толпу в человеческий вид. К тому же погода улучшилась, и в воздухе
загудели наши аэропланы. Кто-то сказал, что в одном из аэропланов
находится сам Яков Александрович, который с воздуха наблюдает
соредоточение резерва. Признаться, в это все поверили и забегали еще
быстрей. Аэропланы кружились постоянно, но сесть не решались, вероятно,
из-за страшной грязи.
направлена в нужную сторону, против красноиндейцев. Мне лично было жалко
наш сгоревший хутор. В конце концов, господин-товарищ Геккер мог бы не
спешить с наступлением хотя бы до своей хамско-пролетарской пасхи, дня
международной солидарности всех бабуинов. Ну, раз "товарищам" не
терпелось, то пусть не жалуются. Признаться, в ту ночь меня занимали мысли
и другого рода: я все не мог решить, стоило ли мне срезать подлеца Орлова
очередью в упор. Вообще-то говоря, он не был объявлен вне закона и даже
оставался в списках армии, но, думаю, зря я тогда сдержался. Меня бы,
конечно, судили, а может быть, и вывели бы в расход. Честно говоря, это
меня и удержало: быть расстрелянным из-за Николя Орлова мне ну никак не
хотелось.
Выграну ознакомил нас с обстановкой. Красные взяли Уйшунь и идут на
Симферополь, их авангард уже достиг реки Чатарлы, а еще одна группировка
наступает на Джанкой. Общая численность господ-большевичков достигает
восьми тысяч штыков и сабель, что почти вдвое больше наших сил.
Командующий издал приказ, совершенно в духе Александра Яковлевича: "Уйшунь
взять и об исполнении донести". Собственно, иного выхода у нас не было.
Будь наша группировка разбита, Крым можно было бы не эвакуировать,
поскольку больше войск здесь не оставалось. Мы были последними.
следом. Солнце начинало припекать, мы расстегнули шинели, вдобавок кое-кто
из юнкеров и бывших гимназистов натер за эти дни мозоли и теперь хромал.
Конечно, наматывание портянок - из тех искусств, коими сразу не овладеешь.
Мне было жаль молодых людей, но я гнал их вперед, гнал довольно-таки
безжалостно, зная, что в бою мне понадобится каждый штык.
ударную группировку красных в тылу, взять Уйшунь, закрыв таким образом
крышку котла. Около десяти утра вдали послышались выстрелы - бригада
Морозова завязала бой с красными. Мы перешли на быстрый шаг, многих уже
шатало, а двух гимназистов пришлось-таки посадить на санитарную подводу
из=за лопнувших водянок на ногах. Но дело было почти наполовину сделано,
мы были рядом с целью.
уже там. Я ждал приказа развернуться в цепь, тем более, наш отряд шел в
авангарде, сразу же за Пинско-Волынским батальоном. Но команды все не
было, и я понял, что мы будем атаковать колонной. Это было опасно, но я
понимал логику подполковника Выграну: вокруг была такая грязь, что цепи
могли попросту застрять в качестве неподвижной мишени.
зажужжало, и над нами пронеслись три аэроплана. Тут уж ошибки не было -
это были наши. Аэропланы сделали круг над окраиной Уйшуни и украсили
позиции красных гирляндой разрывов. Это было очень кстати, тем более
кто-то крикнул: "Командующий!", и мы все поверили, что Яков Александрович
действительно находится в одной из машин. Пинско-Волынский батальон с ходу
ворвался на окраину, мы валили следом, штабс-капитан Дьяков скомандовал:
"Правое плечо!", - и наш отряд, свернув влево, стал теснить красных к
центру города.
штыковую видишь врага, а тут тебя могут пристрелить сбоку, сзади, в общем,
отовсюду. К счастью, краснопузые не успели как следует подготовиться, и
мы, сбросив их заслон на околице, стали наступать по двум параллельным
улицам, слева - штабс-капитан Дьяков, справа - я. Мы шли быстрым шагом,
почти бежали, пулеметы развернуть было невозможно, правда, поручик
Успенский схватил единственный имеющийся у нас "гочкис" и лупил с двух
рук. Приходилось выкуривать красных из каждого дома, причем поначалу они
дрались крепко и сдаваться не желали. Тут уж было явно не до сантиментов,
и мы при первой возможности стремились попросту швырнуть в окошко пару
ручных бомб. Надеюсь, местные обыватели успели попрятаться по погребам,
как это они обычно и делают. Впрочем, заранее можно было сказать, что
невинных жертв будет немало.
попытался прорваться сходу, но трое юнкеров из первого взвода были скошены
сразу же, и пришлось залечь. Мы лежали в уличной грязи и ругались на чем
свет стоит, пока поручик Голуб вместе со своим взводом обходил негодяя
слева. Пулемет все бил, становилось даже скучновато, и тут я увидел, как
прапорщик Мишрис ящерицей ползет прямиком к той мазанке, в которой
расположился подлец. Я завопил: "Назад!", но прапорщик продолжал
изображать персонажа Фенимора Купера. Я знал, что будет дальше:
пространство было открытое, и краснопузый вот-вот должен был заметить
юного смертника. Не спорю, намерения у прапорщика были самые благие, но
пулеметные точки уничтожают все-таки несколько иначе. Впрочем, в юнкерском
училище этому не учат.
меня, но красный пулеметчик услышал точно, и послал в мою сторону очередь.
Попасть-то он не попал, но случилось то, чего я опасался: следующая
очередь взбила фонтанчики грязи вокруг юного героя. Оставаться без
командира взвода мне не хотелось и я, гаркнув: "Успенский! Прикрой!",
бросился вперед. Ежели бы поручик Успенский меня не услыхал, то это было
бы последнее, в чем он передо мной провинился. Но мне повезло, поручик был
на месте, и в ту же секунду очередь из "гочкиса" заставила подлеца
заткнуться. Я прыгнул, толкнул прапорщика Мишриса под стену, аккурат в
мертвую зону, и хотел сам перекатиться туда же, но тут что-то рвануло, мне
в лицо плеснуло грязью, и я сделал то, что обычно делает нервная барышня
при виде мыши, - потерял сознание.
ныл, и мне показалось, что я брежу. Кто-то звал меня: "Товарищ
штабс-капитан!" и тряс за ворот. Я похолодел, вся дурь разом соскочила, но
тот же голос на малороссийском наречии повторил: "Товарышу штабс-капитан!
Да що з вамы?"
знакомая физиономия. Определенно, я его видел раньше... Обнаружив, что это
нижний чин в погонах, я уверился, что не в плену, и меня немного
отпустило. А говоривший торопливо объяснял, что он Семенчук, что какой-то
Мыкола велел отвести меня "до ликаря", а на улице стреляют, и надо
поскорее куда-нибудь спрятаться. Действительно, вокруг что-то
посвистывало, и я при помощи моего странного благодетеля приподнялся и
перместился куда-то за ближайший плетень. Тут уж все стало на свои места,
и я понял, что нахожусь рядом с тем самым домом, откуда бил пулемет, что
пулемет молчит, а загадочный Семенчук - тот самый земляк поручика Голуба.
"Мыколой" он называл самого поручика, а меня, вероятно, по красноиндейской
привычке, возвел, прости Господи, в сан "товарища".
вперед, где все еще гремело. По дороге я узнал, что красные, когда я
оказался у самого дома, швырнули ручную бомбу, меня оглушило, а прапорщик
Мишрис цел и невредим. А буквально через минуту в хату с другой стороны
ворвался поручик Голуб и разнес там все вдребезги. Пулеметчика взяли
живым, но когда поручик увидел, что я валяюсь в грязи и не прихожу в себя,
то приколол краснопузого на месте. Поручик Успенский повел между тем роту
дальше, а бывший доблестный красный боец Семенчук остался меня сторожить.
Уйшуни к Перекопу, бригада Морозова их преследовала, а нам подполковник
Выграну приказал занимать оборону на южной околице в ожидании гостей.
Стало известно, что господ большевичков турнули от реки Чатарлы, и теперь
они валят назад к Уйшуни. И мы должны их встретить.
прапорщику Мишрису в следующий раз не бросать взвод без командира и
поблагодарил поручика Голуба за заботливую няньку в лице краснопузого
Семенчука. Занятие военной словесностью я решил провести с Семенчуком
лично, но уже после боя.
вид, поименовал меня "господином штабс-капитаном" и запретил впредь
подобное гусарство. Я хотел огрызнуться, напомнив, что нельзя ставить
командирами взводов молокососов, начитавшихся Буссенара, но
дисциплинированно смолчал. В конце концов, моя рота - я и отвечаю. В том
числе и за любителей Буссенара.
стали осваиваться. Убегая, краснопузые умудрились бросить целых три
пулемета, причем, все три исправные. Один из них был ручной, системы
"гочкис", точно такой, какой был у поручика Успенского. Вообще-то говоря,
"гочкис" машинка ненадежная и часто заедает, но мы были рады и этому.
которой красные стрелы уже устремились к Симферополю. Карта была хороша, и
я свернул ее, решив оставить, как трофей. Там же было полно всякой
большевистской пропаганды, вплоть до сборников стишат. Я наугад открыл
какую-то брошюрку Демьяна Бедного, перелистал пяток страниц и понял, что
поэзия - вещь сугубо классовая. Мне, например, этого было не понять.
блиндаж протиснулся поручик Успенский, сообщивший, что обнаружены живые
большевички. Я удивился, отчего это они до сей поры живые, но поручик
вздохнул и уточнил, что они раненые. Это был наш закон: раненых, ежели,
конечно, они не брались за оружие, не трогать. Делали мы это не из
уважения к Гаагской конференции, а из сурового расчета, - чтоб красные не
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Андреев Николай
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий