- сказал с легким оттенком презрения:
ченного поэта! Но, я надеюсь, настанет день, когда вы все это почувству-
ете, поймете, как и я. Женщины все воспринимают больше чувством, чем со-
знанием, они постигают сокровенную тайну искусства лишь в ту пору своей
жизни, когда голос его находит сочувственный отклик в их душе. - И, пок-
лонившись, он добавил: - Я постараюсь вызвать в вас этот сочувственный
отклик.
не пыталась больше понять его - ее поразило открытие, которое она сдела-
ла только сейчас: она обнаружила, что он очень изящен и одет с тонким,
изысканным вкусом, но это в нем не сразу заметно потому, что он слишком
высок ростом, широкоплеч, облик у него слишком мужественный.
вавшее на первый взгляд впечатление тяжеловесности. Но вот теперь, когда
черты эти стали для нее привычными, она увидела, что в нем есть обаяние
властной силы, а минутами у него в ласковых интонациях всегда глуховато-
го голоса сквозит мягкость.
думала:
открывается лишь постепенно, одно за другим. Вот и он такой".
ная, остроумная! Прелесть! Папа в конце концов ее приручил, и она нам
рассказывает преуморительные истории. Подождем их.
оль.
кие истории, рисующие и простодушие и хитрость овернцев. Она подражала
их жестам, повадкам, медлительной речи, их выговору и черрртыханью, ус-
нащающему их споры, комически изображала их мимику, от которой ее хоро-
шенькое личико становилось еще милее. Живые глаза ее блестели, рот, до-
вольно большой, красиво приоткрывался, сверкали белые ровные зубы, нем-
ного вздернутый носик придавал ей задорный вид, и вся она была такая
очаровательная, дышала такой свежестью едва распустившегося цветка, что
хотелось ее расцеловать.
выросли в родовой усадьбе, хорошо знали дородных и важных нормандских
фермеров, которых, по старинному обычаю, иногда приглашали в господский
дом к столу; вместе с их детьми они ходили к первому причастию, играли
вместе и обращались с ними запросто, - и теперь им нетрудно было найти
нужный тон с этой крестьяночкой, почти уже барышней, говорить с ней
по-дружески просто, с ласковой непринужденностью, и она расцвела довер-
чивостью и весельем.
к остальным.
долго, тихо беседуя обо всем и ни о чем, в ленивой неге блаженного спо-
койствия. Иногда по дороге медленно тянулась телега, с двумя коровами в
упряжке, сгибавшими голову под ярмом; как всегда, впереди шел сухопарый
крестьянин в широкополой черной шляпе и, помахивая прутом, словно дири-
жерской палочкой, управлял своей упряжкой.
вичьи голоса приветливо отвечали ему: "Добрый вечер!"
мелодии.
кружились и жеманно кланялись друг другу, при этом женщины подхватывали
юбку на боках двумя пальчиками, а мужчины опускали руки, как плети, или
подбоченивались.
ном вечернем воздухе; скрипка без конца пела одну и ту же музыкальную
фразу, выводила ее тоненьким, пронзительным голоском, а прочие инстру-
менты скандировали ритм, придавая мелодии плясовую игривость. Простая
крестьянская музыка, веселая и безыскусственная, очень подходила к этому
незатейливому деревенскому менуэту.
тель скакал перед миниатюрной мадемуазель Одлен, а она манерничала, как
фигурантка в балете; комик Лапальм выписывал ногами кренделя и вертелся
волчком вокруг кассирши казино, явно взволнованный воспоминаниями о ба-
лах в зале Бюлье.
жалея ног, и, как чистокровный овернец, танцевал настоящее, классическое
бурре.
платком, подошел поздороваться с маркизом.
человек. Не женитесь.
не могу к этому привыкнуть. Придешь домой вечером и всегда думаешь:
"Как! Эта старуха все еще тут? Что ж, она так никогда и не уйдет?"
и Шарлотту Ориоль проводили всей компанией до родительского дома и, ког-
да распрощались с девушками, стали говорить о них. Все находили, что они
обе очаровательны. Но Андермату все же больше понравилась старшая. Мар-
киз сказал:
ким золотом, которым эти девочки еще и пользоваться-то не умеют, оказа-
лось достаточно, чтобы из крестьянок они стали барышнями.
было теперь легко и радостно. Каждое утро начиналось восхитительным удо-
вольствием - ванной, в которой нежилось тело; полчаса, проведенные в
теплой струящейся воде источника, словно подготовляли Христиану к ощуще-
нию счастья, длившемуся весь день, до самого вечера. Да, она была счаст-
лива, все стало радужным - и мысли и желания. Чья-то нежность, облаком
окутывавшая ее, упоение жизнью, молодость, трепетавшая в каждой жилке, а
также новая обстановка, этот чудесный край, словно созданный для покоя и
грез, широкие просторы, благоуханный воздух, ласка природы - все будило
в ней неведомые прежде чувства. Все, что ее окружало, все, с чем она
соприкасалась, поддерживало это ощущение счастья, которое давала утрен-
няя ванна; широкая и теплая волна счастья омывала ее, и вся она, душой и
телом, погружалась в нее.
уехал в Париж, поручив жене последить за тем, чтобы паралитик не прекра-
щал лечения.
тиньи ходила смотреть, как "варится суп из бродяги", по выражению Гонт-
рана. Приходили и другие больные и, обступив яму, где сидел Кловис, раз-
говаривали с ним.
у него бегают мурашки по ногам. И он рассказывал, как они бегают, эти
мурашки. Вот бегут, бегут по ногам выше колена, потом побежали вниз,
спускаются до пальцев. Даже и ночью бегают, щекочут, кусают и не дают
ему спать.
и верующих, с одинаковым интересом следили за этим новым курсом лечения.
вместе отправлялись на прогулку. Из всего женского общества на курорте
только с этими девочками ей было приятно поболтать и провести время,
только к ним она чувствовала дружеское доверие и от них одних могла
ждать теплой женской привязанности. Старшая сестра сразу понравилась ей
своим положительным умом, рассудительностью и спокойным благодушием, а
еще больше понравилась младшая, остроумная, по-детски шаловливая, и те-
перь Христиана искала сближения с ними не столько в угоду мужу, сколько
для собственного удовольствия.