казавшейся ему святой, но никогда ею не бывшей.
лишь на четверть - не так уж много среди депутатов оказалось людей,
достойных дожить до заката Дня восьмого. Решения, принимаемые в спешке и
страхе, были нелепы и жестоки. Нормально жестоки. Подавить мятеж в
Новосибирске - вплоть до применения артиллерии. Остановить любыми
средствами военный эшелон, захваченный полусумасшедшими жителями Воронежа.
Эшелон был гружен взрывчаткой и мчался к Москве, чтобы разнести все вокруг
Белорусского вокзала. И прежде чем исчезнуть - по грехам его - депутат
Сарнацкий из Нижнего Новгорода предложил обратиться за помощью к церкви и
изгнать дьявола вместе с Антихристом, принявшим облик Мессии - идея, столь
же бредовая, сколь и запоздалая. Президента в России не было уже больше
часа. Порядка не было много лет.
сестры, а у меня и прежде никого не было, кроме тетки Лиды, исчезнувшей -
по грехам ее - совсем недавно.
почему-то бежать на запад, растоптала несколько человек, бежать никуда не
собиравшихся. Президент еще исполнял свои функции: он исчезнет - по грехам
его - через двадцать минут во время своей третьей, и опять неудачной,
попытки обратиться к нации по каналу военной телестанции.
не жгли дома и не пытались бежать, но и понять тоже ничего не пытались, а
по мере возможностей старались сохранить достоинство. Это плохо удавалось
- только что на площади Согласия толпа буквально разорвала на части
мальчишку, который, как показалось людям (людям?), явился ниоткуда, из
пустоты, куда исчезали все остальные, и был потому нечист, враждебен и
страшен своей видимой беззащитностью.
этот день очищения и расплаты остановиться, оглянуться и подумать, и
попытаться что-то изменить в себе, люди все больше становились именно
такими, какими я не хотел их видеть. Проявлялась их сущность. Дьявол сидел
в каждом, тот дьявол, которого никогда не существовало в реальности, и
явление которого всегда было лишь следствием собственного выбора между
альтернативами Добра и Зла.
облако, смерть. Лина, не отрываясь, смотрела теперь на бурый гриб, и мне
даже показалось, что от ее взгляда в шляпке гриба возникла и стала
расширяться воронка. Это было игрой воображения, а может, моего
собственного подсознания, у Лины не могло быть такой силы. Или часть моей
силы перешла к ней?
(пожелал перенести!) на пронизанную лучами закатного солнца поляну в
беловежской пуще.
взглядом каждый дом, каждый камень, каждый еще живой или уже сожженный
куст, каждое еще целое или уже убитое дерево в пределах десятка
километров.
ужасы Дня восьмого (прочь! прочь!); это было невозможно, но нигде на
планете я не нашел ни Лину, ни верного моего Иешуа.
оболочки Лины еще не настал. Иешуа тоже не мог исчезнуть из Мира без моего
на то позволения. И все же их не было.
кроме одного - взгляда Лины, который я должен был ощутить, где бы она ни
находилась.
сумел-таки передать Лине, или она сама взяла ее у меня? Она не хотела меня
видеть. Она не хотела жить и ушла, а Иешуа последовал за ней, потому что
теперь и Лине он должен был повиноваться как мне.
себя. Я должен был понять ее мысли. Она не умела отделять следствия от
причин и, когда увидела атомный гриб над Иерусалимом, инстинктивно
отшатнулась от меня, подумав, что я - причина этого ужаса. Причина, а не
Судья.
моей силы, у нее могло возникнуть желание исправить зло, как ей казалось,
творимое мной.
диверсия армян, уже который год любое происшествие интерпретировалось
здесь именно так. Когда в своей квартире исчез - по грехам его - лидер
Демократической партии, толпа собралась у здания меджлиса и потребовала,
во-первых, раздать оружие населению, и во-вторых, уничтожить всех армян -
в Карабахе и вне его, - ибо пока жив хоть один, спокойствия на
многострадальной азербайджанской земле не будет. Президент вышел к народу
и начал путано (он и сам решительно не понимал, что происходит) объяснять
исчезновения происками то мафии, то естественных природных сил, через
минуту его перестали слушать, а еще через пять толпа ворвалась в холл и
начала крушить мебель, через час здание пылало, и кроме этого огромного
факела, в котором многие нашли смерть вовсе не по грехам своим, появились
факелы поменьше в разных частях города - горело все, что как-то
ассоциировалось с институтами власти.
окон свозили погибших. Здесь дежурили сформированные наспех отряды
самообороны, стояло несколько бронетранспортеров, отбитых у солдат, не
решившихся применить оружие.
Мужчины, недавно призывавшие громить все и бить всех, кто хотя бы по
видимости не был мусульманином, обнимали друг друга и плакали, и если
кто-то исчезал - по грехам его, - оставшиеся кричали "Аллах акбар!" и
поддерживали друг друга, и зрелище это было настолько странным и так не
было похоже на то, что творилось в других местах, что я не мог не обратить
на него внимания.
не позволяли правильно оценить ее возраст - и звала сына, который ушел
утром в школу и не вернулся, ему было одиннадцать, и он еще не мог
исчезнуть по грехам его, мать не могла знать, что мальчика зарубили
тесаком, и он лежал сейчас в подъезде жилого дома около площади Насими,
прижав к груди перепачканный кровью портфель. Мать звала сына, и ей
говорили что-то ласковое, предлагали поесть, отвести домой.
участия Лины. В какой-то момент энергия злобы перевалила невидимый рубеж и
обратилась в свою противоположность, в понимание тщетности и пустоты, в
неосознанное знание того, что жизнь на Земле кончилась, и что уходить
нужно с чистыми мыслями, никого не обвиняя и ни о чем не сожалея.
дороге во Внуково полсотни человек, вооруженных автоматами, захватили
склад военной техники. Сопротивления не было. На Внуковском шоссе группу
захвата ждала толпа, наэлектризованная, готовая сделать все, чтобы
перестали твориться дикие и, с точки зрения разума, невозможные вещи.
Подонки в правительстве спасают свои шкуры, за кремлевскими стенами
пришельцы их не достанут, а гибнет, как всегда, народ, простые люди.
Пришельцы уже захватили Землю, уничтожают людей лучом, и вместо того,
чтобы драться с захватчиками (армия, едрит ее, как по своим стрелять - так
пожалуйста), эти, наверху, передрались, а за границей и вовсе свихнулись -
взорвали Иерусалим, а если кому-то втемяшится бросить ракету на Москву,
чтобы чужим не досталась? Нужно что-то делать, нужно оружие, и нужно идти
в Кремль.
на бортах сидели новоиспеченные автоматчики, пулемет, татакнув для пробы,
срезал верхушки деревьев. И понеслись, и, казалось, не остановить, хотя и
здесь уходили люди: одна из машин вильнула было в сторону (исчез - по
грехам его - водитель), но управление сразу перехватили, и понеслись
дальше с воплями, проклятиями, матом - и надеждой.
одуматься, говорил о призвании человека, о мире, и машины притормозили
ненадолго, но на броню взобрался, придерживая автомат, мужик лет сорока,
волевой человек, вчера еще геолог, начальник партии, привыкший принимать
решения и брать на себя.
полем! Они призывают сдаваться - слышите? За мной! Если мы сейчас не будем
драться, то кто и когда? Россия гибнет!
кораблям пришельцев. Я заклинил затворы автоматов, и трескотня смолкла, но
из ближайших домов бежали уже новые добровольцы. Я заглушил двигатели БМП,
водители безуспешно работали стартерами, и вера их - не в Бога, перед
которым нужно каяться, а в пришельцев, которых нужно уничтожить, -
возрастала. Именно так инопланетяне поступали всегда: глушили двигатели,
внушали невесть что, наводили панику, в газетах об этом давно пишут, и
мало кто верил, а ведь была чистая правда! Пришельцы тренировались, а