Чтение 15–й страницы книги ~Жизнь~

любви; она сидела, как в забытьи, почти без мыслей и чувствовала глубо-
кую усталость; ей хотелось лечь, уснуть, уйти от печали этого дня

Вдруг она увидела чайку, которую гнал по небу порыв ветра, и ей
вспомнился орел, летавший там, в Корсике, в мрачной долине Ота. Сердце
ее защемило, как щемит от воспоминания о чем-то прекрасном и ушедшем; и
перед ней сразу же встал чудесный остров с его дикими благоуханиями, с
его солнцем, под которым зреют апельсины и лимоны, его горы с розовыми
вер шинами, голубые бухты и ущелья, где бурлят потоки

И тогда осенняя, сырая, суровая природа вокруг нее, скорбный листопад
и серая пелена туч, уносимых ветром, погрузили ее в такую бездну тоски,
что она поспешила вернуться домой, боясь разрыдаться.

Маменька дремала, разомлев у камина; она привыкла к однообразному те-
чению дней и не замечала его уныния. Отец и Жюльен пошли погулять и по-
говорить о делах. Надвинулась ночь и заволокла угрюмым сумраком большую
комнату, которую освещали лишь мгновенные вспышки огня в камине.

За окнами в последнем свете дня еще видна была хмурая картина поздней
осени и серенькое, тоже словно все в слякоти, небо.

Вскоре возвратились барон с Жюльеном; войдя в темную гостиную, барон
тотчас позвонил и крикнул:

- Скорей, скорей несите лампы, а то здесь такая тоска!

Он уселся перед камином. Его отсыревшие сапоги дымились у огня, с по-
дошв сыпалась высохшая грязь, а он весело потирал руки.

- Кажется, начинаются холода, - заметил он, - к северу небо посветле-
ло, а сегодня новолуние; этой ночью крепко подморозит.

Затем он повернулся к дочери:

- Ну как, дочурка, довольна, что вернулась на родину, к себе домой, к
своим старикам?

Этот простой вопрос до глубины души потряс Жанну. Глаза ее наполни-
лись слезами. Она бросилась на шею отцу и принялась лихорадочно целовать
его, словно просила прощения, потому что, как ни старалась она быть ве-
селой, ей было смертельно грустно. Она вспомнила, сколько радости ждала
от свидания с родителями, и ее удивляло собственное равнодушие, убивав-
шее всякую теплоту; когда в разлуке много думаешь о любимых людях, но
отвыкаешь ежечасно видеть их, то при встрече ощущаешь некоторую отчуж-
денность до тех пор, пока не скрепятся вновь узы совместной жизни.

Обед тянулся долго; никто не разговаривал. Жюльен, казалось, забыл
про жену.

Потом, в гостиной, она задремала у огня, напротив маменьки, которая
спала крепким сном; когда же ее разбудили голоса о чем-то споривших меж-
ду собой мужчин, она постаралась встряхнуться, задавая себе вопрос, неу-
жели и ее затянет унылое болото ничем не возмущаемых привычек.

Пламя в камине, вялое и красноватое днем, теперь оживилось, разгоре-
лось. Неровными, яркими вспышками оно освещало выцветшую обивку кресел с
лисицей и журавлем, с цаплей-печальницей, со стрекозой и муравьем.

Подошел барон и, улыбаясь, протянул руку к пылающим головням.

- Ого! Хорошо горит нынче вечером. А на дворе подмораживает, дети
мои, подмораживает.

Потом, положив руку на плечо Жанны, он указал на огонь:

- Видишь, дочурка, самое главное на свете - очаг и своя семья вокруг
очага. Лучше этого ничего нет. Но, по-моему, пора спать. Вы, должно
быть, очень устали, детки?

Когда Жанна поднялась к себе в спальню, она задумалась над тем, как
различно может быть возвращение в одно и то же, казалось бы, любимое
место. Почему она так подавлена, почему и дом, и родной край, и все, что
было дорого, теперь надрывает ей душу?

Вдруг взгляд ее упал на часы. Пчелка по-прежнему так же быстро и раз-
меренно порхала слева направо и справа налево над позолоченными цветами.
И тут Жанну пронизал порыв внезапной нежности, глубочайшего умиления пе-
ред этим маленьким механизмом, который выпевал ей время и бился, как жи-
вое сердце.

Она была несравненно меньше растрогана, когда обнимала отца и мать. У
сердца есть загадки, не доступные разуму.

Впервые после замужества она была одна в постели, так как Жюльен, под
предлогом усталости, устроился в другой комнате. Впрочем, они заранее
решили, что у каждого будет отдельная спальня.

Она долго не могла уснуть, ей было странно не чувствовать рядом дру-
гого тела и непривычно спать в одиночестве; ее тревожил злобный северный
ветер, который бушевал на крыше.

Утром она проснулась от яркого света, окрасившего багрянцем ее кро-
вать; а в окнах, запушенных инеем, было так красно, словно весь небосвод
горел огнем.

Закутавшись в широкий пеньюар, Жанна подбежала к окну и распахнула
его.

Ледяной ветер, свежий и пронзительный, ворвался в комнату, хлестнул
ей в лицо колючим холодом, от которого заслезились глаза; а посреди зар-
девшегося неба солнце, огромное, пылающее, раздутое, как физиономия
пьяницы, поднималось из-за деревьев.

Заиндевевшая, ставшая твердой и сухой, земля звенела под ногами ра-
ботников фермы За одну ночь все ветви тополей, еще покрытые листьями,
оголились, а вдалеке за ландой виднелась широкая зеленоватая полоса оке-
ана, вся в белых прожилках.

Платан и липа на глазах теряли свой убор. При каждом порыве ледяного
ветра целый вихрь опавших от внезапного заморозка листьев взлетал вместе
со шквалом, как стая птиц. Жанна оделась, вышла и, чтобы заняться
чем-нибудь, решила навестить фермеров.

Мартены встретили ее с распростертыми объятиями, а хозяйка расцелова-
ла ее в обе щеки; потом ее заставили выпить рюмку наливки, настоянной на
вишневых косточках. Она отправилась на вторую ферму. Куяры тоже встрети-
ли ее с распростертыми объятиями; хозяйка чмокнула ее в одно и в другое
ушко, и тут пришлось отведать черносмородиновой наливки. После этого она
вернулась завтракать.

И день прошел, как вчерашний, только он был морозный, а не сырой. И
остальные дни недели оказались похожи на первые два; и все недели месяца
оказались похожи на первую.

Однако мало-помалу тоска по дальним краям улеглась в ней. Привычка
покрывала ее жизнь налетом покорности, подобно тому как некоторые воды
отлагают на предметах слой извести. И в душе ее проснулось внимание к
ничтожным мелочам повседневного быта, ожил интерес к немудреным буднич-
ным занятиям. В ней развивалась своего рода созерцательная меланхолия,
неосознанная разочарованность в жизни. Что же было ей нужной Чего она
хотела? Она и сама не знала. У нее не было ни малейшего тяготения к
светской суете, ни малейшей жажды удовольствий и даже не было стремления
к доступным для нее радостям. Да и к каким, впрочем? Подобно старым
креслам в гостиной, поблекшим от времени, все понемногу бледнело в ее
глазах. все стиралось, приобретало тусклый, сумрачный оттенок.

Отношения ее с Жюльеном совершенно изменились. Он стал совсем другим
после возвращения из свадебного путешествия, точно актер, который сыграл
свою роль и принял обычный вид. Он почти не обращал на нее внимания,
почти не разговаривал с ней; любви как не бывало; редкую ночь он прово-
дил в ее спальне.

Он взял на себя управление имуществом и хозяйством, проверял арендные
сроки, донимал крестьян, урезывал расходы; сам он приобрел замашки полу-
помещика, полуфермера и утратил все изящество, весь лоск времен жени-
ховства.

Он отыскал среди своего холостяцкого гардероба потертый охотничий
бархатный костюм, весь в пятнах, и носил его не снимая; с небрежностью
человека, которому незачем больше нравиться, он перестал бриться, и
длинная борода невообразимо уродовала его. Руки он тоже перестал холить,
а после каждой еды выпивал четыре-пять рюмок коньяку.

Когда Жанна сделала попытку нежно попенять ему, он так резко оборвал
ее: "Оставь меня в покое, слышишь?" - что она уже не решалась давать ему
советы.

Неожиданно для себя самой она легко примирилась с этими переменами.
Он просто стал для нее чужим человеком, чье сердце и душа непонятны ей.
Она часто задумывалась над тем, как могло случиться, что они встрети-
лись, влюбились, поженились в порыве увлечения, а потом вдруг оказались
совершенно чужды друг другу, как будто никогда и не спали бок о бок

И почему она почти не страдала от его равнодушия? Значит, так полага-
ется в жизни? Или они ошиблись? Неужели будущее ничего больше не сулит
ей?

Быть может, она страдала бы сильней, если бы Жюльен был по-прежнему
красивым, холеным, щеголеватым, обольстительным.

Решено было, что после Нового года молодожены останутся одни, а отец
и маменька поедут пожить несколько месяцев в своем руанском доме Новоб-
рачные всю зиму пробудут в Тополях, чтобы окончательно обосноваться, ос-
воиться и привыкнуть к этому уголку, где им предстоит провести всю
жизнь. Кстати, Жюльен собирался представить жену соседям, семействам
Бризвиль, Кутелье и Фурвиль.

Но молодые еще не могли делать визиты, потому что никак не удавалось
добыть живописца, который изменил бы герб на карете.

Дело в том, что барон уступил зятю старый фамильный экипаж, и Жюльен
ни за какие блага не соглашался появиться в соседних поместьях, пока
герб рода де Ламар не будет соединен с гербом Ле Пертюи де Во.

Но во всей местности имелся только один мастер по части геральдичес-
ких украшений - живописец из Больбека, по фамилии Батайль, которого на-
перебой приглашали во все нормандские замки для изображения на дверцах
экипажей драгоценных для хозяев эмблем.

Наконец в одно декабрьское утро, когда господа кончали завтракать,
какой-то человек отворил калитку и направился прямо к дому. За спиной у
него виднелся ящик. Это и был Батайль.