Чтение 15–й страницы книги ~Дезертир~

о другом - Асклепий воскресил царевича против воли Зевса. И молния сожгла того,
кто преступил закон Неба. Ипполит - живой ли, мертвый - исчез, погибла Федра,
погиб Тезей. А несчастная Арисия - была ли она вообще?

На этот раз в кофейне "Прокоп" было людно. За столиками не оказалось
свободных мест, и я с трудом протолкался к стойке. Хозяин, рассылавший
"мальчиков" налево и направо, тут же заметил меня и ухмыльнулся:

- Рамо слушали, гражданин? Вам крепкий? Без сахара?

Память у него была неплохая.

- Без сахара, - согласился я. - Очень крепкий. Наследник достойного Прокопа
кивнул, что-то

шепнул очередному "мальчику" и вновь повернулся ко мне:

- Ну и как вам постановка?

- Градоправительница Федра хороша, - усмехнулся я. - А "Марсельеза" еще
лучше.

- Сильно свистели?

- Не очень. Больше шикали.

- Ну, это ничего, - подытожил хозяин. - Да вы садитесь, гражданин! Вон,
место освободилось!

Действительно, одно место за маленьким столиком у окна было свободно. Я
поблагодарил и хотел последовать его совету, но хозяин предостерегающе поднял
руку:

- Только вы с тем парнем... Что за столиком... Поосторожнее. Не в себе он.

Странно, тот, кто сидел у окна, никак не производил такого впечатления.
Статный черноволосый парень в прекрасно сшитом сюртуке, пышный галстук завязан
по последней моде.

- Шарль Вильбоа, - шепнул хозяин. - Журналист. Вы с ним не разговаривайте!
У него три дня назад погибла невеста. Так что вы лучше...

Я кивнул. На душе было скверно. Еще одна смерть. Бедный гражданин Вильбоа!

Кофе оказался еще крепче, чем в прошлый раз, вдобавок настолько горячий,
что приходилось пить мелкими глотками. Внезапно захотелось курить. Я достал
папелитку и нерешительно поглядел на соседа:

- Разрешите?

Последовал кивок, и я с удовольствием закурил, стараясь не смотреть в
сторону черноволосого парня.

- Вас тоже предупредили?

Голос гражданина Вильбоа был совершенно спокойным, но это спокойствие сразу
же показалось каким-то ненастоящим, словно стеклянным.

Я не стал переспрашивать.

- Предупредили.

- Да, наш хозяин - чуткий человек, - по неподвижному бледному лицу
мелькнула горькая усмешка - Лучше бы молчал! Мы бы тогда могли побеседовать с
вами о том, что граждане актеры сотворили с Рамо, и почему плох второй акт. Вы
бы не чувствовали неловкости, а я... Я мог бы просто поговорить.

Он хотел ненадолго забыться. Нет, не забыться - просто отвлечься.

- А вы говорите, сударь! Если хотите, можно и о Рамо...

Он покачал головой, явно пропустив мимо ушей контрреволюционное "сударь".

- Рамо солгал. Вернее, не он, а господин Корнель. Мертвых не вернешь...

Оставалось согласиться, но я ограничился коротким кивком.

- Впрочем, в нынешнем Париже даже Асклепий не смог бы помочь. Она погибла
на гильотине...

Я понял. Впрочем, о чем-то подобном я догадывался с самого начала.

- А ведь она была просто актрисой!

- А Мария-Антуанетта была просто Королевой Франции! - не выдержал я.

Гражданин Вильбоа чуть заметно прищурился, его большие, глубоко посаженные
глаза потемнели, став совсем черными.

- Вы правы... Мария-Антуанетта была просто Королевой. А Мишель - просто
актрисой Королевского театра, не пожелавшей перейти на сторону гражданина
Тальма. Вы знаете, что такое "черная эскадра"?

Этого я не знал, но гражданин Вильбоа не стал пояснять. Впрочем, я и так
помнил. Актеры бывшего Королевского театра отправлены в тюрьму Маделонет.
Актрисе, которую звали Мишель, повезло еще меньше.

- Вот, - на стол лег небольшой медальон. - Ее портрет. Извините, всем
показываю. Не знаю, почему...

Я нерешительно взял медальон в руки. Почему-то мне очень не хотелось его
открывать. Но я понимал этого несчастного парня.

...Актриса по имени Мишель улыбалась мне с маленькой, прекрасно выписанной
миниатюры. Высокая прическа украшена трехцветной лентой - очевидно, портрет
выполнен совсем недавно. Я взглянул на молодое, беззаботное лицо, и вдруг мне
почудилось - с портретом что-то не так. Да, определенно не так! Художник о
чем-то забыл...

- У нее на лице была родинка, - вырвалось у меня. - На левой щеке!

Шарль Вильбоа равнодушно кивнул:

- Да. Родинка ее ничуть не портила, но художник рассудил иначе... Вы видели
ее спектакли?

Почему я не сказал "да"? Господи, почему я не сказал "да"?

- Нет, - выдохнул я, понимая, что не должен этого делать. - Я видел ее не
там...

"Оставьте меня, сударь! Я не больная... Я... Я мертвая".

Лицо на портрете было совсем иным. Та, что я встретил у серой кладбищенской
стены, не улыбалась, у нее не было трехцветной ленты в волосах, но это была без
сомнения она. Актриса бывшего Королевского театра по имени Мишель.

- Простите, господин Вильбоа, за такой вопрос... У вашей невесты есть
сестра? Или близкая родственница, очень на нее похожая?

Молодой человек покачал головой, и я решился. Вдруг - чудо? Вдруг - девушка
жива? Значит, ей нужна помощь, а кто же поможет ей, приговоренной Революционным
Трибуналом?

- Господин Вильбоа, два дня назад я видел девушку, очень похожую на вашу
невесту. Я встретил ее около десяти вечера на Кладбищенской улице...

- Там, где кладбище Дез-Ар... - тихо проговорил Вильбоа.

-Да.

Лицо парня оставалось прежним, но я догадывался, чего стоит ему это
спокойствие. Наконец он поднял голову:

- Мишель... Ее отвезли на это кладбище. Родители уговорили выдать тело.
Там, на кладбище, кажется, мертвецкая... Завтра должны быть похороны.

Я молчал - говорить было нечего. Кажется, мне уже приходилось слыхать о
мнимо умерших, похороненных заживо, тех, кто просыпается в душной могильной
темноте. Но всем им не рубили голову "национальной бритвой".

- Понимаю, что вы можете думать, - наконец заметил я. - Солгать о таком
способен лишь последний негодяй. Но я сказал правду. Я пытался помочь этой
девушке, но она исчезла. Готов поклясться чем угодно, что два дня назад она была
жива. Жива - но очень больна...

Наши глаза вновь встретились, и мне показалось, что я чувствую его боль.
Боль, которую невозможно вынести, нельзя выкричать...

- Я вам благодарен, сударь, - голос Шарля был ровен и спокоен. - Я вам
верю. Вероятно, какая-то несчастная заблудилась ночью...

- Да, конечно, - я поспешил встать. - Извините, что так не вовремя
заговорил.

Не став ждать ответа, я поклонился и поспешил покинуть шумное кафе. На душе
было скверно, словно я и вправду солгал несчастному парню...

За окном стоял сырой холодный туман, сквозь который еле заметно светили
неяркие фонари, а я все не мог заснуть. Папелитки в деревянной коробке быстро
подходили к концу. Завтра - еще один день. Трое суток я уже в Париже, но так и
не смог даже приблизиться к разгадке. А все казалось так просто - найти "Синий
циферблат", поговорить с хозяином...

Впрочем, возможно, и это ничего бы не решило. Вполне вероятно, покойный
папаша Моле просто не узнал бы меня. В этом кабачке могло быть место встречи -
не больше. Да, иначе не получалось. Кабачок - не гостиница, там не спрячешься. А
может, все было совсем по-другому?

Гадать не имело смысла. Эта страница перевернута, осталось прочитать
следующую. А что на ней написано, подсказали почтенные граждане из Комитета
общественной безопасности. Де Батц! Двойной агент, авантюрист, торговец чужими
тайнами, специалист по грязной работе. Да, я знал его! Что-то связывало нас, и
уж, конечно, этот штукарь сможет многое вспомнить. Возможно, я бывал в Париже,
встречался с ним, о чем-то беседовал...

Но пасьянс складывался плохо. Де Батцу незачем откровенничать со мной. Он и
встречаться не станет - ведь по его неглупой голове плачет "национальная
бритва"! Надо быть полным дураком, чтобы поверить обещаниям гражданина Вадье.
Итак, де Батц скрывается и ни на какой разговор не пойдет.

Я подошел к окну и долго смотрел в туманную серую мглу. Наверно, я все-таки
великий грешник. Что же я сделал такого, что меня не отпускают с отвергнувшей
меня земли? Праведникам обещан рай, грешникам - ад... Что обещано мне? Еще
недавно я думал, что это встреча в "Синем циферблате". Но, выходит, придется
пачкать руки о господина де Батца? Какое мне дело до всей это возни? Зачем я
здесь?

Туман, клубившийся за окном, внезапно подступил к самым стеклам, затем
мягко, беззвучно начал заполнять темную комнату, неся с собой промозглый холод.
Исчезли стены, оконные переплеты, исчез я сам. Остались лишь тени - как тогда, у
дороги, но теперь я знал: выхода нет, сейчас подует ветер - такой же холодный,
зимний, - и меня унесет куда-то прочь, в вечное путешествие без смысла и цели.
Тень, не нашедшую покоя...

Я зажмурился, схватился за холодную стену, стараясь не упасть. Нет, нет,
нет! Кем бы я ни был, кем бы ни стал теперь - сдаваться нельзя. Иначе я
действительно навек потеряю себя - как та несчастная девушка у серой
кладбищенской стены...

Я сел к столу, зажег свечу и нашарил на дне коробки очередную папелитку.
Спорить не с кем, и некуда жаловаться. Мне надо найти де Батца. Значит, я его
найду!

Слабость отступила, и я вновь, фраза за фразой, принялся вспоминать
разговор с двумя почтенными якобинцами. Итак, де Батц скрывается. В "Фарфоровой
голубке" его скорее всего не будет, но там есть некто, всегда готовый передать