в мире свободного, демократического, плюралистического,
гласного и перестроечного национал-социализма, но кто же ум-
ный довольствуется первым взглядом?..
ревне прилично окреп и, хотя по-прежнему страдал головкой,
по-прежнему влетал время от времени в черные провалы памяти,
когда не то, что происхождения, - собственного имени не пом-
нил, но вне означенных провалов чувствовал себя хоть куда.
Так уж счастливо случилось, что речь к нему вернулась в пос-
леднюю очередь, практически - уже в Москве, и не без помощи
экстрасенса, поэтому Ильин и хотел бы, да не мог выдать себя
дурацкими вопросами типа: "Где у вас тут ближайший военный
аэродром?" или: "Как позвонить в Москву, в Генштаб?". А воп-
росы эти просились с онемевшего языка, но вот вам милый ме-
дицинский парадокс: немота - гарантия политической бдитель-
ности. Задай их Ильин, где бы он сейчас был?.. Это только
вслух и прилюдно так считается, что в свободной России за
инакомыслие не преследуют. За инакомыслие, может, и не прес-
ледуют, но если сие инакомыслие выдает... кого?.. шпиона,
например, или кого?.. сумасшедшего, например, то для первых
существуют исправительные лагеря, а для вторых - уже извест-
ные читателю психиатрические больницы.
курва-фортуна и завела его в дыру в пространстве-блин-време-
ни, то в дальнейшем она вела его (и себя) вполне пристойно.
Сначала вернула Ильину сознание. Он стал соображать, что
жив, что лежит не у врагов (а где взять врагов в мирное вре-
мя?), что действие происходит в деревне, на какой-то фер-
мерской базе (термин - военный), это не удивило его, потому
что до катастрофы с МИГом все газеты социалистической Родины
славили приватизацию и фермерство, полагая их панацеей от
экономического бардака. Тит и его сестра, а также ее домо-
чадцы пахали (в буквальном и переносном смыслах) с рассвета
и дотемна, однако и за убогим приглядывали: кормили, поили,
обтирали, а здоровый Тит и до ветру носил. Руки-ноги двига-
лись скверно, но глаза видели, уши слышали, а в комнате, где
лежал Ильин, имелся малоэкранный телеящик "Блаупункт" и до-
вольно мощный радиоприемник "Грюндиг", из коих Ильин ма-
ло-помалу узнавал вещи для него фантастические (а для кого,
любопытно, они б реальными показались?..).
ческие стрессы, ошарашивавшие Ильина в те тяжкие дни - что
было, то было. И не понимал ни фига сначала, а потом пони-
мал, но не верил, не хотел, не мог верить, а потом тыщу раз
умирал от того, что влезала в него эта безнадежная и упрямая
вера в реальность за окном, за экраном телевизора, да и как
в нее; в реальность, не поверить, когда она - реальность!
Короче, проехали. А проехав, начали смиряться. И привыкать.
Тут как раз руки стали послушнее, и в них можно было вложить
то книгу, то газету. Газет на ферме было вдосталь - на любой
вкус, поскольку вкусов хватало. Тит читал одно, сестра его -
другое, ее сыны вообще третье предпочитали. Информация. И
посему первыми словами однажды заговорившего Ильина были
вполне уместные в любой социальной системе: "Доброе утро!".
в Москве гуляла зеленая, солнце с рассвета уже припекало,
птицы пели, розы цвели, а тут еще Ильин заговорил. Лепота!
Тит сильно обрадовался, а экстрасенс, пользовавший больного,
загордился от зримого успеха своей темной науки.
был уже, к горю своему, готов осознанно и невесть на сколь
долгий срок (выходило - навечно!) начать веселенькую игру в
красного героя Штирлица, у которого злые люди отняли любимый
Центр с любимым Юстасом - или кто там у него начальствовал?
Впрочем, если уж пошли литературные аллюзии, то тут-то и
стоит вспомнить фантастическую книжку про человека в высоком
замке. Ильин ее быстро вспомнил и тут же начал сравнивать
придуманное с реальным.
рожность, рожденную первыми же телепрограммами новостей, по-
тому что он ведь мог, будучи немым, письменно задать указан-
ные выше оригинальные вопросы. А здешнее гебе, как он впос-
ледствии выяснил, любило письменные доказательства, мягко
заметим, нелояльности.
долгой лежке, легенде. Поэтому, когда обрадованные донельзя
московские гебисты припорхали в квартирку Тита (а кто их
позвал? Да Тит и позвал! Не мог не позвать: они аж с самого
момента появления Ильина в деревне Боково ножонками вокруг
одра сучили: когда? когда? И вот - свершилось! Грех было не
позвать, а то бы они сами пришли и Титу яйца повырывали бы),
когда примчались они на всех парах, то ничего толкового из
заговорившего подозреваемого не выудили. Он помнил себя лишь
с того мгновения, когда впервые осознал себя на пуховой пе-
рине в доме Титовой сестры. А что было до того, не помнил.
Извините.
при Гитлере, гебисты (или гестаповцы - не суть важно!) пыта-
ли бы беспамятного, иголки бы под ногти загоняли, ребра ло-
мали, упекли бы на сколько-то лет в дальние холодные лагеря,
а нынешние вежливые гебисты и пальцем больного не тронули,
потолкались около, потом время от времени вновь возникали,
потом выправили Ильину документы на то имя и ту фамилию, ко-
торые он сам себе придумать захотел (Иван Ильин Петров сын -
так он захотел, простое русское сочетание, кто докажет, что
это его настоящие позывные?), выдали паспорт, страховку,
прописали являться к районному офицеру гебе. Выжидали. Ну,
об этом здесь уже говорилось...
по местной истории, столь отличной от той, которую Ильин
столько лет зубрил в школе и вузе, он пришел к нехитрому вы-
воду. Почему перестроечная демократия, от которой Ильин про-
тиву воли вырвался сквозь дыру в пространстве-времени, так
тяжко приживалась в его мире, в его эСэСэСэРе сначала, эСэН-
Ге позже и в эРэФ потом? Так не хотела приживаться, сопро-
тивлялась сверху и снизу, слева и справа, все сворачивала то
на славно пройденный административно-командный путь, то на
митинговую вольницу, то на гражданские войны местного значе-
ния? Да потому что экономика в его старом мире была начисто,
до фундамента развалена десятилетиями правления придуманной
большевиками Системы. Имеется в виду Система так называемого
"социалистического ведения хозяйства", когда насквозь фаль-
шивая, из чьей-то грязной фиги высосанная рабская идеология
диктует столь же рабской экономике все и вся - от того, как
резать гайку, до того, как сеять хлеб. И, диктуя, на самом
деле нимало не заботится ни о гайке, ни о хлебе, но единс-
твенно - о неколебимой "верности идеологическим принципам".
Естественно, что "народным массам", покорно и в страхе блю-
дущим верность этому монстру, уже - не до прочной гайки и не
до вкусного хлеба: лишь бы сварганить поскорее и быть бы жи-
ву. Так это, так, потому что ни хорошо сделанная гайка, ни
вовремя выращенный хлебушек не перевесят в глазах Хранителей
Идеологии (аббревиатура - ХИ) даже малой неверности оной.
Кстати, за несделанную гайку - если ты громко и вовремя
орешь идейно выдержанные лозунги! - тебя не накажут, а, ско-
рее, повысят по идеологической линии. Выдвинут, блин, в ХИ!
Так было, так есть, оттого ХИ в покинутой Ильиным державе
становились, как правило, крикуны и бездельники. Работа, из-
вестное дело, вольготная и непыльная. Поэтому - на кой хрен
ее, гайку, делать? Проще орать громко: заметят. И отлично
заплатят: служение маме-идеологии ценится куда выше, нежели
верность падчерице-экономике... Вот и катилась падчерица под
откос крутым накатом, рушилось, сыпалось все в означенной
державе, извините, конечно, за гаечнобулочную примитивность
рассуждений. А на разрушенном экономическом фундаменте (вос-
пользуемся еще некими строительными терминами: на плывунах,
на песке...) никакая демократия не удержится: рухнет. Потому
чхо народ хочет хлеба, а зрелища в виде митингов и съездов
быстро надоедают. Возникает ненависть к словоблудию на госу-
дарственном уровне и острое ожидание "сильной руки", которая
болтливых и бездеятельных демократов скрутит, выкинет, вве-
дет железную дисциплину и вскоре накормит, напоит, оденет и
обует народ. Только могучая эта, стальная даже рука должна
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Перумов Ник
Прозоров Александр
Шилова Юлия