Покрова. Уряжал споры боярские, вытребовал задержанные было дани с Москвы.
Пытался вкупе и поодину толковать с боярами. Но тут, в Переяславле, стена
перед ним была паче, чем в Костроме. Самыми сильными вотчинниками в округе
были Акинфичи. Владимир Иваныч, второй сын Ивана Акинфова, сидел тут,
почитай, безвылазно на отчих поместьях, а иные села имел под Владимиром, и
князь едва сдержал себя, в гневе похотев было наложить руку на
владимирские вотчины упрямого боярина.
угодливо улыбаясь, проговорил ему наедине после очередной пустопорожней
думы с местными боярами:
Константиныч неволею проник в правоту боярских слов. Против полувекового
московского управления городом его неполных два года пребывания на
владимирском столе весили совсем немного! Впрочем, этот боярин, сын
убитого врага Вельяминовых, кажется, готов был бы и перекинуться на
сторону иного князя...
был сам митрополит. Еще и потому не удавалось ничего толком Дмитрию
Суздальскому в Переяславле, что Алексий содеял город сей своею
некоронованной столицей и пребывал тут чаще, чем во Владимире и даже чем в
Москве.
игумена Сергия, которого, много слышав о нем, князь едва не порешил
навестить, чему, однако, Алексий уклонливо воспротивил, объяснив, что по
осени дороги туда для князя с дружиною непроходны, а сам игумен отбыл ныне
в иную обитель, на Киржаче. Вызвать же игумена оттоле в Переяславль он не
похотел тоже...
святый Андрей на воздусе, за ны Христу молящуся>, - пел хор.
хранящем отсвет великой киевской старины (хоть и выгорал не раз, и
ограбляем бывал паки и паки от иноверных), стоял пар от соединенного
дыхания прихожан. Густой дух свечного пламени и ладана насыщал воздух. Вся
переяславская господа - нарочитые мужи из бояр, гостей, посада - собралась
здесь и стояла сейчас слитной толпою, подпевая могучему хору, а в
перерывах вполгласа обсуждая облик нового великого князя и наряды
нарочитых боярынь.
литию, и осенял себя крестным знамением, и кланялся, строго блюдя чин
церковный. На благословении первый, твердо отметя взором прочих и широко
ступая на голенастых сухих ногах, подошел ко кресту и тут вот, целуя
крест, узрел направленный на него темно-блестящий напряженный взор
Алексия. Взор охотника, подстерегшего жертву свою. Это был миг, одно
мгновение только, но оно поведало князю больше, чем тьмы сказанных слов.
Деревянно шагая к чаше с церковной запивкою и беря в рот кусочек
нарезанной просфоры, князь ощутил попеременно страх, ужас, ярость и гнев
до того, что потемнело в глазах, и тем паче ощутил, что ничего, ровно
ничего не было ни содеяно, ни сказано! И о киличеях, что привезли ярлык на
великое княжение юному Дмитрию Московскому, князь узнал много спустя, уже
во Владимире, но, сопоставляя и обмысливая события, понял, что Алексий
знал об этом еще тогда, зараньше, и, поднося крест к губам суздальского
князя, уже отстранял его мысленно от вышней власти в русской земле.
обыкновению своему, вскипел и отказался исполнить ханское повеление. Из
Суздаля и других городов спешно подтягивались рати, сам князь во главе
дружин двинулся в Переяславль. Но тут вот и обнаружилось все, что лишь
смутно брезжило доднесь. Кострома отказалась прислать ратную силу вовсе.
Ростовский, дмитровский, стародубский и ярославский князья сами не сумели
или не восхотели выставить значительных сил, и Борис из Городца прислал
тоже невеликую дружину. Запаздывали полки из Нижнего. Владимирская рать,
едва князь покинул город, перестала собираться вовсе, а кмети отай начали
расползаться по домам.
бежали вон из города, а боярские дружины совокуплялись на той стороне, за
Весками, ожидая подхода московской силы, дабы тотчас перекинуться на
сторону законного князя.
Константиныч, поостыв, понял, что ему не устоять (а быть заперту во
враждебном Переяславле ему и вовсе не хотелось!), и начал оттягивать рати
к Владимиру. В голове у матерого и нравного суздальского князя все еще не
умещалось, как возможно уступить престол ребенку, получившему ярлык от
хана-чужака, коего не сегодня-завтра сами татары спихнут со стола! Но
когда из лесов начали выходить полк за полком и стылая, едва укрытая
снегом земля задрожала от гула ратей, от топота множества конских копыт,
Дмитрий понял, что и тут ему не устоять. Он похотел было затвориться во
Владимире. На помочь ему подошла нижегородская рать, но, сметя силы, оба
князя, он и Андрей, поняли, что Владимира им тоже не удержать.
крепить рубежи княжества, а Дмитрий, нахохленный и окончательно
растерявший веру в свою удачу, отступил к Суздалю.
дмитровский. Константин Василич Ростовский, худой, замученный, зябко
горбатясь на коне, жалко взглядывал на Дмитрия, всем видом показывая, что
и он тут только из старой дружбы с покойным родителем суздальского князя,
а ни сил, ни желания спорить с московитом у него давно уже не осталось.
овса и ячменя для коней. Когда на второй день в оснеженном поле показались
муравьиными чередами тьмочисленные полки москвичей, Дмитрий Константиныч
окончательно пал духом и выслал на переговоры бояр, отрекаясь от великого
стола и прося в ответ не разорять Суздальской волости.
чуя злых слез на глазах, стоял, застыв от унижения и злобы, поруганный,
преданный и проданный ханом, боярами, городами Владимирской земли, и все
еще не понимал до конца, не хотел и не мог поверить, что все кончено и
дальнейший спор с Москвою уже не приведет ни к чему, ибо земля
отворотилась от него.
венчался в стольном граде земли, в Успенском соборе великим князем
владимирским.
Бездежа вновь на Русь наползает чума, никого уже не всколыхнуло ужасом.
Пережили единожды, переживем и вдругорядь! А в смерти и в животе - Бог
волен! Ведали уже, что неможно трогать платье с мертвецов, ни прикасаться
к трупам. Рассказывали, кто видел, что нынешняя черняя смерть не такая,
как была прежде, а сперва вскакивает у человека <железа> - у кого на шее,
у кого на стегне, у кого под пазухою или под скулою, у иных и на спине,
под лопаткою - и затем, два или три дня полежав, человек умирает.
Выслушивали, вздыхали, крестились и шли по своим делам - торговать,
чеботарить, плотничать... Пока живой, есть-пить все одно надобно! Впрочем,
мор еще не дошел ни до Переяславля, ни до Москвы, ни до Владимира...
трусил гораздо больше. На ночлегах подозрительно оглядывал
проезжих-прохожих, избы велел окуривать ядовитым дымом и только уже на
Руси малость поуспокоился, завидя здоровых, пока еще вовсе не озабоченных
надвигающимся мором людей.
посаженный на престол <великим урусутским попом>, и, не обманывая себя
нимало, ехал к тому, кто был сейчас подлинным главою страны - к
митрополиту Алексию.
встречь попадались возы и телеги. Везли сено, дрань, мороженые говяжьи
туши, кули и бочки, и татары, изголодавшиеся нынешней суровой зимой, с
завистью, причмокивая, озирали товар, сытых крестьянских лошадей, ладно
одетых и обутых смердов. На ямских подставах дружно уплетали, чавкая,
вареное мясо и свежий мягкий ржаной хлеб, пили пиво и квас.
старуха хозяйка решительно вытолкала <нехристя> взашей, пронзительно крича
и ругаясь.
старухи.
кичигою. - Ишь, рты раззявили! Ко князю, ко князю ступай альбо к боярину!
А мое не замай, тово!
подбирая кто кнут, а кто и ослоп в руку, и посол не решился из-за какой-то
ополоумевшей русской бабы обнажать саблю. Чуялось тут, что о набегах
татарских местные русичи позабыли напрочь. Да и не диво, иные и родиться и
вырасти успели с последнего-то татарского разоренья.
уставленный храмами и теремами под крутыми свесами бахромчатых тесовых
крыш. В Горицком монастыре, куда проводили послов, их тут же, сытно
накормив, ловко поделили и развели по разным покоям, так что посол остался
всего с тремя спутниками, окруженный русскою обслугой из плечистых
Якубенко Николай
Шилова Юлия
Корнев Павел
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия