между двух толстых и длинных поплавков была установлена рама со словом
"Спорт". Совершенно было непонятно, откуда взялись все эти камыши, водный
велосипед, да и я сам. Но меня это не очень волновало. Вокруг была такая
красота, что хотелось плыть и плыть дальше, и смотреть, и, наверно, ничего
другого не захотелось бы долго. Особенно красивым было небо - над
горизонтом стояли узкие и длинные сиреневые облака, похожие на звено
стратегических бомбардировщиков. Было тепло; чуть слышно плескалась вода
под винтом, и с запада доносилось эхо далекого грома.
времени не то во мне, не то вокруг меня все сотрясалось, после чего у меня
в голове начинало гудеть. От каждого такого удара все окружающее - река,
камыши, небо над головой - как бы изнашивалось. Мир делался знакомым до
мельчайших подробностей, как дверь сортира изнутри, и происходило это
очень быстро, пока я вдруг не заметил, что вместе со своим велосипедом
нахожусь уже не среди камышей, и не на воде, и даже не под небом, а внутри
прозрачного шара, который отделил меня от всего вокруг. Каждый удар
заставлял стены шара становиться прочнее и толще; через них просачивалось
все меньше и меньше света, пока не стало совсем темно. Тогда вместо неба
над головой появился потолок, зажглось тусклое электричество, и стены
начали менять свою форму, приближаясь ко мне вплотную, выгибаясь и образуя
какие-то полки, заставленные стаканами, банками и чем-то еще. И тогда
ритмичное содрогание мира стало тем, чем оно было с самого начала -
телефонным звонком.
раме; на мне были летный ватник, ушанка и унты; на шею, как шарф, была
накинута кислородная маска. Звонила привинченная к полу зеленая коробка
радио. Я снял трубку.
взорвался в моем ухе чудовищный бас. - Ты что там, хуй дрочишь?
укусил себя за губу и свободной рукой вцепился в руль.
слов - видно, тот, кто кричал на меня, говорил теперь с другими, отведя
трубку от лица. Потом в трубке что-то бикнуло, и послышался другой голос,
говорящий безлично и механически, но с сильным украинским акцентом:
стонать или выкрикивать неприличные слова; мысль о том, что я чуть было не
сделал что-то непоправимое, заслонила все остальное. Следя за срывающимися
мне в ухо цифрами, я попытался вспомнить происшедшее и осознал, что вроде
бы не совершил ничего страшного. Я помнил только, как оторвал ото рта
стакан с компотом и отодвинулся от стола - мне вдруг расхотелось есть. А
потом я постепенно начал соображать, что звонит телефон и надо взять
трубку.
теперь были плотно заставлены - на нижней блестели вазелином банки с
китайской тушенкой "Великая Стена", на верхней лежал планшет, кружка,
консервный нож и кобура с пистолетом; все это было перехвачено
контровочной проволокой. В мое левое бедро упирался кислородный баллон с
надписью "ОГНЕОПАСНО", а в правое - алюминиевый бидон; в нем отражалась
горящая на стене маленькая лампа, под которой висела карта Луны с двумя
черными точками, нижняя из которых была подписана - "Место посадки". Рядом
с картой на нитке висел красный фломастер.
следовало ожидать, понял я, раз луноход закрыт колпаком обтекателя.
Урчагина, - что это, как не помноженный на миллион телевизоров голос
истории?"
становился громче и скоро перерос все мыслимые пределы - словно сотни
молотов били в железный корпус ракеты. Потом началась тряска, и я
несколько раз ударился головой о стену перед собой - если б не ушанка, я
бы, наверно, вышиб мозги. Несколько банок тушенки полетело на пол, потом
качнуло так, что я подумал о катастрофе - а в следующий момент в трубке,
которую я все еще продолжал прижимать к уху, раздалось далекое:
тряска - в вибрацию наподобие той, что испытываешь в разогнавшемся поезде.
Я положил трубку на рычаг, и телефон сразу же зазвонил снова.
информацию о начальном участке полета.
рассчитан. От этого траектория зависит. Даже солдата послали по мачте
залезть, он по обтекателю сапогом бил, чтоб ты проснулся. По связи тебя
без конца вызывали.
всего, даже меньше. Потом ступень отцеплять. Мы уж все друг с другом
попрощались, а с тобой... Ведь не поговорим никогда больше.
ощутил - это неловкость и тоску.
оскорбительность своего вопроса.
Луну прилетишь, вспомни обо мне, ладно?
двигателей долетел семин голос - он громко пел свою любимую песню.
вышины. А-а, крокодилы-бегемоты. А-а, обезьяны-кашалоты. Аа... А-а-а-а...
почти сразу в трубке раздались короткие гудки, но за секунду до этого -
если мне не показалось - семина песня стала криком. Меня опять тряхнуло,
ударило спиной о потолок, и я выронил трубку. По тому, как изменился рев
двигателей, я догадался, что заработала вторая ступень. Наверно, самым
страшным для Семы было включать двигатель. Я представил себе, что это
такое - разбив стекло предохранителя, нажать на красную кнопку, зная что
через секунду оживут огромные зияющие воронки дюз. Потом я вспомнил о
Ване, схватил трубку снова, но в ней были гудки. Я несколько раз ударил по
рычагу и крикнул:
Брали мы, знаешь, такой небольшой деревянный ящик, типа от болгарских
помидоров, сыпали под него хлебную крошку и ставили на ребро, а под один
борт подставляли палку с привязанной веревкой метров так в десять. Сами
прятались в кустах, или за лавкой, а когда голубь заходил под ящик,
дергали веревку. Ящик тогда падал.
крыльями по стенкам - ящик даже подпрыгивает.
после каждого движения хотелось отдышаться, как после долгого бега вверх
по лестнице. Чтобы сделать вдох, я стал подносить к лицу кислородную
маску.
спичек. Набьешь, заплющишь, а в боку должна быть такая маленькая дырочка -
и вот к ней прикладываешь несколько спичек в ряд...
Володихин Дмитрий
Доставалов Александр
Круз Андрей
Андреев Николай
Никитин Юрий
Махров Алексей