ее убьет.
становился все более зыбким и ненадежным, еще сохранял способность думать.
Олег сказал:
быстро. Мы будем там завтра или послезавтра. До завтра мы дотянем и без
мяса. Ведь дотянем? А за перевалом пища. Я вам обещаю, друзья. Дик, я
обещаю!
разносились над снежным склоном, но шагов не замедлил.
Но не надо убивать. В этом нет смысла... что-то меня жжет. Как жарко...
Почему так болит печень? Это нечестно. Мы уже рядом.
Ди-и-ик!
его остановить?
не авторитет.
до припадка, может, я успею?
посмотрела на Томаса, на Олега.
туда, где уже исчез Дик.
бываете толстый и потом совсем тонкий, как спичка.
зрение. Я помню, меня раза три она кусала. Но не бойся, побочных эффектов
практически не бывает. Не бойся.
сейчас это я, а скоро меня не будет.
поверхности воды, потому что ноги были спутаны водорослями, и надо их
освободить, надо вырвать их, а то утонешь...
стены и упал на снег. Глаза его были закрыты, губы шевелились, лицо
потемнело от напряжения, от желания разорвать путы. Томас постарался
подняться, чтобы помочь Олегу, накрыть его или хотя бы положить голову
себе на колени. Это полезно делать в таких случаях - держать голову. Олег
выгнул спину и буквально взлетел в воздух, оттолкнулся кулаками от земли и
покатился вниз по откосу. Он перевернулся несколько раз, ударился о
торчащую из снега глыбу и замер. Его куртка разорвалась, снег таял на
голой груди.
коза, чертов Дик с его комплексом сильной личности. А ведь Дик уверен, что
прав, и уверен, что им владеет лишь забота обо всех. И с его дикарской
точки зрения он прав, с его дикарским неумением смотреть в будущее... Не
слишком ли скоро человек коллективный, гомо цивилизованный становится
дикарем? Может, мы были не правы, позволяя нашим детям вырасти в волчат,
чтобы им легче было выжить в лесу? Но у нас не было выбора. За пятнадцать
лет мы, взрослые, так и не смогли дойти до перевала. И надежда на это не
возникла бы, если бы не выросли Дик и Олег. Сколько у меня сейчас,
наверное, за сорок? Очень больно дышать - двусторонняя пневмония, для
такого диагноза не надо быть врачом. Если я не доберусь до корабля, моя
песенка спета. Никакое мясо козы мне не поможет. И идти надо самому -
ребятам не дотащить меня до перевала... Что же Олежка? Блоха - это крайняя
степень невезения, словно рок, притаившийся в скалах или в лесу, не хочет
отпускать нас к человечеству, словно лес хочет превратить нас в своих
детей, в шакалов на двух ногах - он согласен терпеть наш поселок, но
только как свое собственное продолжение. А не как отрицание. Там, за
глыбой, темнеет обрыв, вроде бы невысокий обрыв, но если Олег сейчас
упадет вниз, он же связан, он разобьется. Где веревка, где вторая веревка,
надо примотать его к тому камню...
снег - почему-то снег умудряется проникать всюду и очень жжет грудь, а
когда кашляешь, кашляешь тихонько, чтобы не разорвать легкие, а кашель
накапливается и рвется из груди, и его ничем не удержишь.
невероятно тяжелой, свинцовой, веревка разматывалась и волочилась, как
змея. Олег забился по-птичьи, стараясь разорвать путы, затылок его
колотился о камень, и Томасу физически передавалась боль, владевшая
Олегом, владевшая им в кошмаре, но тем не менее реальная,
трансформировавшаяся в видение - Олегу в этот момент казалось, что на него
упала крыша дома, - до Олега оставалось метров десять, не больше, Томас
понимал, что тот его не слышит, не может услышать, но твердил: "Потерпи, я
иду", а сам старался поднять голову, чтобы увидеть, не возвращаются ли
Марьяна с Диком, но они как назло не возвращались.
будет поздно - и поздно будет идти к перевалу, поздно завершать поход,
который растянулся на шестнадцать лет. Эти малыши-глупыши не знают, что
там, за перевалом, я первым делом отыщу пачку сигарет, пускай они дивятся,
бегают, охают, а я усядусь в кресло, в мягкое кресло, и затянусь впервые
за эти годы. Марьяшка испугается, почему из меня идет дым, а у меня
закружится от первой затяжки голова... Почему у меня сейчас кружится
голова? Я же не курю?
сознание - все силы ушли на то, чтобы доползти. Тело, движимое только этим
отчаянным желанием, отказалось более подчиняться, как бы выполнив все, на
что было способно.
может, невнятный шепот Олега и его хриплое дыхание. Томасу больше всего на
свете хотелось закрыть глаза, потому что вот так лежать, ничего не делать,
ни о чем не думать - это и было теплой, уютной сказкой, исполнением
желаний.
веревок, отталкивался связанными ногами от глыбы. Томас подтянул к себе
веревку, стараясь сообразить, как ему примотать Олега надежнее к скале, и
никак не мог понять, как это делается, а потом оказалось, что рука его
пуста - веревку он выпустил, ее конец, свернутый кольцом, остался в
нескольких метрах сзади, и вернуться к нему не было сил. Томас подтянулся,
чтобы уцепиться за ноги Олега, но тот сильно дернулся и отбросил Томаса,
тело которого не почувствовало боли.
вырываться и дальше, и что Олег, даже связанный, куда сильнее Томаса, и
потому Томас возобновил свое медленное путешествие к обрыву, чтобы
оказаться между ним и Олегом, превратиться в барьер, в препятствие, в
неподвижную колоду. Томасу казалось, что он ползет несколько часов, и он
умолял, уговаривал Олега потерпеть, полежать спокойно, и все же, когда ему
удалось наконец доползти до узкой полки, отделявшей Олега от обрыва, Олег
сполз уже так низко, что Томасу буквально пришлось протискиваться между
телом Олега и острыми камнями на краю.
наверх, хотя бы на несколько метров, к безопасности, если бы сам он мог
удержаться за зыбкий край сознания и не решил бы передохнуть несколько
секунд, прежде чем приниматься за сизифов труд...
отсутствовала несколько минут, на самом деле ее не было больше часа. Она
бежала прямо к палатке, и потому не сразу поняла, что произошло. Она
увидела только, что лагерь пуст, и сначала даже откинула край палатки,
решив, что Томас с Олегом прячутся там от снега, хотя палатка лежала
плоско на земле и спрятаться под ней никто бы не мог.
уходил вниз к скале, след такой, будто кто-то тащил по снегу тяжелый груз,
и ей сразу почудилась страшная картина, как то животное, которому
принадлежали круглые, как от бочки, следы, тащит обоих мужчин, и виновата
в этом только она, потому что побежала спасать козу и забыла о людях, о
больных людях в снежной пустыне, чего делать нельзя, нельзя. И все
получилось ужасно и глупо, потому что она не догнала Дика и не нашла козу,
а оставшись одна среди скал, испугалась, что не найдет пути к лагерю,
испугалась, за Томаса с Олегом, которые беспомощны, побежала обратно и вот
опоздала.