моей ноге совершенно так же, как его предки прижимались к ногам своих
хозяев, учуяв за порогом пещеры незнакомое и опасное...
бывает дно. Они все ушли туда, а дна нет, и никто не вернулся... Мы должны
туда идти?
ровный прямоугольник асфальта.
прижимается ко мне.
с дырчатыми ступенями. Стерты. Блестят. Все глубже и глубже. И никуда. Я
не хочу туда. И не приказывай.
приказывать?
когда я заканчиваю, вся экспедиция уже в курсе. Начинается галдеж.
Выдвигаются гипотезы, предлагаются меры. Шумно. Щекн понемножку приходит в
себя: косит желтым глазом и то и дело облизывается. Наконец вмешивается
сам Комов. Галдеж прекращается. Нам приказано продолжать движение, и мы
охотно подчиняемся.
броневик, запирающий проспект с противоположной стороны, и снова
оказываемся между двумя колоннами брошенных автомашин. Щекн снова бодро
бежит впереди, он снова энергичен, сварлив и заносчив. Я усмехаюсь про
себя и думаю, что на его месте я сейчас, несомненно, мучился бы от
неловкости за тот панический приступ почти детского страха, с которым не
удалось совладать там, на площади. А вот Щекн ничем таким не мучается. Да,
он испытал страх и не сумел скрыть этого, и не видит здесь ничего стыдного
и неловкого. Теперь он рассуждает вслух:
все они живут сейчас под землей очень глубоко, неслышно. Но там нет дна! Я
не понимаю, где они там могут жить. Я не понимаю, почему там нет дна и как
это может быть.
круглые, пытается объяснить он, и эта планета тоже круглая, я сам видел,
но на той площади она вовсе не круглая. Она там, как тарелка. И в тарелке
дырка. И дырка эта ведет из одной пустоты, где находимся мы, в другую
пустоту, где нас нет.
а не от таких, как я...
опасность, обыкновенная. Очень давно не было совсем, а теперь опять
появилась.
третьего этажа. Я быстро спрашиваю Щекна, не уменьшилась ли опасность. Он
не задумываясь отвечает, что да, уменьшилась, но ненамного. Я хочу его
спросить, с какой стороны угрожает нам теперь эта опасность, но тут в
спину мне ударяет плотный воздух, в ушах свистит, шерсть на Щекне
поднимается дыбом.
пахнет железом. Еще несколько балконов и карнизов с шумом рушатся по обеим
сторонам улицы. С длинного приземистого дома срывает крышу, и она -
старая, дырявая, рыхлая - медленно крутясь и разваливаясь на куски,
проплывает над мостовой и исчезает в туче гнойно-желтой пыли.
как-то унизительно.
стен! Я продуваю площадь, у вас возможны обвалы...
как раз в тот момент, когда Щекн пытается развернуться носом к ветру. Его
сбивает с ног и юзом волочит по мостовой в унизительной компании с
какой-то зазевавшейся крысой.
пытается подняться на ноги.
змея.
туман.
Голованов, поднимается, бешено встряхивается, и вдруг замирает в неудобной
позе.
Гаттауха. Я вижу его перед собой как живого - невообразимо грязный,
вонючий, покрытый лишаями старикашка лет двухсот на вид, утверждает, будто
ему двадцать один год, все время хрипит, кашляет, отхаркивается и
сморкается, на коленях постоянно держит магазинную винтовку и время от
времени палит в божий свет поверх головы Эспады, на вопросы отвечать не
желает, а все время норовит задавать вопросы сам, причем ответы
выслушивает нарочито невнимательно и каждый второй ответ во всеуслышание
объявляет ложью...
площадь - просто справа располагается полукруглый сквер, за которым
желтеет длинное здание с вогнутым фасадом, уставленным фальшивыми
колоннами. Фасад желтый, и кусты в сквере какие-то вяло-желтые, словно в
канун осени, и поэтому я не сразу замечаю посередине сквера еще один
"стакан".
утром установили здесь, среди желтых кустов - цилиндр высотой метра в два
и метр в диаметре, из полупрозрачного, похожего на янтарь материала. Он
стоит совершенно вертикально и овальная дверца его плотно закрыта.
демонстрирует свое безразличие и даже презрение ко всем этим предметам,
"не интересным его народу": он немедленно принимается чесаться,
повернувшись к "стакану" задом.
овальной дверце и заглядываю внутрь. Одного взгляда мне вполне достаточно
- заполняя своими чудовищными суставчатыми мослами весь объем "стакана",
выставив перед собой шипастые полуметровые клешни, тупо и мрачно глянул на
меня двумя рядами мутно-зеленых бельм гигантский ракопаук с Пандоры во
всей своей красе.
непредвиденное. Я и ахнуть не успел, как уже изо всех сил упирался плечом
в захлопнутую дверцу, а ногами - в землю, с головы до ног мокрый от пота,
и каждая жилка у меня дрожит.
покачивается на вытянутых напружиненных ногах, выжидательно поводя из
стороны в сторону лобастой головой. Ослепительно белые зубы его влажно
блестят в уголках пасти. Это длится всего несколько секунд, после чего он
сварливо спрашивает:
дверцы и принимаюсь пятиться, держа скорчер наизготовку. Щекн отступает
вместе со мной, все более раздражаясь.
Я и без них знаю, что можно, например, подпереть дверцу бревном - если
найдется - или сжечь ее целиком из скорчера. Я продолжаю пятиться, не
спуская глаз с дверцы "стакана".
много лет никого не было. Хочешь, я открою дверцу и покажу тебе, что там
ничего нет?
- Уйдем отсюда.
значит, ты мне не друг и тебе на меня наплевать!
предохранитель снят, регулятор на непрерывный разряд) и шагаю прочь. Спина
у меня огромная, во всю ширину проспекта, и совершенно беззащитная.
Ворчит и задирается. А когда мы отходим шагов на двести и я совсем уже
успокаиваюсь и принимаюсь искать ходы к примирению, Щекн вдруг исчезает.
Только когти шарахнули по асфальту. И вот он уже около будки, и поздно уже
кидаться за ним, хватать за задние ноги, волочить дурака прочь, и скорчер
Белоусов Валерий
Гуревич Георгий
Никитин Юрий
Земляной Андрей
Березин Федор
Самойлова Елена