фигуру Николая, белокурая женщина поспешно закрылась маской, уланский же
офицер, остолбенев от ужаса, не вставая с дивана, глядел на Николая
остановившимися глазами. --------------------
ему всегда приятен, и он любил иногда поразить людей, повергнутых в ужас,
контрастом обращенных к ним ласковых слов. Так поступил он и теперь.
офицеру, - можешь уступить мне место.
из ложи, и Николай остался один с своей дамой.
шведки-гувернантки. Девушка эта рассказала Николаю, как она с детства еще,
по портретам, влюбилась в него, боготворила его и решила во что бы то ни
стало добиться его внимания. И вот она добилась, и, как она говорила, ей
ничего больше не нужно было. Девица эта была свезена в место обычных
свиданий Николая с женщинами, и Николай провел с ней более часа.
постель, которой он гордился, и покрылся своим плащом, который он считал (и
так и говорил) столь же знаменитым, как шляпа Наполеона, он долго не мог
заснуть. Он то вспоминал испуганное и восторженное выражение белого лица
этой девицы, то могучие, полные плечи своей всегдашней любовницы Нелидовой и
делал сравнение между тою и другою. О том, что распутство женатого человека
было не хорошо, ему и не приходило в голову, и он очень удивился бы, если бы
кто-нибудь осудил его за это. Но, несмотря на то, что он был уверен, что
поступал так, как должно, у него оставалась какая-то неприятная отрыжка, и,
чтобы заглушить это чувство, он стал думать о том, что всегда успокаивало
его: о том, какой он великий человек.
часу, и, сделав свой обычный туалет, вытерев льдом свое большое, сытое тело
и помолившись богу, он прочел обычные, с детства произносимые молитвы:
"Богородицу", "Верую", "Отче наш", не приписывая произносимым словам
никакого значения, - и вышел из малого подъезда на набережную, в шинели и
фуражке.
роста ученик училища правоведения, в мундире и шляпе. Увидав мундир училища,
которое он не любил за вольнодумство, Николай Павлович нахмурился, но
высокий рост, и старательная вытяжка, и отдавание чести с подчеркнуто
выпяченным локтем ученика смягчило его неудовольствие.
произносить первые попавшиеся ему слова. "Копервейн, Копервейн, - повторял
он несколько раз имя вчерашней девицы. - Скверно, скверно". Он не думал о
том, что говорил, но заглушал свое чувство вниманием к тому, что говорил.
"Да, что бы была без меня Россия, - сказал он себе, почувствовав опять
приближение недовольного чувства. - Да, чтобы была без меня не Россия одна,
а Европа". И он вспомнил про шурина, прусского короля, и его слабость и
глупость и покачал головой.
красным лакеем подъезжала к Салтыковскому подъезду. Елена Павловна для него
была олицетворением тех пустых людей, которые рассуждали не только о науках,
поэзии, но и об управлении людей, воображая, что они могут управлять собою
лучше, чем он, Николай, управлял ими. Он знал, что, сколько он ни давил этих
людей, они опять выплывали и выплывали наружу. И он вспомнил недавно
умершего брата Михаила Павловича. И досадное и грустное чувство охватило
его. Он мрачно нахмурился и опять стал шептать первые попавшиеся слова. Он
перестал шептать, только когда вошел во дворец. Войдя к себе и пригладив
перед зеркалом бакенбарды и волоса на висках и накладку на темени, он,
подкрутив усы, прямо пошел в кабинет, где принимались доклады.
глазам Николая понял, что он нынче был особенно не в духе, и, зная вчерашнее
его похождение, понял, отчего это происходило. Холодно поздоровавшись и
пригласив сесть Чернышева, Николай уставился на него своими безжизненными
глазами.
интендантских чиновников; потом было дело о перемещении войск на прусской
границе; потом назначение некоторым лицам, пропущенным в первом списке,
наград к Новому году; потом было донесение Воронцова о выходе Хаджи-Мурата
и, наконец, неприятное дело о студенте медицинской академии, покушавшемся на
жизнь профессора.
одним золотым кольцом на безымянном пальце, листы бумаги и слушал доклад о
воровстве, не спуская глаз со лба и хохла Чернышева.
теперь интендантских чиновников, и решил отдать их всех в солдаты, но знал
тоже, что это не помешает тем, которые займут место уволенных, делать то же
самое. Свойство чиновников состояло в том, чтобы красть, его же обязанность
состояла в том, чтобы наказывать их, и, как ни надоело это ему, он
добросовестно исполнял эту обязанность.
России был сам Николай, и одобрительно улыбнулся.
ее на левую сторону стола.
Николай просмотрел список, вычеркнул несколько имен и потом кратко и
решительно распорядился о передвижении двух дивизий к прусской границе.
года конституцию, и потому, выражая шурину самые дружеские чувства в письмах
и на словах, он считал нужным иметь на всякий случай войска на прусской
границе. Войска эти могли понадобиться и на то, чтобы в случае возмущения
народа в Пруссии (Николай везде видел готовность к возмущению) выдвинуть их
в защиту престола шурина, как он выдвинул войско в защиту Австрии против
венгров. Нужны были эти войска на границе и на то, чтобы придавать больше
весу и значения своим советам прусскому королю.
писал Воронцов о выходе Хаджи-Мурата.
свои плоды, - сказал Чернышев.
Николаю, потому что, хотя он и гордился своими стратегическими
способностями, в глубине души он сознавал, что их не было. И теперь он хотел
слышать более подробные похвалы себе.
постепенно, хотя и медленно, подвигаться вперед, вырубая леса, истребляя
запасы, то Кавказ давно бы уж был покорен. Выход Хаджи-Мурата я отношу
только к этому. Он понял, что держаться им уже нельзя.
посредством вырубки лесов и истребления продовольствия был план Ермолова и
Вельяминова, совершенно противоположный плану Николая, по которому нужно
было разом завладеть резиденцией Шамиля и разорить это гнездо разбойников и
по которому была предпринята в 1845 году Даргинская экспедиция, стоившая
стольких людских жизней, - несмотря на это, Николай приписывал план
медленного движения, последовательной вырубки лесов и истребления
продовольствия тоже себе. Казалось, что, для того чтобы верить в то, что
план медленного движения, вырубки лесов и истребления продовольствия был его
план, надо было скрывать то, что он именно настаивал на совершенно
противоположном военном предприятии 45-го года. Но он не скрывал этого и
гордился и тем планом своей экспедиции 45-го года и планом медленного
движения вперед, несмотря на то, что эти два плана явно противоречили один
другому. Постоянная, явная, противная очевидности лесть окружающих его людей
довела его до того, что он не видел уже своих противоречий, не сообразовал
уже свои поступки и слова с действительностью, с логикой или даже с простым
здравым смыслом, а вполне был уверен, что все его распоряжения, как бы они
ни были бессмысленны, несправедливы и несогласны между собою, становились и
осмысленны, -и справедливы, и согласны между собой только потому, что он их
делал.
котором после кавказского доклада стал докладывать Чернышев.
экзамен, держал третий раз, и когда экзаменатор опять не пропустил его,
болезненно-нервный студент, видя в этом несправедливость, схватил со стола
перочинный ножик и в каком-то припадке исступления бросился на профессора и
нанес ему несколько ничтожных ран.