присутствующего в портовых городах, бандитов, выпущенных из тюрем в первый
час десанта, и самих бредунов, ставших из агитаторов весьма грамотными
командирами, - все они, казалось, являют собой грозную силу... Но
ополченцы так и не сдали комендатуру порта, отбивая приступ за приступом,
и в мэрию мятежники ворвались, но закрепиться там не смогли. Ближе к утру
полковник Вильямс счел возможным снять часть сил с обороны этих позиций и
небольшим, но быстро растущим отрядом совершил стремительный рейд по
правобережной части города, не столько уничтожая, сколько рассеивая и
деморализуя мятежников. А утром вдруг оказалось, что силы мятежников
рассечены: нижний мост находится под прицельным огнем из окон мэрии, а
верхний - захвачен ополченцами! Командиры мятежников попытались
организовать штурм верхнего моста - ясно, что там засела лишь жалкая кучка
стрелков, - но уже началось повальное дезертирство. Каждый спасался как
мог. К девяти часам лишь на левобережье остались организованные силы
мятежников - группа примерно в три сотни человек, в основном мастеровых с
текстильных мануфактур "Фицрой и Смитсон". При них же была команда
канониров с крейсера, сумевшая на плотах вывезти два легких баковых орудия
- правда, без пороха и ядер. Обиженные этим обстоятельством, канониры ни в
какие схватки не вступали, сидели при своих пушках и к вечеру сдались
морской пехоте с подошедшего "Стерлинга". Мастеровые же приняли бой,
полчаса удерживали кладбище, потеряли немало народу, потом частью сдались,
а частью ушли в горы со своим командиром Феликсом Елейном. Впрочем, это
будет еще только вечером...)
продолжалась минуту - и угасла. И тогда "южные" дружно вскочили и
побежали. Глеб и трое волонтеров, находившиеся в перестрелке с ними,
выпустили вдогон полтора десятка пуль, не особенно целясь - так, для
обозначения морального превосходства. Но все же в кого-то попали - двое
потащили третьего.
пролез под потертой, прошлого, наверное, века, почтовой каретой и вынырнул
как раз в ногах у Дабби.
Элмер подал Глебу бинокль. Одно стекло у бинокля треснуло, и Глеб никак не
мог к этому приспособиться, пока не догадался и не закрыл ненужный глаз.
он разговаривал вчера утром в комендатуре...
повозку, потрясая кулаками, кто-то подбросил шляпу... Дабби, держа на
отлете поврежденную руку, здоровой обнял Глеба за плечо:
Глеб понял, что плачет сам.
выделяя последнее слово, и Дабби принял это на свой счет, но промолчал. -
Да, тут... - он поднял руку и качнул размочаленный конец веревки.
он отдавал шепотом. - Стреляные гильзы, следы...
разбрелись устало по сторонам, вглядываясь в траву под ногами и вряд ли
различая там что-нибудь. Глеб уже давил пальцами на глаза - до синих
пятен, до чужого света - почти без пользы. Помогало на несколько минут. И
вновь начинались рябь и обманы. Вот спина Элмера. Вот ее нету...
Олив!
Олив, взмахивает руками - и исчезает, взмахивает - и исчезает...
волонтером с библейским именем Джошуа, который был послан на поиски - оба
упали в одну яму. Элмер отделался легче, у Джошуа явно перелом в голени,
ему больно и дурно, но он тоже смеется вместе со всеми. Почему-то это
очень смешно: оба упали в одну яму. Смеется даже женщина, укутанная в
пальто Олив. Ее имя Мередит Маршаль, она владелица знаменитого салона мод
"Маршаль". На лице ее еще слишком видны следы непереносимого ужаса этой
ночи... но все равно она смеется. Ну и яма, надо же: оба упали именно в
нее! Потом смех понемногу стихает.
двустволку. Может быть, теперь ему не будет так досадно, что весь бой он
просидел здесь, охраняя двух женщин.
локоть и ведет куда-то, и вдруг оказывается, что вокруг никого нет. - Я
очень хочу быть честной с тобой, я не хочу быть дрянью. Не влюбляйся в
меня, пожалуйста. Будет только плохо нам обоим. Потому что я могу быть
другом, подругой, любовницей, блядью - но я не могу быть возлюбленной. Это
невозможно объяснить, поэтому просто поверь. Помнишь, что я говорила
вечером? Я ведь все понимаю, ну почти все, только сделать ничего не
могу... Поцелуй меня еще раз, пожалуйста.
школе Уошбрук: безобразно узкие коридоры с полами, крытыми пыльным
войлоком, безликие классы с рядами темно-коричневых столов и скамеек,
холодные дортуары, столовая с неистребимым запахом кухонных тряпок и
плесени... и при этом невозможно выйти из здания, дверей просто-напросто
нет и не было никогда, и лишь раз в год из гимнастического зала можно
попасть неизвестно куда, в какие-то джунгли, и там надо будет жить своим
трудом, охотой, как-то еще, это называется "выпускной бал", его ждут и
боятся, боятся страшно, панически, и кто-то всеми силами стремится
остаться в школе, даже совершая немыслимые подлости ради этого, а другие,
наоборот, стремятся вырваться и уйти, но все ушедшие так или иначе
возвращаются хоть раз, чтобы родить ребенка - всегда девочку, только
девочку... говорят, мужчины живут там, в джунглях, они дики и ненасытны, и
матери, оставив дочерей расти и учиться, исчезают, уходят в тот мир, он
притягивает их, всасывает в себя, и они все реже и реже появляются в
школе, эти взрослые женщины, и перестают, наконец, появляться совсем; и
вот приходит время Светланиного выпуска, они сбиваются кучкой,
перепуганные девочки, а младшие классы окружают их, и рукоплещут, и
смотрят с завистью, и что-то говорит мадам попечительница, герцогиня Гил,
и пол вдруг исчезает из-под ног, все кричат, кричат - и оказываются на
пустынном берегу, Светлана озирается: взрытая ядрами и бомбами земля,
осыпающиеся ложементы, расщепленные бревна - как пальцы мертвеца... и
хлопанье парусов позади... она оглядывается: три шхуны, три шхуны уходят,
уходят... и нет сил кричать и взмахивать руками, свинцовая тяжесть на
всем, во всем: свинцовое тело, свинцовая душа, свинцовые веки, свинцовая
гиря на шее гнет и пригибает к земле, и остается лишь смотреть на землю и
видеть ее: мелкие камушки, гладкие и в крапинку, темные и белые щепки,
травинки, чешуйки, крошечные, будто муравьиные, скелетики и черепа... а
ветер нагоняет мрак и смрад, и низко летят, кружась, жуткие лиловые тучи,
и с горами на горизонте начинает твориться странное: они превращаются в
шкуру чудовища, черную, бородавчатую, сально блестящую, голую, под ней
перекатываются мускулы, и волна превращения набегает с чавкающим
завыванием...
Флинт Эрик
Панов Вадим
Шилова Юлия
Василенко Иван
Херберт Фрэнк
Лукин Евгений