вскрикнул, так только потому, что догадался принять это за
ласку.
князь, бабушка и я.
спросил вдруг князь Иван Иваныч после минутного молчания.
положив руку на рукав его мундира, - она, верно бы, приехала,
если б была свободна делать, что хочет. Она пишет мне, что
будто Pierre предлагал ей ехать, но что она сама отказалась,
потому что доходов у них будто бы совсем не было нынешний год;
и пишет: "Притом, мне и незачем переезжать нынешний год всем
домом в Москву. Любочка еще слишком мала; а насчет мальчиков,
которые будут жить у вас, я еще покойнее, чем ежели бы они
были со мною". Все это прекрасно! - продолжала бабушка таким
тоном, который ясно доказывал, что она вовсе не находила,
чтобы это было прекрасно, - мальчиков давно пора было прислать
сюда, чтобы они могли чему-нибудь учиться и привыкать к свету;
а то какое же им могли дать воспитание в деревне?.. ведь
старшему скоро тринадцать лет, а другому одиннадцать... Вы
заметили, mon cousin, они здесь совершенно как дикие... в
комнату войти не умеют.
всегдашние жалобы на расстройство обстоятельств? У него очень
хорошее состояние, а Наташину Хабаровку, в которой мы с вами
во время оно игрывали на театре, я знаю как свои пять пальцев,
- чудесное именье! и всегда должно приносить прекрасный доход.
с грустным выражением, - мне кажется, что все это отговорки,
для того только чтобы ему жить здесь одному, шляться по
клубам, по обедам и бог зна-ет что делать; а она ничего не
подозревает. Вы знаете, какая это ангельская доброта - она ему
во всем верит. Он уверил ее, что детей нужно везти в Москву, а
ей одной, с глупой гувернанткой, оставаться в деревне, - она
поверила; скажи он ей, что детей нужно сечь, так же как сечет
своих княгиня Варвара Ильинична, она и тут, кажется бы,
согласилась, - сказала бабушка, поворачиваясь в своем кресле с
видом совершенного презрения. - Да, мой друг, - продолжала
бабушка после минутного молчания, взяв в руки один из двух
платков, чтобы утереть показавшуюся слезу, - я часто думаю,
что он не может ни ценить, ни понимать ее и что, несмотря на
всю ее доброту, любовь к нему и старание скрыть свое горе - я
очень хорошо знаю это, - она не может быть с ним счастлива; и
помяните мое слово, если он не...
вы нисколько не стали благоразумнее - вечно сокрушаетесь и
плачете о воображаемом горе. Ну как вам не совестно? я его
давно знаю, и знаю за внимательного, доброго и прекрасного
мужа и главное - за благороднейшего человека, un parfait
honnete homme**).
слушать, я на цыпочках и в сильном волнении выбрался из
комнаты.
Глава XIX. ИВИНЫ
мальчиков в синих бекешах с бобровыми воротниками, которые,
следуя за молодым гувернером-щеголем, переходили с
противоположного тротуара к нашему дому.
нами лет; вскоре после приезда нашего в Москву мы
познакомились и сошлись с ними.
вздернутым твердым носиком, очень свежими красными губами,
которые редко совершенно закрывали немного выдавшийся верхний
ряд белых зубов, темно-голубыми прекрасными глазами и
необыкновенно бойким выражением лица. Он никогда не улыбался,
но или смотрел совершенно серьезно, или от души смеялся своим
звонким, отчетливым и чрезвычайно увлекательным смехом. Его
оригинальная красота поразила меня с первого взгляда. Я
почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было
достаточно для моего счастия; и одно время все силы души моей
были сосредоточены в этом желании: когда мне случалось
провести дня три или четыре, не видав его, я начинал скучать,
и мне становилось грустно до слез. Все мечты мои, во сне и
наяву, были о нем: ложась спать, я желал, чтобы он мне
приснился; закрывая глаза, я видел его перед собою и лелеял
этот призрак, как лучшее наслаждение. Никому в мире я не
решился бы поверить этого чувства, так много я дорожил им.
Может быть, потому, что ему надоедало чувствовать беспрестанно
устремленными на него мои беспокойные глаза, или просто, не
чувствуя ко мне никакой симпатии, он заметно больше любил
играть и говорить с Володей, чем со мною; но я все-таки был
доволен, ничего не желал, ничего не требовал и всем готов был
для него пожертвовать. Кроме страстного влечения, которое он
внушал мне, присутствие его возбуждало во мне в не менее
сильной степени другое чувство - страх огорчить его, оскорбить
чем-нибудь, не понравиться ему: может быть, потому, что лицо
его имело надменное выражение, или потому, что, презирая свою
наружность, я слишком много ценил в других преимущества
красоты, или, что вернее всего, потому, что это есть
непременный признак любви, я чувствовал к нему столько же
страху, сколько и любви. В первый раз, как Сережа заговорил со
мной, я до того растерялся от такого неожиданного счастия, что
побледнел, покраснел и ничего не мог отвечать ему. У него была
дурная привычка, когда он задумывался, останавливать глаза на
одной точке и беспрестанно мигать, подергивая при этом носом и
бровями. Все находили, что эта привычка очень портит его, но я
находил ее до того милою, что невольно привык делать то же
самое, и чрез несколько дней после моего с ним знакомства
бабушка спросила: не болят ли у меня глаза, что я ими хлопаю,
как филин. Между нами никогда не было сказано ни слова о
любви; но он чувствовал свою власть надо мною и
бессознательно, но тиранически употреблял ее в наших детских
отношениях; я же, как ни желал высказать ему все, что было у
меня на душе, слишком боялся его, чтобы решиться на
откровенность; старался казаться равнодушным и безропотно
подчинялся ему. Иногда влияние его казалось мне тяжелым,
несносным; но выйти из-под него было не в моей власти.
бескорыстной и беспредельной любви, которое так и умерло, не
излившись и не найдя сочувствия.
похожим на большого, а с тех пор, как перестал быть им, часто
желал быть похожим на него. Сколько раз это желание - не быть
похожим на маленького, в моих отношениях с Сережей,
останавливало чувство, готовое излиться, и заставляло
лицемерить. Я не только не смел поцеловать его, чего мне
иногда очень хотелось, взять его за руку, сказать, как я рад
его видеть, но не смел даже называть его Сережа, а непременно
Сергей: так уж было заведено у нас. Каждое выражение
чувствительности доказывало ребячество и то, что тот, кто
позволял себе его, был еще мальчишка. Не пройдя еще через те
горькие испытания, которые доводят взрослых до осторожности и
холодности в отношениях, мы лишали себя чистых наслаждений
нежной детской привязанности по одному только странному
желанию подражать большим.
опрометью пустился к бабушке: я объявил ей о том, что приехали
Ивины, с таким выражением, как будто это известие должно было
вполне осчастливить ее. Потом, не спуская глаз с Сережи, я
последовал за ним в гостиную и следил за всеми его движениями.
В то время как бабушка сказала, что он очень вырос, и
устремила на него свои проницательные глаза, я испытывал то
чувство страха и надежды, которое должен испытывать художник,
ожидая приговора над своим произведением от уважаемого судьи.
сошел с нами в палисадник, сел на зеленую скамью, живописно
сложил ноги, поставив между ними палку с бронзовым
набалдашником, и с видом человека, очень довольного своими