определилось...
в хоромах. Но как только они наткнутся на спящих и не сумеют их разбудить,
им станет не до обыска. Угадать, как поведут они себя дальше, найдя
опоенных неизвестным зельем товарищей, было трудно. Гном выдал несколько
вариантов, сводящихся к тому, что десятнику понадобится некоторое время,
чтобы выведать местонахождение села.
село, дальше что? Здесь ведь тоже не однозначно. Ну, кинутся они,
например, в приказ за подмогой. Их же всего два десятка. А тут дело
темное, происки дьявола, серой пахнет.
того, это Гришка Лопух, ты его знаешь. В десятники попал без выслуги,
сразу при приборе. Молод и очень самолюбив. Так что славой, судя по всему,
делиться ни с кем не захочет.
выведать имя Поротова, и, покрутившись с минуту на месте, десятник решил
не возиться с крючками в Поместном приказе, а сразу взять за грудки
сдатчика, благо жил тот буквально по соседству.
скрывавшего Поротова заветное название и узнав, что находится сельцо
относительно недалеко, десятник, видно, сообразил, что успеть туда и
вернуться можно еще засветло. После этого он, ни секунды не колеблясь,
прыгнул в седло и, даже не озаботившись захватить в слободе хоть пару
пищалей, гикнул, и птицей полетел впереди своей гвардии к Живому мосту.
сквозь Заречье, миновала скопившиеся в Щупке у досмотра возы с сеном и,
горяча коней, ударилась по древней, хорошо наезженной дороге в сторону
Даниловского монастыря, помахивая ногайками, пригнувшись к холкам, хмелея
от бурлящей в жилах молодой и яростной крови.
поехали.
на песке, обхватив ноги руками, уставив подбородок между коленей, и в
глазах ее плескалась такая тоска, что Григ, не выдержав, вдруг импульсивно
сел рядом и обнял ее за плечи.
Чака, улыбнись сейчас же. У нас впереди большое дело. Смотри веселей! Все
будет в порядке.
тут словно лопнула какая-то незримая струна, державшая Чаку до сих пор.
Лицо у нее сморщилось, перекосилось, и из глаз неожиданным потоком хлынули
слезы. Уткнувшись головой в грудь Грига, она рыдала в голос, ухватившись
за рубаху на его груди, кусала губы, зажимала себе рот и все же никак не
могла остановиться.
ее худенькие плечи, прижимал к себе, вытирал слезы, но ничего не
получалось. Чака рыдала навзрыд, повторяя в отчаянии: - Это конец, Григ,
это конец. Они погибнут, они все погибнут!
ее лицо и стал целовать его, как бы желая высушить текущие по щекам слезы.
И прежде, чем он осознал, что происходит, Чака вдруг взглянула на него,
глаза ее распахнулись и трясущимися еще губами она прижалась к его губам.
- Люблю, - услышал он. - Люблю, давно люблю, Гаврюшка, Григ, чурбан ты
бесчувственный, милый мой, люблю тебя.
Как же Лонч...
говоришь! Неужели ты не видел? Ты ничего, ничего не понимал? А то, что мне
даже думать о тебе было нельзя?! Я же не знала, что ты наш! А потом... Ох,
как мне плохо было в дороге. А ты! Ты на меня и смотреть не хотел! Я так
мучилась! Боже мой, Григ, как же мне было плохо, ты себе представить не
можешь!
как плавится от невозможного, неземного счастья его сердце, обнял ее и
сжал изо всех сил.
оторвав от себя ее заплаканное лицо - щеки, глаза и губы. - Чака, милая,
родная, любимая. Господи! Девочка моя, счастье мое, если бы ты знала, если
бы ты знала!.. Ты ведь ночами снилась мне, а я, я-то дурак, я ведь думал:
Лонч. Солнышко мое! Любимая!
и она целовала Грига, и он ласково пушил ее короткие волосы, дул в
покрасневшие глаза, и она прижимала к щекам его ладони и водила пальчиком
по его лицу. Время замерло. Воздух застыл, словно стекло. Это было похоже
на сказку, на чудесный сон в волшебную ночь.
добрых. Опомнись, пока не поздно.
носом в плечо. - Откуда у тебя эти шрамы? - услышал он ее голос.
биографию каждого, особенно четко того, который она трогала пальцем, но
говорить о них не хотел. Лишь непосвященному шрамы рассказывали о
безудержной смелости и отчаянной доблести. Те, чья кожа была исполосована
рубцами, знали, что практически все они - свидетели их просчетов и неудач.
приехавший в отпуск и безмолвно сидящий за столом, за которым набежавшие
соседи и родные жадно ждут рассказов о героических подвигах. А он мог
рассказать только то, что видел сам, но в этом не было ничего
героического, а была кровь, грязь, ненависть и сумасшедшее желание выжить.
Он вспомнил бесконечные заброски, синие, красные и желтые солнца, лупящие
сквозь исцарапанный пластик светофильтров, и останки Поисковиков,
размазанные изнутри по пробитым метеоритами скафандрам или переваренные в
кашу агрессивной биосредой, проникающей сквозь любые защитные поля. Это
были жестокие миры, и всех, кто прошел через них и не погиб, они делали
похожими на себя.
экстренных пробуждений? О постоянно выходящей из строя аппаратуре и потной
духоте тесных, неуютных форпостов? О том, как сходили с круга самые
выносливые и ломались, не выдержав, самые сильные? Даже думать об этом
было тошно - не то, что говорить.
этой правды. - Ты даже не догадываешься, как давно я тебя люблю.
замысловатую виньетку на плече, мягко сжали предплечье, и Григ
почувствовал, как перехватило у нет от этой нежности горло и как
отозвалось на нее судорожным стоном давно забывшее о ласке тело.
этом просто не думаешь. Там вообще бояться некогда И потом, знаешь, так
даже лучше, когда это происходит в деле или в бою. В постели умирать хуже.
Неопрятно как-то, да и родные тут же... А там сразу.
Брось, Чака! Я не рисуюсь. Тем более сейчас, когда все мы под Богом...
забили. Как они там?
Пахру, и до встречи с погоней у нее еще было по расчетам верных полчаса.
же не знают дорог. Мало ли, как они поедут. Где их потом ловить?
седлать. Я думаю, Лопух не промедлит ни секунды, тем более, что тут мелко.
Так что разрыв окажется минимальным. Они не отстанут и не потеряют нас.
Выглядеть все это будет естественно. А если они нас догонят, накидаем
"чечевицы". У нас есть.
будет постоянная связь.
- Пора и нам за дело.
есть Мистер Томпсон. Пошли что ли? - он протянул руку.