тали с нею рядом, согнувшись меж кустов. Наши головы почти соприкаса-
лись, и по временам моя рука, очищая лозу, задевала случайно ее бедро
или ногу. Тогда она поднимала свое раскрасневшееся лицо и лягалась, как
молодая кобылица, или мазала меня по носу липкой гроздью; а я брал соч-
ную черную кисть и давил об ее золотистую грудь, опаленную солнцем...
Она защищалась, как чертовка. Как я ни преследовал ее, мне так и не уда-
валось застигнуть ее врасплох. Оба мы подстерегали друг друга. Она сама
раздувала огонь и смотрела, как я горю, поддразнивая меня:
нувшийся в клубок, который прикидывается спящим и сквозь узкие щелки
приоткрытых век следит за танцующей мышкой, - я заранее облизывался.
раз в мае), в самом конце месяца (но тогда было куда жарче, чем сейчас),
зной стоял изнуряющий; белое небо веяло на нас своим жгучим дыханием,
как печная пасть; и засев в этом гнезде почти уже с неделю, гроза выси-
живала свои яйца, которые все не желали лопнуть. Можно было растаять от
жары; рубанок был весь мокрый, а сверло прилипало к рукам. Ласочка
только что пела и вдруг замолкла. Я стал искать ее глазами. В саду нико-
го... И вдруг я ее увидел там, в тени шалаша, сидящей на ступеньке. Она
спала, с открытым ртом, откинув голову, на пороге. Одна ее рука повисла
рядом с лейкой. Сон сразил ее сразу. Она отдавалась беззащитно, всем
своим простертым телом, полунагая и сгорая под пламенным небом, как Да-
ная! Я счел себя Юпитером. Я перелез через забор, я прошел по грядкам,
давя капусту и салат, я обнял ее обеими руками, я поцеловал ее прямо в
губы; она была горячая и обнаженная и влажная от пота; она не сопротив-
лялась, полусонная, переполненная желанием; она не открывала глаз, и ее
рот искал мой рот и отвечал на мои поцелуи. Что произошло со мной? Какая
странность! Поток страсти бушевал в моих жилах; я был пьян, я сжимал это
влюбленное тело; добыча, о которой я мечтал, жареный жаворонок падал мне
прямо в рот... И вот (дурак!) я не посмел ее взять. Какая-то глупая со-
весть во мне проснулась. Я слишком ее любил, мне было больно думать, что
она окована сном, что со мною ее тело, но не душа, что моей гордой са-
довницей я овладею предательски. Я оторвался от счастья, я разомкнул на-
ши руки, наши губы и все те узы, которые нас оплели. Это было нелегко:
мужчина - огонь, женщина-пакля, мы оба пылали, я дрожал и пыхтел, как
тот другой дурак, который победил Антиопу. Наконец, я восторжествовал,
то есть убежал. Тридцать пять лет спустя я краснею при мысли об этом.
Ах, глупая молодость!.. Как хорошо думать, что был так глуп когда-то,
как это освежает сердце!..
стада три неугомонных коз, изменчивее грез, она то пронзала меня оскор-
бительным презрением или не желала меня знать, то расстреливала меня
томными взорами, вкрадчивым смехом; притаясь за деревом, она целилась в
меня украдкой комком земли. который попадал мне в затылок, если я стоял
спиной, или - хлоп! - сливовой косточкой прямо в лоб. А потом на гулянье
щебетала, стрекотала и тараторила то с одним, то с другим.
поймать в силок другого такого же дрозда, моего лучшего приятеля Кириаса
Пинона. Мы с ним были, как два пальца на одной руке. Как Орест и Пилад,
на всех драках, свадьбах и пирушках мы выступали всегда вдвоем, упражня-
ясь глоткой, ногой и кулаком. Он был узловат, как дуб, коренаст, крепок
телом и головой, на слово скор, в деле спор. Он убил бы всякого, кто
вздумал бы меня обидеть. Его-то как раз она и выбрала, чтобы мне доса-
дить. Это ей не стоило особого труда. Достаточно было двух-трех пронзи-
тельных взглядов да полудюжины обычных ужимок. Облечься видом невинным,
томным, дерзким, рассмеяться, пошушукать, пожеманничать, пощуриться,
состроить глазки, показать зубки, покусать губки или облизнуть их острым
язычком, изогнуть шейку, повертеть талией да подрыгать хвостиком, как
трясогузка, - кого из сынов Адама не подцепят крючочки змеевой дочки?
Пинон лишился и последнего разума. И с тех пор, взгромоздясь на забор,
сопя и пыхтя, мы вдвоем сторожили Ласочку. Не разжимая зубов, мы уже об-
менивались яростными взглядами. А она раздувала огонь и, чтобы его раз-
задорить, обдавала его иной раз ушатом, ледяной воды. Хоть я и злился, а
при такой поливке хохотал. Но Пинон, как истая лошадь, бил копытами зем-
лю. Он ругался, чертыхался, рвал и метал. Он был неспособен понять шут-
ку, если это была не его собственная (а в таком случае никто, кроме не-
го, ее не понимал; но сам он смеялся ей за троих). А красотка, как муха
на меду, наслаждалась, упиваясь этой любовной бранью; его грубая повадка
была не похожа на мою; и хотя эта лукавая дочь галльской земли, хохотуш-
ка и резвушка, была гораздо ближе мне, чем этому скоту, который артачил-
ся и ржал, брыкался и вонял, но для разнообразия, из любви к новизне и
чтобы насолить мне, она ему одному дарила обещающие взгляды, манящие
улыбки. Когда же требовалось исполнить обещанное и расходившийся дурак
уже собирался трубить победу, она смеялась ему в глаза и оставляла его
ни с чем. Я, разумеется, смеялся тоже; и раздосадованный Пинон обращал
свою ярость на меня; ему казалось, что я у него отбиваю его кралю. Дошло
до того, что однажды он попросту меня попросил уступить ему место. Я
кротко ответил:
гу башку.
го петуха на курятник.
Она моя, я ее не отдам, никто другой ее не отведает.
Овернская рожа, репоглот, всякому своя похлебка! Этот бургундский пиро-
жок - наш; он мне по вкусу, мне его хочется. На твою долю ничего нет.
Ступай откапывать свою брюкву.
что мы друг друга очень любили.
меня.
слишком большое удовольствие в том, чтобы растягивать ожидание, которое
позволяет ей мысленно взять и того и другого, и не взять ни одного, и
ворочать своих воздыхателей на жаровне и так и этак. Она всегда
увильнет! Когда мы заговаривали об этом с Ласочкой, она хохотала в от-
вет.
дубасил меня так, что череп налезал на глаза; а я высаживал ему живот
коленками. Нет злейших врагов, чем друзья. Через несколько минут мы были
все в крови; и алые струйки, как старое бургундское, текли у нас из но-
су. Право, не знаю, как бы все это обернулось; но только, наверное, один
из нас содрал бы с другого шкуру, если бы, по счастию, всполошившиеся
соседи и мэтр Медар Ланьо, как раз вернувшийся домой, не разняли нас.
Это далось им нелегко: мы были, как псы; нас пришлось стегать, чтобы мы
выпустили друг друга. Мэтр Медар взял длинный бич: он нас отхлестал, на-
давал затрещин, потом отчитал. Поколотишь бургундца - он умнеет. Надрав-
шись вдоволь, становишься философом и легче внемлешь разумным речам.
Взирали мы друг на друга без особенной спеси. И вот тут-то и втерся тре-
тий вор.
дутые, глазенки маленькие, у него был всегда такой вид, точно он трубит
в трубу.
когда из-за этой курицы изорвут друг другу гребешки в клочки! Простофи-
ли! Да разве вы не видите, что она рада-радешенька, когда вы грызетесь?
Еще бы, всякой сударушке приятно таскать за собой в подоле влюбленное
стадо, которое скалится на ее кожу... Хотите добрый совет? Даю вам его
даром. Помиритесь и плюньте на нее, дети мои; она на вас плюет. Поверни-
те ей спину, и в путь-дорогу оба. Пусть поскучает. Придется ей, наконец,
волей-неволей выбирать, и тогда мы увидим, кого из вас она хочет! Ну,
живо, марш! Только не мешкать! Делать, так сразу! Смелее! Послушайтесь
меня, добрые люди! Пока вы будете шаркать пыльными башмаками по фран-
цузским дорогам, я останусь тут, приятели, я останусь тут, вам же на
пользу: брат брату должен помогать! Я буду следить за красавицей, я буду
вас осведомлять об ее сетованиях. Как только она выберет, я дам знать
счастливцу; а другой пусть идет хоть на виселицу... А засим идемте выпь-
ем! Выпьешь раз, выпьешь вновь, утопишь жажду, память и любовь...
вечер, выйдя из кабачка, увязали узелки, взяли в руки посошки и пошли
себе в потемках, дураки, торжествуя, как индюки, преисполненные благо-
дарности к этому доброму Жифлару, который посмеивался своими глазенками
под жирными веками, раздуваясь от удовольствия во всю ширь своей образи-
ны, сочной, как кусок свинины.
лись, мы прикидывались хитрецами. Но всякий ломал себе голову и отказы-
вался понять эту удивительную тактику: чтобы взять крепость, - улепет-
нуть. Чем выше катилось солнце в круглом небе, тем яснее нам станови-
Лукин Евгений
Максимов Альберт
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Афанасьев Роман
Суворов Виктор