отчаянием. - Ты просто не понимаешь, Андрей...
не генерал. Это же его сын, они же даже похожи!
ничего не изменит. Ты воображаешь, что с глаз долой - из сердца вон. Это
не так. Постарайся понять: сделать ничего невозможно. Это судьба.
Понимаешь? Судьба.
плюнуть в него хотел, но вдруг аристократическое лицо его жалко задрожало
- вот-вот заревет, - он как-то нелепо махнул рукой и, ничего не сказав, со
всех ног пустился к нуль-кабине.
некоторое время - не меньше минуты, наверное, стоял, словно собирался с
силами и с мыслями, - потом расправил плечи и только после этого шагнул
через порог.
только его. Я бы, конечно, на его месте накидал бы этому сыночку пачек,
чтобы знал свое место и не встревал, но только на Корнея это не похоже. То
есть непохоже, чтобы он кому-нибудь мог пачек накидать... вернее, пачек-то
он накидать мог бы, по-моему, кому угодно, силищи и ловкости он
неимоверной. Видел я, как они однажды возились возле бассейна - Корней, а
против него трое его этих... ну, офицеров, что ли... Как он их кидал! Это
же смотреть было приятно. Так что насчет пачек вы будьте спокойны. Но тут
дело в том, что без крайней необходимости он никому пачек кидать не
станет... не то что пачек, резкого слова от него не услышишь... Хотя с
другой стороны, конечно, был один случай... Как-то раз сунулся я к нему в
кабинет - не помню уже зачем. То ли книжку какую взять, то ли ленту для
проектора. Одним словом, дождь был в тот день. Сунулся и попал вдруг в
полную темноту. Я даже засомневался. Не было еще такого, чтобы в этом доме
среди бела дня попадал в темное помещение. Может, меня по ошибке в
какую-нибудь кладовку занесло? И вдруг оттуда, из темноты - голос Корнея:
темно, как в ночном тире. Я вытянул перед собой руки, чтобы не треснуться
обо что-нибудь, двух шажков не сделал - запутался пальцами в какой-то
материи. Я даже вздрогнул от неожиданности. Что еще за материя? Откуда она
здесь, в кабинете? Никогда ее здесь раньше не было. И вдруг слышу голоса,
и как я эти голоса услышал, так о материи и думать позабыл, и замер, и
дышать перестал.
хочешь узнаю, сипение это писклявое. Говорили двое: один - нормальный
крысоед, так бы и полоснул его из автомата, а второй... вы, ребята, не
поверите, я сначала сам не поверил. Второй был Корней. Ну точно - его
голос. Только говорил он, во-первых, по-имперски, а во-вторых, на таких
басах, каких я до сих пор не то что от Корнея - вообще на этой планете ни
от кого не слыхивал. Это, ребята, был настоящий допрос, вот что это было.
Я этих допросов навидался, знаю, как там разговаривают. Тут ошибки быть не
может. Корней ему этак свирепо: гррум-тррум-бррум! А тот, поганец
трусливый, ему в ответ жалобно: хурли-мурли, хурли-мурли... Сердце мое
возрадовалось, честное слово.
понимал, до меня как-то не доходило по-настоящему. Получалось вроде, что
этот крысоед - не "армия", "столица" мне знакомы, а они то и дело
повторялись. И еще мне было понятно, что Корней все время нажимает, а
крысоед, хоть и юлит, хоть и подхалимничает, но чего-то недоговаривает,
полосатик, крутит, гадина. Корней гремел все яростнее, крысоед пищал все
жалобнее, и лично мне было совершенно ясно, что вот именно сейчас и
следовало бы влепить как следует - я даже весь вперед подался, касаясь
носом ткани, отделявшей меня от допросной, чтобы ничего не пропустить,
когда эта сволочь завизжит и начнет выкладывать, чего от него добиваются.
Но крысоед вдруг совсем замолчал - в обморок закатился, что ли? - а Корней
сказал обыкновенным голосом, по-русски:
итоги. Во-первых...
вдруг в лоб с такой силой, что стало мне светло в этом мраке, и очнулся я,
ребята, уже в гостиной. Сижу на полу, глазами хлопаю, а надо мной стоит,
потирая плечо, этот самый Вольдемар, здоровенный дядька, башка под самый
потолок, лицо у него растерянное и расстроенное, смотрит он на меня из-под
потолка и говорит - то ли укоризненно, то ли виновато:
было знать? Ты уж извини меня, пожалуйста... Не ушибся?
ее уже вовсе нету, - кое-как поднялся и говорю:
остановил его, спрыгнул в траншею и прошелся по позиции. Отрыто было на
славу. Траншея полного профиля с чуть скошенными наружу идеально ровными
стенками, с плотно утрамбованным дном, без всякой там рыхлой землицы и
другого мусора, все в точности по наставлению, вела к огневой - идеально
круглой яме диаметром в два метра, от которой отходили в тыл крытые
бревнами блиндажи для боеприпасов и расчета. Гаг посмотрел на часы.
Позиция была полностью отрыта за два часа десять минут. И какая позиция!
Такой могла гордиться его высочества Инженерная академия. Гаг оглянулся на
Драмбу. Рядовой Драмба возвышался над ним и над краем траншеи. Огромные
ладони его были прижаты к бедрам, локти оттопырены, уши опущены, грудь
колесом, и от него, смешиваясь с запахом разрытой земли, исходила
атмосфера свежести и прохлады.
потом поднялся, отряхнул колени и еще раз осмотрел позицию - теперь уже
сверху. Да, позиция была на славу.
куском тающего сахара висела над западным горизонтом, над туманными
очертаниями города-чудовища. Вокруг мириадами кузнечиков стрекотала степь,
ровная, рыже-зеленая, на всем своем протяжении одинаковая и пустая, как
океан. Однообразие ее нарушало лишь облачко зелени вдали, в котором
краснела черепичная крыша Корнеева дома. Стрекочущая, напоенная пряными
запахами степь вокруг, чистое серо-голубое небо над нею, а в центре - он,
Гаг. И ему хорошо.
бесконечно добрый, бесконечно терпеливый, снисходительный, внимательный,
неуклонно, миллиметр за миллиметром вдавливающий в душу любовь к себе, и в
то же время бесконечно опасный, словно бомба огромной силы, грозящая
взорваться в самый неожиданный момент и разнести в клочья Вселенную Гага.
Далеко отсюда лукавый дом, набитый невиданными и невозможными механизмами,
невиданными и невозможными существами вперемешку с такими же, как Корней,
людьми-ловушками, шумно кипящий беспорядочной деятельностью без всякой
видимой разумной цели, а потому такой же непостижимый и отчаянно опасный
для Вселенной Гага. Далеко отсюда весь этот лукавый обманчивый мир, где у
людей есть все, чего они только могут пожелать, а потому желания их
извращены, цели потусторонни, и средства уже ничем не напоминают
человеческие. И еще хорошо, потому что здесь удается хоть ненадолго забыть
о гложущей непосильной ответственности, обо всех этих задачах, которые
ноют, как язва, в воспаленной душе - неотложные, необходимые и совершенно
неразрешимые. А здесь - все так просто и легко...
траншеи, с веселым изумлением оглядывая позицию.
подождав. - Извини, если помешал... Я тут получил кое-какие известия и
поспешил, чтобы поделиться с тобой. Дело в том, что ваша война кончилась.
ли, добрая ошибка. Согласись, что мы ошиблись в нужную сторону...
Управились за месяц.
Максимов Альберт
Мичурин Артем
Посняков Андрей
Витковский Евгений
Посняков Андрей
Шилова Юлия