Чтение 15–й страницы книги ~Авантюрист~

сердце - а затем только, чтобы коснуться деревянного календаря, хранимого за
пазухой, календаря, где каждый прожитый день аккуратно вычеркнут тонкой иголкой.

- Когда жизнь длинна - и жена сгодится,- афористически заметил Черно.

И я увидел, что он улыбается. Двумя белыми рядами блестящих здоровых
зубов.

Утром следующего дня я тронулся в путь. Бессонная ночь глухо отдавалась в
затылке - но медлить я не хотел. Отосплюсь по дороге.

Подпрыгивал в такт лошадиным шагам мой наполовину пустой дорожный
сундучок. Укоризненно смотрел в спину замок Рекотарсов, который я едва не
продал, в котором оставались теперь за хозяев постаревший сгорбленный Итер, да
еще призрак с близорукими глазами, щуплый призрак, неизвестно чей, потому что в
роду Рекотарсов все были выше среднего роста и на зрение никогда не
жаловались...

И все же я уезжал с легким сердцем.

Почти бессмертие. Жизнь длинна.

Глава пятая

Раньше мне не случалось иметь общих дел с магами. Заверения Черно о том,
что он будет посильно содействовать мне в дороге, не вызвали у меня особого
доверия - однако дни шли за днями, кобыла не только не уставала, но, кажется,
молодела и хорошела на глазах, погода стояла великолепная, а постоялые дворы
попадались дешевые, сытные и без клопов. Мало-помалу я вошел во вкус -
путешествия с магической помощью представлялись мне чем-то вроде увеселительных
прогулок, и потому, когда примерно на половине пути с неба обрушился вдруг
сплошной холодный ливень, я испытал едва ли не обиду.

Или Черно забыл, какие в этих местах дороги? Или он думает, что моя
кобыла умеет плавать в раскисшей глине?

Я крепко застрял на постоялом дворе. То есть я думал, что крепко застрял,
но на другой же день хозяин взвинтил цены, кухарка подала на ужин тухлое мясо, а
из жесткого матраса толпами полезли скверные твари. Такое впечатление, что Черно
решил разом отплатить мне за былое везение; истратив весь запас ругательств,
проведя бессонную ночь и напоив своей кровью полсотни разнообразных насекомых, я
выехал на рассвете.

Дождь прекратился.

Я уверенно направился туда, где, согласно расспросам, лежала цель моего
путешествия - дождь зарядил снова, да такой, что мы с лошадью моментально
превратились в два мокрых, холодных, заляпанных грязью мешка. Я проклял
обманщика-Черно и повернул лошадь вспять; тучи тут же рассеялись, как тараканы с
наступлением утра.

Только тогда я заподозрил неладное, и перебрав в памяти инструкции Черно,
вспомнил о его подарочке, замшевом мешочке: в нем, как в футляре, полагалось
везти обратно приданое моей невесты, книгу "О магах". Мягкие бока мешочка вышиты
были черным бисером - безо всякого узора и рисунка; господин компаньон велел мне
время от времени любоваться вышивкой, и первые дни путешествия я так и делал, но
потом - поскольку я не дама и рукоделий не ценю - забыл, запамятовал,
отвлекся...

Господину компаньону, будь он неладен, пришлось напомнить.

Прямо среди чиста поля я перерыл свой сундук в поисках заветной вещицы;
мешочек лежал на самом дне, в углу, хотя я прекрасно помнил, что укладывал его
под крышку. Мешочек посверкивал бисером; там, где раньше мне виделись просто
россыпи черных точек, теперь явственно просматривался вышитый на замше глаз. И я
сразу понял, чей - узкий, пристальный, малость сумасшедший. А ведь прежде - я
готов был поклясться - никакого глаза здесь не было.

Мы стояли посреди дороги - я и лошадь. Вдалеке виднелось селение с
ненавистным постоялым двором, и как-то сразу обнаружилось, что вокруг глубокая
осень, отдаленный лес стоит голый, как шлюха, поля сжаты, а дорога покрыта
лужами. Налетел холодный ветер - и спасибо ему, должен же я был оправдаться
перед собой за те малодушные холодные мурашки, что прошлись по моей спине от
первого прикосновения Чонотаксова волшебства...

Знак понуждал меня изменить направление. По непонятным причинам Черно Да
Скоро пересмотрел свои планы, и теперь я должен был ехать в сторону,
недвусмысленно указанную резкой сменой погоды.

Кто сказал, что без господ магов этот мир скучен?! Я предпочел бы
благородную скуку сомнительному развлечению быть флюгером. Флажком на карте
господина Чонотакса...

Я влез в седло и пустил лошадь вслед за лоскутком синего неба.

Вслед за уходящим солнцем; скрипя зубами, я ехал туда, где желал меня
видеть непредсказуемый господин маг.

Я нагнал их на следующий день.

Две сытые лошади тянули две повозки; бока их - повозок, а не лошадей -
разрисованы были смеющимися и рыдающими лицами, черепами, картами, молниями и
прочими знаками судьбы. Комедианты выглядели хуже - усталые и пропылившиеся, они
шагали рядом с повозками, не решаясь, как видно, утруждать лошадей своим тощим
весом. Их было шестеро - трое мужчин, красивая женщина в добротном плаще,
молодая горбунья с подведенными глазами и девчонка лет пятнадцати, В рваном
платье С Чужого плеча, странно, припадающая на обе ноги.

Я обогнал их на длинном подъеме. По мне скользнули один за другим шесть
взглядов. Предводитель труппы - круглолицый малый с косматыми бровями - смотрел
хмуро и неприветливо, пара его спутников - равнодушно, красавица привычно
улыбнулась, горбунья часто замигала, а девчонка...

Собственно, девчонка смотрела на меня дважды. Сперва коротко - мгновение,
я успел разглядеть только, что один глаз у нее утопает в сини кровоподтека.
Потом, уже опередив неспешно бредущую труппу, я поймал второй ее взгляд - и мне"
сделалось жарко.

Она умоляла. Я не понял, о чем - но взгляд был отчаянный, как будто она
тонула в колодце, но кричать не могла, а могла только смотреть...

Я придержал лошадь и спросил как мог приветливо:

- Куда путь держите, добрые комедианты? Предводитель нахмурился еще
больше, двое парней удивленно на меня воззрились, красавица заулыбалась живее,
горбунья вздохнула. Девчонка смотрела вниз - в серую дорожную пыль.

- Люблю театр,- соврал я ласковым голосом.

- А вы приходите на представление,- не менее ласково пригласила женщина.-
Окажите милость, благородный господин, как до ярмарки дойдем - так и сыграем...

- А далеко ярмарка? - поинтересовался я живо.

- Там...- женщина неопределенно махнула рукой. Мужчины переглянулись;
один был здоровенный детина с лицом сельского дурачка, в жилах другого явно
имелась примесь аристократической крови, он был, вероятно, бастард, не
прижившийся в замке распутного батюшки...

Я посмотрел на девчонку.

Если бы она подняла взгляд хоть на минуту, если бы повторила свою
беззвучную просьбу - кто знает, как сложилась бы дальше эта встреча на дороге.

Но она смотрела в пыль. Я засомневался.

Мало ли какие беды могут постигнуть девчонку, приставшую к комедиантам? В
особенности если ее руки белы, пальцы тонки, а светлые всклокоченные волосы
знавали лучшие времена. Кто знает, не повторяет ли она судьбу вот этого молодого
бастарда - рожденная для лучшей доли, но получившая от судьбы дорогу, повозки,
холодный осенний ветер...

- Приду поглядеть,- пообещал я. вежливо. Развернул лошадь и поскакал
вперед.

* * *

Эгерт вернулся черный, как головешка, с растрескавшимися на ветру губами,
измученный и постаревший. Он надеялся, что Танталь выбежит навстречу и через всю
улицу закричит, что Алана давно дома; его надежда угасла при первом же взгляде
на ее лицо, но он все-таки спросил, сам не зная зачем:

- Нет?

- Нет.

Было холодно. По дому бродили сквозняки. Старая нянька вот уже неделю не
поднималась с постели.

Эгерт обыскал селение Гнилищи. И все близлежащие хутора; в камине трещал
огонь, Танталь сидела рядом, сгорбленная, не похожая на себя, на ее лице медной
маской лежал отсвет пламени, Эгерту смутно вспомнились другой камин и другой
огонь, и другая женщина, и теплое огненное море, на дне которого он впервые
коснулся своей жены, тогда девушки, Тории, неизменно прекрасной...

- Надо Тории сказать,- негромко пробормотала Танталь.

Эгерт, не глядя, покачал головой.

Ярмарка действительно имелась, и совсем неподалеку - на дороге как-то
сразу сделалось людно, окрестные жители щеголяли праздничной одежкой, особенно
меня поразила одна хозяюшка, восседающая на верхушке высоченной пирамиды из
мешков. Рискуя свалиться - а телега то и дело ныряла колесом в дорожные выбоины
- молодка как бы невзначай поддергивала цветастый подол, выставляя на всеобщее
обозрение новые сапоги, желтые, как дыня, до блеска смазанные жиром. Носик
гордячки, и без того вздернутый, задирался тем временем на совсем уж немыслимые
высоты. Ей казалось, что сапоги сверкают, затмевая своим блеском всю ярмарку, да
заодно и солнце.

Торги тянулись не первый день - вокруг запруженной людьми площади успели
подняться горы хлама и отбросов. Бродячие псы разжирели настолько, что допускали
до поживы хозяйских кошек, чистых и ухоженных, но неудержимо стремящихся вкусить
порока среди мусорных куч. Я поморщился, мой нос был слишком нежен для богатой
запахами свалки.

Вероятно, следовало ехать дальше - однако в стороне от площади стояла
гостиница, каменная, непривычно добротная для простого селения, и мне до зуда в
коже захотелось горячей воды, мягкой перины и спокойного ночлега.

Я остался.

Ночь мне отравили собаки, устроившие под самым моим окном сперва оргию, а
потом побоище. Утром я высчитал пять монет из платы за комнату - на покрытие
морального ущерба; хозяин возмутился было - но я одним взглядом отбил у него
охоту спорить. Пусть лучше приструнит собственных псов.

Не отдохнувший, но вполне довольный собой, я собрался продолжать свой