под фикусом. А потом не выдержал и все-таки позвонил Наташе.
телефону. - Извини, что нарушил запрет, но мне показалось - ты исчезла
насовсем... Или мне все это приснилось.
позвонить. Думала, позвоню, а мне ответят: да тут никогда такого и не
было, не знаем никакого Панова. Ты не сердишься?
внутри, словно возвращалось, вопреки всему возвращалось из прошлого то,
что, казалось, никогда уже не сможет вернуться...
телефонограмма из облсовпрофа. В шестнадцать они проводят совещание, а
Чумаченко в командировке. Чумаченко был председателем нашего профкома, а я
- простым членом профкома, ответственным за культурно-массовую работу, но
на деле я был замом по профсоюзным совещаниям. Совещания почему-то
проводились именно в те дни, когда Чумаченко бывал в командировках, и
исторически сложилось так, что на них ходил я. Я уже и не роптал.
здравствует школа коммунизма.
посмотрела на меня. - Так что жди с доставкой на дом.
графоманами и неграфоманами.
поскольку в редакцию возвращаться не собирался, а планировал заехать
домой, перекусить и заодно переодеться, чтобы не таскаться в единственных
приличных брюках по грязи Хуторов. Совещание прошло на удивление быстро, в
духе недавней перестройки, и еще до шести я посетил продмаги, разжился в
"Кулинарии" пельменями и возвращался домой даже раньше обычного.
почтальонша, рассовывая по ящикам корреспонденцию. Я взял у нее газеты и
все-таки открыл свой ящик - кое-кто ведь поступал так же, как
фантастическая поэтесса Мифрид В. И вытащил неподписанный конверт.
Вероятно, я все-таки слегка нервничал после утреннего анонимного звонка
или, возможно, предчувствовал что-то не очень хорошее. По этой или по
какой-то другой причине я решил сразу определить содержимое конверта.
Поставил пакет с "хлебом насущным" на ступеньку, отвернулся от шуршащей
газетами почтальонши и вскрыл конверт.
газеты, судя по шрифту, из "Комсомолки". Листок бумаги с наклеенными
буквами, неаккуратно вырезанными из заголовков газет. Буквы складывались в
уже знакомый текст: "Пойдешь в подвал пожалеешь". Без знаков препинания. Я
пробежал глазами статью и вспомнил ее. Это была прошлогодняя, кажется,
публикация о сибирском журналисте, погибшем, как говорится, при
неизвестных обстоятельствах.
оказалась переписанной из учебника для первоклашек. Кружок ткани - это,
конечно же, "черная метка". Стивенсон, "Остров сокровищ". Пятнадцать
человек на сундук мертвеца. Трактир "Адмирал Бенбоу" и Билли Бонс. Фраза
из наклеенных букв - тоже классика, только уже не Стивенсон, а Конан Дойл.
"Собака Баскервилей". "Если вам дорога жизнь - не ходите ночью на торфяные
болота", - кажется, так. Ну а статья из "Комсомолки" - небось, вырезали в
читальном зале - это уже для того, чтобы стало совсем ясно. Если я вдруг
окажусь абсолютно тупым.
образованием. Только вот почему меня так упорно запугивали?
осколки валялись на подоконнике и на полу. На полу лежал и кусок кирпича,
метко запущенный со двора. Это уже попахивало мелким хулиганством.
придвинул кирпич. Угроза была недвусмысленной. Что дальше? Дальше, вполне
возможно - подожгут входную дверь. Дальше - уронят что-нибудь на голову.
Очень даже может быть.
был поймать этих малолетних гангстеров и отлупить так, как меня когда-то
учили в нашей боксерской секции. Наверное, мне стоило пойти в милицию, но
сделать это не давало самолюбие. Чтобы я испугался каких-то слабоумных
сопляков? Да я сегодня же надеру им уши! В юности, на танцплощадке в
горсаду дрались мы отчаянно, улица на улицу. Вот подкараулю в подвале,
свирепо думал я, - и откручу им головы.
пятнадцать, что может хоть чуть-чуть управлять собой и рассуждать более
или менее здраво. Я остыл и решил не отказываться от своего замысла:
проследить за подростками, найти Костино убежище и поговорить с ним на
полном серьезе. Я снял куртку, выбросил кирпич в мусорное ведро, собрал
осколки стекла и занялся ужином. Ровно в десять тридцать я решил
направиться на Хутора - и никакие угрозы не могли меня остановить.
ненадолго замирая на остановках и у светофоров. Улицы уже опустели, в
окнах домов трепетал свет телеэкранов. Вновь пошел дождь, унылый
ноябрьский дождь, по стеклам потекли грязные ручейки. Дождь... Внезапно
вспомнился рассказ "Сын золотого дождя", который я читал и перечитывал с
утра и все никак не мог сосредоточиться, думая о Наташе. Хотя рассказ был
тоже созвучен. На мгновение стало холодно, словно струйка дождя затекла за
воротник. Что если это как-то связано?.. Приезжие... Не такие... Глупости!
Я сразу отказался от этого предположения, мысленно погрозив себе пальцем:
мол, засел ты, уважаемый, по уши в своей фантастике и предположения
строишь какие-то мрачно-фантастические.
добрался до подвала. Посветил фонариком, выбирая наблюдательный пункт, и
решил устроиться наискосок от входной двери за приставленными к трубам
досками. Расчистил себе место, сложил куски дерматина, сел на них и
выключил фонарик. И стал ждать.
интересным занятием. В голову лезли какие-то несуразные мысли, вновь
вспомнился прочитанный утром рассказ и мои полубредовые предположения.
"Предлагаю в порядке бреда", - так любил выражаться один сибирский
фантаст, с которым мне доводилось встречаться на семинарах. Темнота,
тишина и вынужденное бездействие настраивали на своеобразный, не очень
приятный лад. Я внезапно поймал себя на том, что невольно вслушиваюсь и
вглядываюсь в темноту, совсем как мой капитан Белов на кладбище. На душе
было тревожно. Видно, не зря утверждают полярники: тьма долгой ночи
угнетающе действует на психику и порождает чувство безотчетного стража. А
возьмем французского спелеолога Сифра, два месяца в одиночестве
просидевшего в пещере: в конце эксперимента он стал ощущать, что не один в
пещере, что кто-то невидимый ходит буквально за ним по пятам.
всеми своими каждодневными малыми и большими проблемами, со своими
радостями и горестями, а вдруг и не живем мы вовсе, а просто снимся
какому-то иному и жизнь наша, и весь наш мир существуют только до того
мгновения, когда проснется это иное - и мы исчезнем без следа. Мысль была
не новая, но я продолжил ее: что если и наши сны - это тоже чья-то
Вселенная, чья-то жизнь, и мы, просыпаясь по утрам от будильников, каждый
раз, не зная этого, действительно уничтожаем приснившиеся нам миры? Я
принялся обдумывать это предположение, рассматривать со всех сторон,
попытался прикинуть один, другой сюжетный, так сказать, эмбрион - и
услышал звук шагов. Кто-то спускался в подвал.
укрытии. Заворчала, открываясь, дверь, захрустело под чьими-то подошвами
битое стекло. Вошедший чиркнул спичкой и направился в глубь подвала. Я,
приподнявшись, выглянул из-за досок и убедился в правильности своего
предположения: сквозь нагромождения рухляди, подняв спичку над головой,
пробирался высокий подросток со свертком, удаляясь от меня. Я дал ему
возможность перейти в следующую секцию и осторожно последовал за ним.
шел еще медленнее, тщательно ощупывая путь носком ботинка, чтобы, не дай
Бог, не зацепиться за что-нибудь в темноте.
потому что хлопец свернул в сторону, пролез под трубами и задержался у
стены. Спичка погасла, в темноте послышались какие-то звуки: шорох,
постукивание, негромкий скрежет. Я стоял у бетонной перегородки и,
задерживая дыхание, вслушивался в эти звуки. Я хотел услышать Костин
голос. И действительно до меня донеслось что-то похожее на приглушенные
голоса! Несколько неразборчивых слов. И почти тут же вновь негромко
скрежетнуло и зашуршало. Зажглась спичка и я отпрянул за перегородку. Не
знаю, как чувствовал себя мифический великан, когда Геракл временно
подменил его, приняв на свои плечи всю тяжесть мира, но я чувствовал
огромное облегчение. Все остальное - потом, потом, главное - Костя здесь,
Костя жив... И еще оказалось, что я буквально взмок, я чувствовал, как пот
стекает от висков по щекам, совсем так, как это описывают в книгах.
секцию, где я поджидал его. Он прошел рядом со мной, я включил фонарик и
моментально вывернул ему руку, заставив согнуться чуть ли не до бетонного
пола. Он вскрикнул от неожиданности и попытался вырваться, но я держал
крепко.
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Пехов Алексей
Свержин Владимир
Орлов Алекс
Сертаков Виталий