такой легкомысленный проект ударит по нашей репутации. Тим в одночасье получил слишком много власти, и только Иго суждение виной происшедшему, только его. Если б ему хватило здравомыслия указать на опасность, мы бы выслушали его и отвергли заявку. Только из-за его бестолковости и незрелости банк оказался под угрозой убытков, и я требую занести мою точку зрения в протокол следующего заседания правления.

За столом взвинченно перешептывались, но Генри с непоколебимой добросердечностью произнес:

-- Мы все опозорены, если это позор, и нечестно называть Тима бестолковым, если он не предвидел того, что не пришло в голову ни одному из экспертов, составлявших страховой полис.

Несогласный, однако, без устали твердил свое "Я вам говорил!" за сыром и кофе, и я, опустив глаза, терпел его тычки, потому что не мог доставить ему удовольствие увидеть, как я выхожу раньше него.

-- Что вы собираетесь предпринять? -- спросил меня Генри, когда наконец все молча поднялись и разошлись по своим местам. -- Каковы ваши предложения?

Подразумевалось, что он оставляет меня на том уровне, которого я достиг, и не отнимает у меня право на решения. Я был ему благодарен.

-- Завтра я вернусь туда, -- сказал я, -- и разберусь в финансовой ситуации. Подобью цифры. Скорее всего будет полный кошмар.

Генри удрученно кивнул.

-- Такой чудесный конь. Но никому, Тим, что бы там ни говорили, не пришло бы в голову, что у него такой изъян.

Я вздохнул.

-- Оливер просил меня остаться на завтрашнюю ночь и на воскресную. Мне не слишком хочется, но им нужна поддержка.

-- Им?

-- С ним Джинни, его дочь. Ей всего семнадцать. Оба страшно переживают. Это их подкосило.

Генри похлопал меня по руке и проводил до лифта.

-- Сделайте, что сможете, -- напоследок сказал он. -- В понедельник доложите нам о состоянии дел.

В субботу утром, перед тем, как я вышел из дому, позвонила Джудит.

-- Гордон рассказал мне о Сэнд-Кастле. Тим, это ужасно. Бедные, бедные люди.

-- Паршивое дело, -- сказал я.

-- Тим, передай Джинни, что я очень сожалею. Сожалею... дурацкое слово, толкнешь кого-нибудь в магазине и тоже говоришь "сожалею". Милая девочка... она писала мне пару раз из школы, просто советовалась по-женски, я ее просила.

-- Она тебе писала?

-- Да. Такая прелестная девочка. Такая умная. Но это... это чересчур. Гордон сказал, что им грозит опасность потерять все.

-- Я собираюсь сегодня к ним, посмотрю, в каком он состоянии.

-- Гордон мне сказал. Пожалуйста, передай им, что я их люблю.

-- Передам. -- Я чуть помолчал. -- Я тебя тоже люблю.

-- Тим...

-- Я просто хотел сказать тебе. Ничего не изменилось.

-- Мы не виделись с вами несколько недель. То есть... я не виделась.

-- Гордон вошел в комнату? -- догадался я.

-- Именно так.

Я улыбнулся дрожащими губами.

-- Понимаешь, я о тебе все время слышу. Он о тебе постоянно упоминает, а я переспрашиваю... от этого кажется, что ты поблизости.

-- Да, -- сказала она совершенно нейтральным голосом. -- Я в точности понимаю, что вы хотите сказать. Я чувствую в точности то же самое.

-- Джудит... -- Я резко вздохнул и постарался, чтоб мой голос звучал спокойно, под стать ей. -- Передай Гордону, что я позвоню ему домой, с его разрешения, если там что-нибудь случится и потребуется его консультация до понедельника.

-- Я передам. Подождите у телефона. -- Я услышал, как она повторяет просьбу, и отдаленный голос Гордона рокочет в ответ, и наконец она сказала:

-- Да, он говорит, пожалуйста, сегодня вечером мы будем дома, и завтра большей частью тоже.

-- Может быть, когда телефон зазвонит, ты возьмешь трубку.

-- Может быть.

Короткое молчание, и я сказал:

-- Пожалуй, я пойду.

-- Так до свидания, Тим, -- откликнулась она. -- Дайте нам знать. Мы оба будем думать о вас весь день, я уж знаю.

-- Я позвоню, -- сказал я. -- Можешь не сомневаться.

День прошел в целом скверно, как я и ожидал, а в некоторых отношениях и еще хуже. Оливер и Джинни двигались как бледные автоматы, издавали несвязные восклицания и забывали, куда клали вещи. Обед, в версии Джинни, состоял из переваренных яиц и пакетов картофельных чипсов.

-- Мы не говорили о том, что произошло, ни Найджелу, ни работникам, -- сообщил Оливер. -- К счастью, в расписании СэндКастла временное затишье. Он был очень занят, потому что почти все его кобылы ожеребились в середине марта, друг за другом, кроме четырех и той, что все еще не разродилась. -- Он дернул щекой. -- А что до других жеребцов, то все их кобылы, разумеется, тоже здесь, и мы принимаем их жеребят и наблюдаем за их случением. То есть... мы должны продолжать. Мы должны.

К четырем часам они вдвоем отправились по дворам для вечернего обхода конюшен, старательно распрямив плечи, чтобы предстать перед обслуживающим персоналом в обычном виде, а я приступил к подсчету цифр, выписанных из документов Оливера.

Когда я закончил, итог оказался устрашающим, он означал, что Оливер может до конца жизни остаться банкротом, не восстановленным в правах. Я сложил бумаги в свой портфель и попытался придумать что-нибудь более конструктивное; тут телефон Оливера зазвонил.

-- Оливер? -- Голос показался мне смутно знакомым.

-- Он вышел, -- ответил я. -- Нужно что-нибудь передать?

-- Попросите его перезвонить Урсуле Янг. Я продиктую вам номер.

-- Урсула! -- удивленно воскликнул я. -- Это Тим Эктрин.

-- Правда? -- Для нее это тоже было неожиданностью. -- Что вы там делаете?

-- Просто провожу уик-энд. Могу я помочь?

Она слегка поколебалась, но затем сказала:

-- Да, видимо, вы можете. Боюсь, правда, что для Оливера это плохие новости. Большое огорчение, можно сказать. -- Она помолчала. -- У меня есть подруга, которая держит небольшой конный завод, всего один жеребец, но довольно неплохой, и она пришла в восторг, когда узнала, что одна из кобыл, записанных на него в этом году, носит жеребенка от Сэнд-Кастла. Она была так возбуждена, понимаете, жеребенок такого калибра должен был появиться на свет в ее хозяйстве.

-- Да, -- сказал я.

-- Ну вот, она позвонила мне сегодня утром и расплакалась. -- Урсула и сама всхлипнула: она могла казаться грубой, но чужие слезы всегда ее расстраивали. -- Она сказала, что кобыла ожеребилась сегодня ночью, когда хозяйка не могла присутствовать. Она сказала, что вчера вечером кобыла не подавала признаков, роды, должно быть, прошли легко и быстро, кобыла в порядке, но...

-- Но что? -- поторопил я, едва дыша. -- Она сказала, что жеребенок -- кобылка -- уже стоял на ножках и сосал, когда она сегодня утром пришла к деннику кобылы, и сначала она была вне себя от радости, но потом... потом...

-- Продолжайте, -- убито сказал я. -- Потом она увидела. Говорит, это было ужасно.

-- Урсула...

-- У жеребенка был только один глаз.

"Боже! -- подумал я. -- Боже милостивый!"

-- Она сказала, что на другой стороне ничего не было. Даже углубления. -- Урсула опять всхлипнула. -- Вы передадите Оливеру? Я считаю, ему лучше знать. Он расстроится, конечно. Мне так жаль!

-- Я передам.

-- Такое случается, я знаю, -- сказала она. -- Но так погано на душе, когда это случается с твоими друзьями.

-- Вы правы.

-- Что ж, до свиданья, Тим. Надеюсь, скоро увидимся на скачках.

Я положил трубку и задумался, как же им сказать об этом. Джинни я так и не сказал, только Оливеру, который сел и спрятал лицо в ладонях, живая статуя отчаяния.

-- Это безнадежно, -- выговорил он.

-- Еще нет. -- Я старался его подбодрить, но сам не верил в то, что говорил. -- Еще остаются анализы Сэнд-Кастла.

Оливер тяжело осел на стуле.

-- Их уже сделали, они ничем не помогут. Должно быть, неправильные гены очень уж малы. Никто 'Их не увидел, несмотря на мощный микроскоп.

-- Что вы такое говорите. Они могут разглядеть ДНК, а не только лошадиные хромосомы!

Он с трудом поднял голову.

-- Даже если и так... гадать придется долго. -- Он глубоко вздохнул. -- Я думаю запросить Центр Исследований лошадей в Ньюмаркете, пусть они заберут его и выяснят, можно ли что-нибудь найти. Позвоню им в понедельник.

-- Есть идея, -- осторожно сказал я. -- В общем, это звучит глупо, но не могло ли быть такого, что он просто что-то не то съел? В прошлом году, то есть.

Оливер покачал головой.

-- Я думал об этом. Я, черт возьми, обо всем думал, уж поверьте. Всем жеребцам дают один и тот же корм, и ни один жеребенок от остальных не получил повреждений, по крайней мере, мы об этом не слышали. Найджел сам кормит жеребцов, фураж хранится в том же дворе, и мы всегда внимательно следим за тем, что им дается, поскольку они должны поддерживать форму.

-- А морковь? -- спросят я. -- Я даю морковь всем лошадям в поместье. Здесь все так делают. Морковь -- хорошая пища. Я покупаю ее центнерами и храню в первом большом дворе, где основное кормохранилище. Каждый день набираю полные карманы. Да вы видели. Ротабой, Летописец и Длиннохвостый тоже ее едят. Морковь ничем не может повредить.

-- А краска, что-нибудь такое? Что-нибудь новое в стойле, что вы устроили ради безопасности? Что-нибудь, что он мог сжевать?

Оливер все качал и качал головой.

-- Я прикидывал и так, и эдак. Стойла все абсолютно одинаковые. В деннике Сэнд-Кастла нет ничего, чего не было бы в других. Они ничем не отличаются. -- Он беспокойно вздрогнул. -- Я ходил туда и проверял, не мог ли жеребец лизнуть что-нибудь, если вытянет шею во всю длину над нижней дверцей. Там ничего нет, вообще нет.

-- Ведра для воды?

-- Нет. Ведра не всегда используются одни и те же. То есть, когда Ленни их наполняет, он не обязательно несет их именно в те стойла, откуда забрал. На ведрах не написаны имена жеребцов, если вы это имели в виду.

Я ничего не имел в виду, просто искал иголку в стоге сена.

-- Сено... -- сказал я. -- Как насчет аллергии? Может, у него аллергия к чему-то? Может аллергия дать такой эффект?

-- Никогда ни о чем подобном не слышал. В понедельник спрошу у людей из Центра.

Оливер поднялся, чтобы плеснуть нам чего-нибудь выпить.

-- Хорошо, что вы здесь, -- заметил он. -- Вроде как бездонную яму прикрыли сетью. -- Он со слабой полуулыбкой подал мне стакан, и у меня создалось определенное впечатление, что он еще не окончательно сломался.

Потом я позвонил в дом Майклзов, и на первый же звонок снял трубку Гордон, точно сидел у теле-вфона. Ничего хорошего, доложил я, только вот Джинни передает Джудит, что любит ее. Гордон сказал, что Джудит в саду, рвет петрушку на ужин и он ей передаст.

-- Позвоните завтра, -- сказал он, -- если мы можем помочь.

Наш здешний ужин, приготовленный и оставленный в холодильнике приходящей домохозяйкой Оливера, заполнил пустоту, оставшуюся от обеда, и Джинни после него прямиком отправилась спать, сказав, что в два поднимется и пойдет с Найджелом во двор жеребят.

-- Она дежурит ночами, -- сказал Оливер. -- Они с Найджелом -- хорошая команда. Он говорит, но Джинни здорово ему помогает, особенно когда три или четыре кобылы жеребятся одновременно. Я и сам частенько выхожу, но столько всего приходится решать за день, столько бумажной работы, что устаю зверски. Поем и валюсь спать без задних ног.

Мы тоже пошли спать довольно рано, и я проснулся в просторной гостевой комнате с высоким потолком, когда еще стояла глухая тьма. Это было одно из тех мгновенных пробуждении, когда нечего и надеяться быстро заснуть опять, и я вылез из постели и подошел к окну, которое выходило на конюшенный двор.

Я видел только крыши, и сторожевые огни, и маленький участок первого двора. Видимой суеты не было, часы мои показывали половину пятого.

Я прикинул, как отнесется Джинни к тому, что я присоединюсь к ней во дворе жеребят; затем оделся и вышел.

Они все были там: Найджел, Оливер и Джинни, все в одном стойле с распахнутой дверью, где на боку, на соломе, лежала кобыла. При моем приближении все повернули головы, но особенно не удивились и не стали приветствовать.