Чтение 15–й страницы книги ~Повести древних лет~

староста совсем оправился от осеннего недуга. Он точно родился на лыжах.
Доброга среднего роста, такого же, как Заренка. У него широкая шелковая
борода, не черная, но и не светлая, чистое лицо, румяные щеки, глаза
веселые и на языке всегда готово умное слово. Он не знает ни устали, ни
покоя. То остановится и, щупая рысьими глазами, пропустит мимо себя всю
ватагу, то пристанет к кому-либо и пробежится рядом, поговорит. Знакомится
со всеми.

Доброга любит молодок и девушек, ему теплее около них. И они его
любят. Он споет песню, сшутит шутку, расскажет небылицу. С веселым
человеком хорошо, не хочешь, а рассмеешься. Доброга шутит не обидно. Его
знают, как мастера играть на гудке.

- Гудок-то свой взял?

- Взял, да не про вас он, - ответил староста, а сам примечал: этот
парень что-то слабоват. Не прошло и полдня, а он, как рыба на берегу,
ловит ртом воздух.

- А для кого же гудок? - не отстают молодки. Знают, что староста
припас, чем повеселить людей.

- Как придем на реку, буду играть в лесу. Там живут соболихи, они
великие охотницы до гудка. Сейчас прискачет и с себя сама шкурку стянет.
На, мол, тебе, охотничек, за то, что меня, забытую и печальную, хорошо
потешил.

- Знаем, уж знаем мы, какие тебе соболихи снятся! - смеются женщины
на старосту, а тот предлагает парню:

- А ну! Давай бежать наперегонки. Осилишь меня, гудок твой. А он у
меня дорогой, заговоренный.

Парень не признавался в своей слабости и отшучивался:

- Ладно тебе, Доброга. Владей своим гудком, он мне не нужен, я и так
соболих наловлю.

А волховские берега уходят и уходят. За ватагой ложится на лед
широкая, наезженная дорога.

Слегка снежит. Небо затянуто, и большого холода нет. Люди греются на
ходу, сбивают шапки на затылки, суют рукавички за пояса и развязывают
завязки на тулупчиках. Тепло.

По-над берегом кто-то бежал наперерез ватаге, на круче пригнулся и
прыгнул вниз. Аж завился белой пылью и покатил по льду. Ловок! Он завернул
и оказался в голове ватаги:

- Кто староста?

Доброга как услышал, побежал вперед. Не один. С ним вместо слабого
парня погналась Заренка. Рядом бегут. Нет! Девушка вырвалась вперед,
Доброга отстал. Всем развлечение. Народ шумит:

- Ай да девка! Ишь, шустрая! Наддай, наддай!

Шалит Доброга, дает девушке поблажку. Во весь рот ухмыляются старые
дружки ватажного старосты: Доброга известный мастак! Заренка же бежит и
бежит. Девичьи ноги легкие.

Староста нажал и пошел рядом. Сказал Заренке:

- Не спеши, задохнешься.

Нет, девушка дышала ровно. Она только сверкнула на охотника черными
глазами и прибавила ходу. И Доброга прибавил. Так и добежали в голову
ватаги, будто в смычке. Поиграли и будет.

Незнакомый человек бежал к ватаге. Заренка остановилась, чтобы
пропустить ватагу и встать на свое место.

- Ну, девка! Хороша! С такой не пропадешь, - одобряли Заренку
ватажники. Она не отвечала, будто ей в привычку гоняться на лыжах с лучшим
охотником.

Доброга на ходу беседовал с пришлым парнем, кто он, что умеет. Парень
еще с осени слыхал о ватаге и хочет с людьми идти.

- Собирайся, догоняй ватагу, - разрешил староста. Не последний
человек просится в ватагу, будут по пути и еще приставать. О новых будет
решать ватажное вече а старосте этот парень понравился.

3

Опять ватажный староста скользит лыжами рядом с Заренкой,
рассказывает о далеких лесах, безыменных реках, о непуганых зверях и
птицах. Бывалый охотник знает тайные озера в глухомани, где в лунные ночи
удальцам случалось подсматривать белых водяниц. Водяницы играют,
нежатся...

Смельчак крадется в челноке, веслом не плеснет. Только руку протянет,
чтобы схватить, а уж их и нет Они обернулись белыми кувшинками, озерными
розами, а в воде, где они плескались, ходит одна рыба. Потянешь кувшинку
за длинный стебель, а водяница его снизу тянет, играет с тобой.

А иной раз водяницы оборачиваются лебедями. Нужно знать слово. Это
заветное слово на заре, после первой весенней грозы, раз, лишь один раз в
своей жизни молвит лебедке лебедь. Это верное слово знает и дикий гусь.
Услышав, лебедка повторяет слово и на всю жизнь слюбляется с лебедем. Вот
почему так крепко брачатся и лебеди и гуси.

Если же человек подслушает это слово, запомнит и скажет водянице, его
она будет. В ней сразу сердце заговорит, ей холодно сделается в воде, и
она, больше ничего не боясь, сама вся потянется к человеку. Тут ее и бери.
Она сделается верной женой, откроет любимому все водяные и лесные тайны и
живет с ним, не стареется, такая же, как в первую ночь на озере.

Но с человеком водяница живет только летом. Когда вода начинает
подергиваться первым льдом, любушка уходит вглубь и спит до весны.

Водяница берет от человека зарок, чтобы он хранил ей верность и в
деле и в мыслях. Кто нарушит зарок, больше не увидит любушки. Зиму он
проживет спокойно. А летом, проснувшись, водяница ему не даст покоя. Она
будет рядом невидимо плакать горькими слезами. От них неверный человек
чахнет, пока не сгибнет совсем.

Все, затаив дыхание, слушали Доброгу. Сам же бывалый охотник и
вправду вспоминал лунные блики на озерах, белые руки и прозрачные тела
дивных купальниц. Он скрадывал весенние лебединые тайны, слышал и слово,
но не сумел ни запомнить его, ни повторить.

- Ан ты, Доброгушка, водяницу-то покинул, что летом чахнул, а зимой
она тебя отпустила? - задела старосту бойкая молодка. Она шла с мужем и
заранее приревновала его к водяницам.

- На что мне водяницы? Я и без них хорошо проживу! - засмеялся
Доброга и побежал вперед.

Убежал староста, и Заренке сделалось скучно. Она не слыхала таких
слов, какие знает ватажный староста, и не видала таких людей. Она
задумывается, а о чем - сама не знает. Какая же девушка разберется в своем
неопытном сердце?..

А Одинца все нет как нет.

Глава четвертая

1

Одинец шел лесом и тащил за собой санки. Широкий лубок был высоко и
круто загнут, и на нем был закреплен лубяной кузов. Такие санки на
сплошном и широком полозе легко тащить без дороги. В коробе лежало
приданое молодца и запас еды на дорогу. Сверху привязаны лыжи.

Снега мало, земля припорошена едва на четверть и видны былки. Где
бугорок - там гриб-дедовик, где холмик - там домик спящих муравьев.

Лычницы шоркали, и под снегом похрустывал сушняк. Близкий звук не
уходил, он будто оставался на месте. В лесу тихо, как нет никого. Морена
сковала и воздух

Тсарг с меньшим парнишкой провожали гостя. Девка было метнулась, но
отец на нее цыкнул.

Версты две они шли молча, каждый сам по себе Тсарг с сыном то
обгоняли Одинца, то отставали. До самой разлуки не сказали ни одного
слова. Наконец Тсарг взял Одинца за плечо.

- Иди так, - и мерянин показал на сивер. - Будешь идти так два дня
или три дня, все едино. Потом еще три дня пойдешь на полуночник. После
опять ступай на сивер. Смело топчи землю и дни считай. Гляди, день на
третий, на четвертый ли и выйдешь на большую реку Свирь-Глубокую. Она
течет из Онеги-озера Звонкого в Нево-озеро. По ней ватага та пробежит.
Ладно... Иди!

Одинец упал на колени и ударил доброму человеку лбом.

- Иди, иди, - тихо сказал мерянин, - ладно тебе. - Он сам низко
кланялся Одинцу, а парнишка Тсаргов от сердца отбил земной поклон.

Встали и повернулись: Одинец - на сивер, Тсарг - на полуденник, - и
расстались. Потом Тсарг оглянулся Одинец шагал саженными шагами, и за ним
прыгал лубок. Шибко идет!

- А-ой! - закричал Тсарг. - Много-много шкурок накопишь, приходи!
Откупишь виру, у меня жить будешь!

Одинец запнулся, снял шапку и махнул: слышу, мол Опять зашагал...

А Тсарг все глядел - большой парень, сильный работник... Эх,
уходит!.. Над рысьей шапкой, которую Тсарг Дал Одинцу, торчали, еще
прибавляя роста, лук и навешенная на спину рогатина. На другом краю поляны
Одинец чуть обернулся, махнул рукой, и нет его больше, совсем ушел.

Пора и Тсаргу, у него много дел. Мерянин пустился вместе с сынишкой
большим кругом проверять капканы и силки, вынимать добычу и наново
настораживать стронутую снасть.

У старшего большие заботы. Семья держится его приказом. Семья - сила.
Рассыплется семья - каждый обидит. Но приказ старшего без ума ничего не
стоит. По присловью - кривую спину не выпрямишь кафтаном и глупую голову
не украсишь шапкой. Тсарг шел и в уме отсчитывал все будущие денечки -