Чтение 15–й страницы книги ~Сто полей~

- Сделайте милость, расскажите, - отвечали ему.

- Король держал совет, - продолжал Таннах, - почему так медленно
растет Ламасса? "Потому что, - говорит Арфарра, - окрестные сеньоры чинят
разбой над торговцами, а городские цеха притесняют новых ремесленников".
"Потому что, - возражает Най Третий Енот, - в семи переходах от столицы -
вольный торговый город Кадум, и если разрушить город и ремесленников
переселить в Ламассу, то и торговли в ней станет больше". Король увидел,
что правду говорит Най Третий Енот, да и дружина требовала подарков. Он
велел Арфарре взять Кадум.

Третий Енот обрадовался, потому что стены Кадума были неприступны, и
Арфарра провел бы под ними много времени. Но Арфарра сказал: "Если брать
город снаружи, на это надо много людей, а если брать город изнутри, - надо
гораздо меньше. Мой план таков: я наряжу часть дружинников торговцами, а
часть посажу в бочки, якобы с бузой. Они пройдут за городские стены, а
ночью перебьют стражу и откроют нам ворота". Тогда Най Третий Енот увидел,
что дело и вправду сулит выгоду, и попросил поручить это ему. Арфарра
согласился. Все удивились, но королевский советник сказал, "Этот человек
мне все время мешает. Пускай его едет в Кадум. В Кадуме его дернут на
базарной площади за бороду, он и зарубит обидчика. От Ная я избавлюсь, а
Кадум все равно возьму". Эти слова передали Наю, и он только улыбнулся.

Арфарра сказал, что торговцы не ездят на боевых конях, и заставил Ная
и его людей пересесть на заморенных кляч. А потом он велел ему снять
боевой кафтан и надеть зеленый, суконный. Памятуя о словах Арфарры, Най
все стерпел.

Вот подъехал Най с людьми и бочками к заставе перед городом, и
начальник заставы окликнул его: "Эй, торговец! Это нечестно, что подлый
мужик едет на таком коне!" Най Третий Енот закусил губу, но вспомнил о
словах Арфарры и подарил начальнику коня.

Вот проезжает Най через городские ворота, и начальник стражи окликает
его: "Эй, торговец! Ты, видать, немало обжулил народу, что собрал такой
большой караван. А мои дети мерзнут с голоду!" Най Третий Енот закусил
губу, но вспомнил о словах Арфарры и дал золота простолюдину.

Вот приехал Най на городскую площадь, а граф Кадума был в это время в
городе и пришел посмотреть на новоприбывший караван. "Да ты как стоишь
перед графом, мужлан!" - напустился на графа Ная граф Кадума. "Так стоит,
- сказали в свите, - будто стоит втрое больше своего вергельда". "А коли
так, - сказал граф, - так пусть он мне завтра пошлину заплатит втрое
против обычной". "Я тебе прямо сейчас заплачу", - ответил граф Най,
вытащил из сена меч и зарубил Кадума прямо на площади. Тут пошла веселая
торговля: люди Третьего Енота стали отвешивать покупателям по полфунта
хорошего удара, да отмерять по полвершка дубинного звона, а те платили им
той же монетой. Горожане испугались, лишившись графа и видя доблесть
нападающих, да и королевское войско было уже у стен. Так Най Третий Енот
овладел Кадумом и поднес его королю. А Арфарра сказал, что тот не выполнил
уговора, и потому король не имеет права отдать Наю земли графа Кадума. И с
тех пор Най Третий Енот возненавидел Арфарру, ибо понял, что тот посылал
его на верную гибель.

А отец Адрамет слушал и улыбался. Он тоже хорошо знал, как обстояли
дела, хотя и не воевал, потому что люди Даттама ходили за войском и
скупали всю добычу, и он был среди них.

- А ведь земли герцога Нахии тоже остались у короля, - заметил
хозяин.

- Завоеванная земля принадлежит королю, - возразил его сын.

- Может, оно и так, - заметил Росомаха, - но только земля принадлежит
королю затем, чтобы он пожаловал ею тем, кто завоевал эту землю, а если
король будет сидеть над своей землей, как ростовщик над кубышкой, так кто
же будет за него воевать?

А Таннах Желтоглазый сказал:

- Земли остались королю, и он отдал их простолюдинам, которые на них
сидели, а участники похода получили свою долю деньгами. А деньги отдали
своим же бывшим рабам в Ламассе!

Тут Лух Медведь поглядел на хозяйского сына. А у того, надо сказать,
на кафтане по червленому бархату шли накладки вроде хвоста ската - не
очень искусной работы и серебряные.

- Да, - сказал Лух. - То ли король не доплатил своим воинам, то ли
они переплатили ремесленникам.

- Вы меня не так поняли, сударь, - сказал Таннах. - Я сказал не
"заплатили", а "отдали". И не оружейнику, а, скажем, красильщику, чтоб он
себе на эти деньги завел новую красильню, а потом с красильни отдавал долю
с дохода. Это все Арфарра придумал и назвал "планом обогащения народа
посредством ссуд и паев".

Тут, однако, Кукушонок не выдержал и стал отгибать у плаща роговые
застежки:

- Мои деньги, - говорит, - все ушли на виры. А что осталось - отдам
вашей родне.

- Я о вас, сударь не говорю, - возразил Таннах. - Кречеты - совсем
другое дело. Кречеты - королевский род, и весь Мертвый город в Ламассе -
принадлежит, слава Лахут, роду Кречетов. Не во всей Ламассе королевский
колдун распоряжается.

Надобно сказать, что Таннах не знал, что старый Зомин, ленник
Кречетов, владевший Мертвым городом, три луны как умер. И что по новым
законам выморочный лен перешел к королю. Если бы он это заранее знал, то
ничего бы не произошло. Но когда ему указали на ошибку прилюдно, он взял и
уперся:

- Что за чепуха! Пусть король пользуется землей, владеют-то ей все
равно Кречеты. Как король, Варай Алом, конечно, сеньор Кречетов, а как
держатель Мертвого города - он теперь их вассал.

Тут все обомлели, потому что, действительно, получалось, что король
теперь - вассал Кречетов.

А хозяйский сын заметил:

- Это по наущению Арфарры король не приносит вассальной клятвы.

Тут языки у всех развязались, люди стали Арфарру поносить, как могли,
потому что было за что.

Надо сказать, что всю эту ругань чужеземцы слушали, прямо-таки
разинув рот... Но мы ее пересказывать не беремся, да и невозможно. Ведь
даже о битве у Рачьей реки можно сложить песню, хотя бы и хулительную. А
как сложить песню о том, как Арфарра-советник учредил при дворе новые
должности, насажал туда простолюдинов, а старых титулов хоть и не отменил,
но превратил в пустое место?

Шардаш Кривой Сучок даже так разошелся, что заявил:

- В конце концов, Кречеты не виноваты, что крестьяне молятся ржаному
корольку, - однако понял, что сказал совсем не то, сконфузился и сунул
палец в рот.

И вот, когда все наругались и перепились, встал Шодом Опоссум,
хозяин, и сказал:

- Я так думаю, что если король хочет иметь верных воинов, по обычаю,
то и сам должен обычаи соблюдать. И уж если мы все тут собрались, и те,
кто будет на Весеннем Совете, и те, кто не будет, - нам надо составить
грамоту, и сказать в этой грамоте: если король не принесет Кречетам
вассальной клятвы - то и мы ему ничем не обязаны.

И если король принесет вассальную клятву - это значит, что он уважает
обычаи королевства и свободу сеньоров, а если нет - то тогда сеньорам
придется самим защищать свою свободу, и, клянусь божьим зобом, мы ее
защитим, ибо свобода - эта такая штука, которая слаще, чем перепелка в
шафранном соусе и девственница в брачную ночь!

Все были пьяны, составили грамоту и подписали.

Впоследствии, как только советник Арфарра узнал о пире, он кинулся
доказывать королю, что это Марбод Кукушонок сговорился насчет грамоты с
Опоссумом и подзуживал остальных. Но король только рассмеялся и заявил,
что советник вечно считает: раз что-то произошло, значит, кто-то это
замышлял.

Поскольку, однако, ничего случайного в мире не бывает, то и выходит,
что пир сглазили чужестранцы.

Потому что бывает, что пир кончается поединком или кровной местью.
Бывает также, что кто-то повздорит с королем и убьет его людей, а Шемка
Алома, прадеда нынешнего короля, за обиду подстерег и убил на охоте Каш
Одноглазка. Бывает, что кто-то не повинуется королю и поэтому не едет на
Весенний Совет: для отсутствующих решения совета как бы не обязательны.

Но чтобы благородные люди собрались и уговорились явиться на совет
для неповиновения, да еще бумажку какую-то подписали, словно судейские
крючки, - такого никто не помнит, и сколько же бед должно из таких вещей
выйти!

Утром следующего дня, весьма благоприятного для начала путешествий,
чужеземцы, снабженные письмом к господину Даттаму, отплыли в королевский
город Ламассу. Сорок четыре дня оставалось до весенней ярмарки, и
шестьдесят два - до Весеннего Совета.

Погадали на прощанье, и прутья легли так, что лучше бы, право, не
гадать. Шодом Опоссум спросил у чужеземца, как ему вчерашний пир?

Ванвейлен сказал:

- Я был очень удивлен. Я думал - у вас ничего не происходит, и нет
такого человека, который осмелится все исправить.

Таннах Желтоглазый удивился:

- Как ничего не происходит? Вон - дочь у хозяина выросла, вон - новый
флигель построили. А вы надолго собираетесь оставаться в Ламассе?

- Нет, - сказал Ванвейлен, - я постараюсь убраться из нее до этого
вашего Весеннего Совета, так как сдается мне, что не все, приехавшие на
Весенний Совет, оттуда уедут.

А прутья у шамана легли скверно потому, что Марбод Кукушонок не