Они - враги. Этим все сказано, а значит - уничтожить. Но как можно
уничтожить корабль-тучу? Как? Полоснуть излучателем, зажмурить глаза,
сжаться и, раззявив рот в крике, ждать ответа? Нетрудно догадаться, что
долго ждать не придется.
пропавший без вести. Лизе я нужен живым, себе я нужен живым, Позднякову и
то я нужен живым. Лиза будет ждать, первое время ее не тронут... Боже ты
мой, разве нельзя устроить так, чтобы никого не убивать, чтобы ни у кого
не поднялась рука, ведь никто из нас не держит в голове мысли об убийстве,
зачем же тогда? Трус я, вот что... Не-ет, я так не могу, я должен
выстрелить, я должен, я себя заставлю...
покачивалась - не то мишень, не то занавес, - и вот ее не стало, и глаза
не успели уследить за ее исчезновением. Ну и правильно... Черный
корабль... Бред. Их не бывает... Шабан с облегчением перевел дух,
рассмеялся сквозь зубы и сразу выбросил из головы все на свете черные
корабли. Второй чужак был хорошо виден. Он уходил в степь.
чужак гонит вовсю, стараясь успеть уйти из зоны поражения. Оттуда не
стреляли. "На что они надеются? - тщательно прицеливаясь, подумал Шабан. -
На то, что я промажу? Или на то, что пощажу их после того, что они сделали
с Гийомом и что хотели сделать со мной? На что-то ведь надеются..." - и
тут на него нахлынула волна отвращения и он понял, что не выстрелит. Там,
в чужом вездеходе, были люди; лишившись мужества при виде черного корабля,
растеряв весь кураж погони, не веря больше ни в себя, ни в свой пулемет,
они мчались прочь от настигающей смерти, в страхе они оглядывались, не
замечая заливающего глаза пота. Они втягивали головы в плечи, каждое
мгновение ожидая режущего удара луча, они уже слышали шипение вскипающего
металла, и в стальной коробке, наполненной невыносимым свистом работающего
на пределе двигателя, цепенели на рычагах управления их руки. Они не
хотели, они, должно быть, как и все, не понимали, зачем им нужно умирать.
Шабан убрал палец со спускового крючка. Он чувствовал себя гадко.
на сиденье. - Ну вот! В овраг ушел. Теперь ищи его...
Во-первых, у него скорость выше нашей, во-вторых, не наше это дело
соваться под пулемет. Наше дело сообщить на Базу - и пусть они там
разбираются, если им хочется. Давай-ка выйдем поглядим, что у нас с
кормой. Брось сюда фильтр.
общем, не смертельно, - надел фильтр, выбрался через верхний люк и тяжело
спрыгнул на землю. Какое-то мелкое насекомое, ошалев, забегало кругами
возле его ног, противно пискнуло под каблуком. Корма вездехода была
оплавлена и почернела. Там, где пуля выела кусок, броня прогнулась внутрь,
с края выбоины свисала корявая стальная сосулька. Шабан пнул ее ногой.
еще сильнее искромсал. Может, мы под эту выбоину "армадил" получим, откуда
нам знать? Нет худа без добра, и наоборот. Все в мире имеет две стороны:
правую и левую, как сказал один больной после ампутации мозжечка, - вот
только где теперь какая?
Шабан, удивляясь, откуда это в нем самом вдруг взялась способность шутить.
Ах, ну да, как же: начальство, так сказать, соизволило. Снизошло. Дубина
жизнерадостная. Вот таким почему-то всегда везет, а заодно уж и мне. За
компанию. Чудо ведь, что попал я, а не они, и сразу. Чудо, что попал
тогда, - он вспомнил вертолет чужаков, мохнатую вспышку в небе,
смешавшуюся с дымом и дрянью, в то время как разлетелись, кружа и
кувыркаясь, лопасти воздушного винта. Везение. Фатум.
из засады, и пошел мощно и ровно. Было ясно, что Роджер хочет о чем-то
спросить, и Шабан очень хорошо знал, о чем. Он боялся этого вопроса.
Теперь он чувствовал себя в положении человека, которому предстоит
испытать неприятное, очень болезненное ощущение, и он, протестуя всем
телом, старается оттянуть момент боли, но с сосущей тоской понимает, что
момент этот наступит, что и здесь придется пройти, и еще неизвестно, что
там дальше, за страхом и болью.
ветер наверху рвал его с натугой, как резину. Шабан облизнул пересохшие
губы и нарочито небрежно потянулся за фляжкой, холодея при мысли,
насколько фальшиво это у него получается. "Чего встал?" - спросил он,
стараясь придать голосу естественное неудовольствие. Роджер молча показал
на дым.
была шахта и маленький лагерь. Теперь там ничего нет, кроме брошенного
старья. Должно быть, там убегуны, больше некому. Поехали.
вытер вспотевшее лицо, промокнул рукавом залысины. Роджер повел вездеход
дальше. Он явно опять обиделся и демонстративно не отводил глаз от
рвущегося под днище бездорожья. Барышня, фыркнул про себя Шабан.
Гимназисточка Темных веков. Мадемуазель. Ох, ах, ножки топ-топ, кружевной
зонтик, на поводке болонка, как кочан, со всех сторон одинаковая. Под
подушкой послание в скверных стихах от субтильного гимназиста-воздыхателя,
на подоконнике выводок кактусов в горшочках и старая нервная канарейка.
Еще папочка-чиновник, гомерический такой мужик, рука тяжелая...
"Коллежский асессор гомерически высморкался..." Что бы ему сказать такое,
чтоб не сходил с ума? Черт, и сказать-то нечего, слова все растряс, хоть
жестами изъясняйся. Теперь еще и следи за ним, чтобы не сунулся в то
ущелье, а пуще - чтобы не очень молол языком. О чем тут еще говорить?
камням прыгать.
зону, покосился на решетчатую вышку. На вышке было пусто, и пулемет,
обычно торчавший в сторону степи, теперь смотрел вверх, как телескоп. В
караулке горел свет и сквозь окно различались мотающиеся, как воздушные
шары на ветру, фигуры - там либо дрались, либо отплясывали флик-джигу.
Динамик на крыше орал невыразимое. Проезд в рядах проволоки был свободен.
Справа жалко торчала недомонтированная будка автоматического контроля с
выдвинутыми блоками и отпечатком подошвы форменного ботинка на боковой
панели. Похоже, въезд никем не охранялся. Такое Шабан видел впервые.
протарахтел каблуками по ступенькам, покачнулся, но не упал, и, сорвав с
лица фильтр, с длинным горловым звуком изрыгнул в кусты зеленую желудочную
жижу. Замычав, выпрямился и, закрыв рукой слезящиеся глаза, побрел
обратно. То ли он не заметил вездехода, то ли не обратил внимания.
им, сволочам, и надо. Даст им Живоглот опохмелиться, вклеит по первое
число - суток по десять на индивидуума. "Припомнят, - сказал внутри него
другой голос, и он узнал голос Менигона. - Не только они, сам же Живоглот
и припомнит при случае. И будет прав: не суйся, умник, куда не просят,
береги внешние органы, пока не пооборвали, не лезь в его дела, не любит
он, когда лезут..."
относится - пользуйся! Благодаря кому ты всегда имел пропуск куда угодно,
хоть в Межзону? А? И на Землю имеешь шанс отправиться вовремя, это я тебе
говорю. Так какого ж тебе еще?
они хотят, чтобы и я стал таким же. Я сам становлюсь скотом!.."
кривит усмешка. - И ты, конечно, хочешь его убить? Стереть, так сказать, с
лица, да?"
один из нас останется здесь, ничего не изменится. Мы не те, этой планете
нужны другие люди. Мы очень мало кому нужны, Искандер. Кретины называют
нас авангардом человечества. Волны экспансии: одна, другая, третья...
Какой героический эпос! Мы настырны и дотошны, всегда что-то ищем, только
всегда вовне, иначе нас никто не учил, не умеем. Слишком долго не было
видимой причины, мы забыли, как это делается. От этого умирают вернее, чем
от пятнистой горячки, и мертвые заражают живых. Я тоже мертвый. Мы
действительно авангард: мы умерли раньше. Эй, сюда! Все назад, дайте
дорогу! Вот они идут, мертвецы, потомки людей. Их предки, говорят,
построили пирамиды и Акрополь. Их потомки стыдливо вычеркнут нас из
школьных программ. Ровнее строй! Ты думаешь, это человеческие лица?
Вглядись получше, какие это лица. Запе-вай! Ах, как красиво они идут,
просто не оторвать глаз! Их торсы каменно-неподвижны, строй встает на
носок и единой волной выбрасывает вперед прямые в струнку ноги. На два
такта: ать-два, ать-два... Подковки на сапогах. Вольноопределяющийся
Шабан, шире шаг! Вы что, не видите, что ломаете строй?" - и удаляющийся в
глубину сознания довольный смешок Менигона.
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Мацумото Сэйте
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Фазиль Искандер