Чтение 15–й страницы книги ~Кесаревна Отрада~

Возможно, возможно... протянул врач. Сама не помнишь? И вообще ничего не вспомнила? Саня покачала головой:

Только день рождения. Четвертого апреля. Значит, двадцать мне лет.

Поздравляю, сказал Пал Сергеич. Давай-ка, Маринка, мы ее тут немножко обиходим, потом в гнойную хирургию сдадим. Потому как укус неизвестного животного карается прививками от чего? От бешенства...

В больницу? вдруг забеспокоилась Саня. Я... Мне нельзя в больницу.

Это еще почему?

Не знаю... Что-то мелькнуло...

Дуришь ты нас, красавица, сказал врач. Ну да ладно: не наше это дело. Дури на здоровье. А в больницу не могу тебя не направить, ибо нога тебе еще пригодится. Там тебя заодно и на предмет ку-ку посмотрят... Он пошевелил пальцами у виска, и Саня его поняла.

Я не дурю, сказала она.

Ну-ну...

Он взял что-то с поднесенного медсестрой маленького столика и стал что-то делать с Саниным коленом, и это было так больно и так страшно, что Сане пришлось откинуть голову и зажмуриться.

Но и при зажмуренных глазах она продолжала что-то видеть.

Серые стены уходили ввысь. Над ними открывалось небо безумное, страшное небо. Колдовское небо без звезд... Саня тут же распахнула веки. Низкий потолок в трещинах...

Но теперь и сквозь этот потолок она продолжала видеть высокие серые стены какого-то дьявольского лабиринта того, что люди тщатся от себя же и скрыть, загромождая все вокруг деревом и камнем, воздухом, облаками и светом. Конечно, эти серые стены были теперь почти незаметны, лишь угадывались, словно бы проступая сквозь ближние предметы в облике теней и трещин но Саня знала, что в любой момент может увидеть их, стоит лишь поднять глаза к небу.

И может быть, по очертаниям того колдовского неба, зажатого меж стен, определить свой путь...

Она подняла руку и коснулась левого глаза. Это что-то должно было означать. Но глаз был как глаз круглый и плотный под веками. Потом она вспомнила. В глазу когда-то было пятнышко. Золотое пятнышко. Теперь его не стало.

Хотя... Она еще раз посмотрела вверх. Серые стены видны были как бы сквозь легкое легчайшее золотое мерцание. Золотую паутинку. Пятнышко просто расширилось, подумала Саня. Оно расширилось, и я на все смотрю просто сквозь него...

Транспортировку заказывали? просунулась в Дверь маленькая мордочка, а следом за мордочкой и все остальное, тоже маленькое. Хорошо у вас, Паша, тихо...

Саня сосредоточенно смотрела на вошедшего... шую... Да, пожалуй, вошедшую. Она была как-то связана с тем золотым пятнышком...

Привет тебе, золотко, откликнулся Пал Серге-ич. А у вас что, завал?

Затишье, я бы так сказала. Ты только посмотри на эту погоду. Все вздрогнули и напряглись. Что будет, когда похолодает...

Вчера был тяжелый день. Ребятишки в основном. А сегодня пока вот тьфу-тьфу... Чаю хочешь?

Нет, поеду. Кого везти?

Да вот, девушка в какую-то переделку попала. Животнопокусанность, флегмона области правого коленного сустава. Тотальная амнезия.

То есть что: черепномозговая?

Не похоже. Мозги ей, конечно, надо будет глянуть на просвет, но это не самое срочное. Всего-то делов: не помнит, что делала два последних месяца. Больше никакой симптоматики. И не ширки. Ни одного следа иголки.

Интересно... Маленькая докторша смерила Саню взглядом с ног до головы. Может, дуру гонит?

Может, и дуру, согласился Пал Сергеич. Да не наше это дело, золотко. Наше направление движения правильно придать, и он подал ей листок бумаги, на котором перед этим что-то написал.

Вот и я об этом... Докторша прочла бумагу, покачала головой. И фамилию не помнишь, да?

Не помню, виновато сказала Саня, То есть, наверное, помню... чувствую, что помню... а вот тут что-то не пропускает... Она тронула левую бровь.

Проводочек порвался, согласилась докторша. Ну, а головой точно не билась?

Н-не знаю... вроде бы нет...

Или просто не помнишь, билась или нет?

Да. Просто не помню.

Перепиши, Паша. Поставь ей подозрение на черепномозговую травму. Потому что иначе повезу я ее в гнойную, там меня с нею заворотят в психушку, а из психушки так и так в неотложку. Я три часа проезжу, а у нас сейчас четыре машины. А с подозрением на ЧМТ я ее сразу сдам в неотложку, пусть там разбираются. Это не один час ЧМТ раскручивать. Положат под наблюдение. А с остальным гнойное отделение у них есть, психиатр у них свой... так что все будет в порядке.

Хитрая ты, золотко.

Покатайся с мое. Сидишь в этом отстойнике, жизни не знаешь.

Саня слушала их в пол-уха. Память у нее да, была маленькая, но зато всё, что в ней имелось, использовала на тысячу процентов. Тот диалог, услышанный ею во время бегства от Машкиного подъезда...

Конечно. Ищут ее. Ищут как? Звонок в больницу: у вас нет девушки, которая не помнит своего имени? Ах, есть. Сейчас мы за нею приедем...

Чудо, что еще не позвонили сюда. Может быть, потому, что совсем рядом, слишком рядом в мертвой зоне.

Я вспомнила, сказала она. Я фамилию вспомнила.

На нее посмотрели очень одинаково.

А больше ничего? спросила докторша.

Не знаю... мне нужно отвлечься, думать о другом тогда всплывает... Это была почти правда. Алексеева... Александра... Павловна. Да. Это я.

Вот и славненько. Ну, поехали, Алексеева... Она попыталась дойти до машины и не смогла. Ее

довела маленькая докторша, оказавшаяся неожиданно сильной.

...нет! Я вам уже говорила не было таких. Вы же звонили час назад. Нет, и за этот час никаких неизвестных... да. Хорошо. Вот у меня ваш номер записан, под стеклом позвоню. Как только, так сразу. До свидания.

Девушка за окошком регистратуры подняла на них глаза.

Чтоб я так память теряла... Что у вас?

Подозрение на ЧМТ, сказала докторша. И флегмона правой ноги.

Алексеева Александра Павловна, начала списывать с бланка направления регистраторша, двадцать лет, не работает, БОМЖ... ну-ну. Спасу совсем не стало от бичей. Добрым людям... Ведите в пропускник.

Глава вторая

К ночи Сане стало заметно лучше. Во-первых, ей помогли вымыться. Во-вторых, сделали несколько уколов и прокапали какое-то лекарство из зеленой бутылки. От этого лекарства Саню сначала бросило в дрожь, стало тошнить но очень скоро это прошло, а уже через несколько часов она почувствовала, что колено можно согнуть.

В одиннадцать выключили свет. Женщины в палате, до того молчавшие, принялись оживленно болтать. Саня стала смотреть в потолок, стараясь не рассматривать ничего. Над нею нависали стены колодца... и она твердо знала, что видит это не в первый раз.

Что-то вроде светлой буквы "Т" с короткой ножкой скользнуло над верхом стен скользнуло и исчезло.

Потом Саня повернула голову и посмотрела вниз. Койки стояли на переплетениях какой-то причудливой решетки, и люди простодушно ступали по прутьям решетки, ничего об этом не зная. Внизу же их ждала подкрашенная огнем чернота.

Надо ли их предупреждать об опасности? Саня не знала. Может быть, никакой опасности для них и не существует вовсе поскольку привычка с детства...

Она прикрыла глаза ладонью. Это помогло.

Что-то в ней темно и бешено вращалось, и вращалось, и вращалось... от этого кружилась голова, и обманным движением запрокидывались назад и подушка, и кровать, и вся эта больница...

Она уснула будто в падении.

Во сне к ней вернулась память, вернулись знания о пережитом... она пробиралась куда-то по буреломному лесу, держась за шерсть то ли огромной обезьяны, то ли необычного медведя, доброго и ласкового существа... но она знала, что он ведет ее не то чтобы в опасное но в достаточно неприятное место, где она уже побывала однажды... с этим как-то было связано плавание на большой лодке с гребцами, она сидела, вцепившись в протянутую вдоль борта веревку, и смотрела в волны, которые зелено-серые пенились о борт и тут же отваливались, будто насытившиеся медленные звери. Но в то неприятное место надо было идти и тогда, и сейчас...

А еще там, в лесу, она знала свое имя.

И тревожилась за кого-то.

В шесть утра ее разбудили на уколы. В девять поставили еще одну капельницу, а около полудня врач, перевязывая ее, восхитился:

Ну, девушка, ты и даешь. Прости, некрасиво звучит но заживает, как на собаке.

Ничего, сказала Саня. Собак я люблю.

Все равно от бешенства придется колоться. Вакцину привезли, так что готовь животик.

Не есть, что ли?

Наоборот. Набивай поплотнее хоть кашей, что ли... После перевязки пришел старичок-психиатр. Он разговаривал с Саней долго и довольно добродушно, но после этого разговора кончившегося как бы ничем ей вдруг захотелось вымыться.

Какая чистюля, сказала санитарка, к которой Саня обратилась. А чего ж вчера ломтями грязь соскребали? Перебьешься.

Саня вдруг заплакала:

Будто я виновата... два месяца жизни украли, память украли... где дом, где что... никто не верит... Денег надо так я дам. Оскорблять-то зачем?

Плакать ей было так непривычно, что она от стыда забилась в какую-то каморку, заставленную бумажными мешками, грязными зелеными кастрюлями и какими-то палками. Санитарка неловко похлопала ее по плечу:

Да не обижайся ты. Тут народ-то, знаешь... всякий. Отвыкаешь от нормальных-то. А что, правда, говорят, тебя эти... на тарелке... умыкнули?

Кто?

Ну... с другой планета которые... на летучих тарелках...

Я не помню, беспомощно сказала Саня.

Санитарка помогла ей ополоснуться под душем, замотав колено рыжей клеенкой. Предложенные деньги пятерку правда, охотно взяла. Хотя и спросила:

не последние? Нет-нет, легко сказала Саня, не последние...

Должно было остаться еще две пятерки. Осталось почему-то четыре.

За обедом, как и велено было, она набила живот безвкусной кашей. В буфете продавали бутерброды, и она докупила три бутерброда и съела. Сытости не наступило, просто потянуло в сон.

Укол в живот был болезнен однако ничего такого особенного. Ну, больно. Бывало и побольнее.

Колено почти прошло. Она ходила прихрамывая, но и только. Даже спустилась на пятый этаж, где торговал книжный киоск. Хотела выбрать что-нибудь почитать. И почему-то купила дешевенькую, с полуоторванной бумажной обложкой, книжку: "Мертвые не спят".

Она сама удивилась своему выбору.

Почему-то был очень долгий вечер. К давно лежащим теткам приходили гости, что-то приносили в основном еду. Саня уже поняла, что кормят в больнице чересчур диетически. Ее пытались угостить, но она почему-то отказалась. Лежала и читала.

Вы читать не разучились?

Нет.

Странно, правда? Сложные вещи вы помните, а такую простую, как день вчерашний, нет. Как вы это объясняете?

Никак. Я помню многое, что не касается меня. А саму себя и... рядом не помню.

Да-да. Обычно такие феномены вызываются органическими изменениями, скажем, возрастными. Вот мне, допустим, можно не помнить вчерашний день, зато детство я помню замечательно...

Книга казалась идиотской. Люди так себя не ведут. И так не говорят. Но почему-то при чтении ее у Сани возникало тревожно-приподнятое состояние, и казалось, что пахнет снегом. Свежим снегом....

Уже все гости разошлись, когда в палату стремительно ворвалась невысокая девушка.

Санька! закричала девушка, бросаясь к кровати. Саня отложила книгу... Не узнаешь? Девушка с некоторым испугом остановилась. А я тебе... это... плюшек купила...

Я... почти помню, сказала Саня мучительно. Мне бы разрезать вот тут... Она потерла левую бровь.

Валя, сказала девушка. Чижик. Ну? Вспомнила?

Валя... Чижик... Саня поднялась с кровати. Мы с тобой... подожди... учились...

И?!. вопросительно-торжествующе пригласила к воспоминаниям Валя. Что еще?

Жили вместе... Саня не то догадалась, не то и на самом деле вспомнила.

Точно! А мне говорят память, мол, потеряла! Имя, говорит, долго не могла вспомнить а помнит только, что общага сгорела. А вы тогда как пропали теперь только про то и разговоры. Ну, мне Марь Семенна и говорит: махни, посмотри, что за Алексеева Александра такая... Так ты что, не помнишь совсемсовсем ничего? И меня, значит...

Почти ничего. Все... как будто не в фокусе... или как будто в книжке страницы выдернуты...

Саня взглянула вниз, будто там могла быть какаято иллюстрация состояния ее памяти, и вдруг увидела, что гостья ее каким-то чудом балансирует на самом краю перекладины. Одна нога ее уже соскользнула, вторая готова была соскользнуть...

Осторожно, сказала Саня тихо, чтобы не напугать. Дай руку. Теперь встань сюда. Сюдасюда... Вот. Ну, все.

Чижик вдруг руку отдернула.

Ты что?

Саня пожала плечами:

Плохое место.

Она вдруг поняла, что на них смотрят. Лежащие женщины приподнялись и смотрели очень настороженно.

Слушай, сказала одна, а ты почем знаешь?

Что?

Ну... что плохое.

Вижу... чувствую... А оно действительно?..

Там третьего дня Дарья Теплакова померла. На поправку уже шла, а тут хлоп на пол, и все не дышит... А ты к нам только вчера попала, знать не можешь...

Да я и правда не знала. Валя, а...

Пойдем в коридор. Чижик как-то подобралась и напряглась.

Это было разумно. Но все же и в коридоре Саня дважды обводила Валю вокруг незримо зияющих дыр.

Понимаешь, я вроде бы в уме. Но вычеркнуты все имена и почти все события, которые со мной происходили. Вот тебя в лицо узнала... и вообще просачивается что-то... Но все равно это ничего. Вот помню: ездили в деревню... в какую, зачем?.. потом возвращались поездом, потом на машине... пожар не помню, но откуда-то знаю, что все, что у меня было, сгорело. Потом... какой-то ужас, помню чувство ужаса, но не знаю, из-за чего. И все: очнулась на скамейке в сквере, вся грязная, оборванная... и узнала, что прошло два с лишним месяца. И что теперь делать? Даже из больницы выпишут куда пойти?

Ой, за это не переживай, мы тебя устроим! И в училище восстановят ну, на второй год оставят, подумаешь, компот. Паспорт мы. твой вытащили, успели, и вещи какие-то... ну, это у Сороки, она все в гнездо, все в гнездо. Слушай, а с кем ты ездила не помнишь?

Нет. Помню, что кто-то был...

С братом ты ездила, он у нас военруком работал. Алексеем его звали. Ты, может, поэтому так и назвалась, а?

Не знаю. Я вдруг чего-то испугалась... надо было сказать имя, и я сказала первое попавшееся. Постой, Валя. А кто тебе позвонил?

Не мне. Мне куда звонить, без пейджера прозябаю... мы же сейчас, кто бесхозные, в классах и спим, и занимаемся... А в училище позвонил врач из травмпункта, сказал, что вот, мол, вроде бы ваша погорелица... в больницу отправили. Сразу про вас с Алексеем и вспомнили. Шуму-то ой, много было-после того, как вы пропали. А главное в общаге же на чердаке сгорел кто-то, кости там нашли... В общем, весело мы без тебя жили, хохотунчики хоть по пальмам развешивай. Ну, ты вообще-то... что-нибудь вспоминаешь, когда я говорю?

Да... Только это не складывается пока. Не стыкуется.

Ой-ма... Ну, ладно. Я тебе сейчас все методически выкладывать буду, а ты слушай и наматывай...

Вторжение началось утром девятого апреля, а уже к вечеру двенадцатого можно было сказать, что высадка десанта прошла успешно. И севернее, и южнее порта Ирин возникли плацдармы, с которых началось продвижение легкой пехоты в глубь территории и навстречу друг другу; порт оказался взят в клещи. Если он падет а это представлялось весьма вероятным, то уже ничто не помешает прямо у глубоководных причалов разгружаться тяжелым баргам и левиатонам, доставляющим передвижные башни и метательные машины средства боя, без которых конкордийцы воевать не любили.

Только маленький отряд гвардии Паригория под командованием внучатого племянника Вандо, акрита Артемона Протасия, меньше тысячи мечей противостоял сейчас десанту. Остальные силы северян вынужденно были растянуты вдоль побережья, отражая все новые и новые попытки высадки. Флот, видимый с откосов и тем более с маяков как темный остров, смещался то к северу, то к югу, прощупывая легкими судами наличие и доблесть береговых патрулей.

Силентий собрался в родовом поместье Рогдая Анемподиста под названием Лучина, большом мрачноватом доме, выстроенном ступенчато на крутом склоне горы. Из окон дома виден был залив, а дальше, в зеленоватой туманной дымке, Фелитополь, древняя столица, город, забытый всеми и всеми заброшенный...

Рогдай стоял на высоком крыльце, встречая прибывающих.

Кесаревич Войдан оказался первым верхом на коне в сопровождении девяти стражников. На нем был легкий кожаный панцирь с решетчатыми заплетками на груди и плечах; светлые волосы свободно раскинулись. Рогдай отметил про себя, что за последний месяц кесаревич заметно возмужал будто стал старше сразу на десять лет.

Привет тебе, стратиг. Он спрыгнул с коня.

Привет и тебе, Войдан. Ладно ли доехал?

Могло быть хуже. Двое ранены у меня, распорядись, чтоб в стражницкую лекаря прислали.

Рогдай жестом подозвал домоправителя, шепнул на ухо приказ; домоправитель, подобрав полы, рысью бросился исполнять. Наметанным глазом Рогдай определил раненых: вот этот, слишком бледный, и вон тот, опустивший плечо. Не дай Бог показать им, что ты разглядел их немочь... Войдан махнул рукой старшине конвоя: свободны. Им уже отворили стражницкие ворота. Въезжая туда, раненный в плечо оглянулся будто бы в тревоге.

Конвой Вендимианов был не в пример пышнее: большую крепкую карету сопровождали четыре десятка всадников. Впереди ехали знаменосцы, позади тоже. Терентий, несмотря на свои семьдесят лет, выпрыгнул из кареты молодо и упруго. Рогдай успел заметить там, в мягких недрах, две хитроватые девичьи мордашки.

Привет тебе, стратиг. Далекое место ты выбрал для встречи...

Привет и тебе, Терентий. Не я выбрал место выбрало. Все ли ладно было в пути?

Дороги разбиты. А так все ладно.

Поднимайся в комнаты, тебе покажут. Отдыхай пока.

Вандо Паригория пришлось ждать еще около часа. Хотя в его конвое тоже была карета, сам Вандо, невзирая на свою дородность, ехал верхом, с мечом у бедра и в кольчуге. Когда он приблизился, Рогдай увидел, что левая его нога повыше колена обмотана черным бинтом.

Привет тебе, стратиг.

Привет и тебе, Вандо. Путь, вижу, был непрост?

Непрост, стратиг. Третий раз на конкордийских разъездчиков уже сегодняшним утром напоролись...

Тяжко на берегу, Вандо?

Не то слово, стратиг...

Тебя отведут в комнаты. Отдохни пока. Лекаря страже не требуется?

Нет. Раненых я на возу обратно отправил... Вандо опирался на меч, не в силах скрыть рану, но обычай не велел замечать это.

Солнце перевалило за полдень, когда все собрались в полутемной зале за тяжелым двухсотлетним дубовым столом с резной столешницей.

Не могу сказать, что рад видеть вас всех здесь, сказал Рогдай. Потому что причина, побудившая нас собраться, хуже нашей давней вражды. Хотя и родилась из нее же. Нас начали жрать, и я не вижу пути, как избежать гибели Мелиоры. Все. Прошу высказываться.

Первым встал потаинник Конрад Астион, ближайший помощник Юно Януара.

Я самый младший здесь, сказал он. Скажу вам следующее: мы за месяц потеряли всех шпионов, работавших на материке. Всех до единого. Последнее послание, пришедшее к нам, гласит: где-то в самых высших сферах Конкордии зреет недовольство слишком тесным союзом со Степью... если эти отношения, конечно, можно считать союзом. Равно как и сама Степь не так уж едина в своих устремлениях на наши острова. Но, к сожалению, важнейший документ, который вез к нам наш самый ценный шпион, оказался утерянным. Мы ждали подробнейшего слепка с отношений между Авенезером Четвертым и его окружением и внутри самого окружения, а получили лишь холодный ком воска... Шпион, уже пожилой человек, попал в темную полосу на острове Еликонида, на миг потерял опору в мире и покончил с собой. Без него же разбудить воск невозможно... Он помолчал несколько секунд. Поэтому при оценке очень сложной обстановки на материке мы вынуждены полагаться лишь на слова перебежчиков. Лишь на слова. Их трудно подтвердить или опровергнуть. Так вот, из этих слов следует, что вторжение в Мелиору ведется стараниями Турвона, старшего брата Авенезера Четвертого. Сам ли он попал под влияние Полибия, или же Полибий находится у него в руках сказать пока невозможно.

Рогдай, кажется, хотел что-то сказать, издал неопределенный звук, но заставил себя промолчать.

Теперь я просто передаю слова Якуна, ничего от себя не добавляя. Якун сказал так: за время, прошедшее после возвращения Полибия ко двору, мощь его возросла неимоверно, и питается она из запретных источников но и расходуется на что-то совершенно непонятое, не написанное ни в одной из известных книг. Возможно, он творит что-то подобное Кузне... На дела же военные отвлекается слабо. То есть, конечно, чародейскими умениями он воодушевляет воинов. Не исключено, что чародейство используется и при их подготовке. Иногда он сам навещает верфи и крепит корабли. Самое масштабное из видимых его деяний таково: тремя башнями, поставленными на берегах пролива, он сдерживает шторма. Мы знаем расположение этих башен. Одна из них на полуострове Дол... Якун считает, что простое разрушение даже одной башни сломает защиту от штормов. Далее: Якун и его помощники предрекают попытку этакого общего чародейского воздействия на Мелиору, как бы распространение на нее темных полос и для угнетения наших душевных сил, и для возбуждения новой вспышки враждебности. Якун знает, как с этим бороться, но ему нужны две сотни человек... которые сами согласятся на это.