не выезжал от Дарьи Михайловны. Она не могла обойтись без него. Расска-
зывать ему о себе, слушать его рассуждения стало для нее потребностью.
Он однажды хотел уехать, под тем предлогом, что у него вышли все деньги:
она дала ему пятьсот рублей. Он занял также у Волынцева рублей двести.
Пигасов гораздо реже прежнего посещал Дарью Михайловну: Рудин давил его
своим присутствием. Впрочем, давление это испытывал не один Пигасов.
венно, ни дать ни взять, лицо из русской повести; скажет: "Я", и с уми-
лением остановится ... "Я, мол, я..." Слова употребляет все такие длин-
ные. Ты чихнешь - он тебе сейчас станет доказывать, почему ты именно
чихнул, а не кашлянул... Хвалит он тебя - точно в чин производит... Нач-
нет самого себя бранить, с грязью себя смешает - ну, думаешь, теперь на
свет божий глядеть не станет. Какое! повеселеет даже, словно горькой
водкой себя попотчевал.
находился в странных отношениях с ним. Рудин называл его рыцарем, пре-
возносил его в глаза и за глаза; но Волынцев не мог полюбить его и вся-
кий раз чувствовал невольное нетерпение и досаду, когда тот принимался в
его же присутствии разбирать его достоинства. "Уж не смеется ли он надо
мною?" - думал он, и враждебно шевелилось в нем сердце. Волынцев старал-
ся переломить себя; но он ревновал его к Наталье. Да и сам Рудин, хотя
всегда шумно приветствовал Волынцева, хотя называл его рыцарем и занимал
у него деньги, едва ли был к нему расположен. Трудно было бы определить,
что, собственно, чувствовали эти два человека, когда, стискивая по-прия-
тельски один другому руки, они глядели друг другу в глаза...
его слово. Рудин мало обращал на него внимания. Как-то раз он провел с
ним целое утро, толковал с ним о самых важных мировых вопросах и задачах
и возбудил в нем живейший восторг, но потом он его бросил... Видно, он
только на словах искал чистых и преданных душ. С Лежневым, который начал
ездить к Дарье Михайловне, Рудин даже в спор не вступал и как будто из-
бегал его. Лежнев также обходился с ним холодно, а впрочем, не высказы-
вал своего окончательного мнения о нем, что очень смущало Александру
Павловну. Она преклонялась перед Рудиным; но и Лежневу она верила. Все в
доме Дарьи Михайловны покорялись прихоти Рудина: малейшие желания его
исполнялись. Порядок дневных занятий от него зависел. Ни одна раrtie de
plaisir27 не составлялась без него. Впрочем, он не большой был охотник
до всяких внезапных поездок и затей и участвовал в них, как взрослые в
детских играх, с ласковым и слегка скучающим благоволением. Зато он вхо-
дил во все: толковал с Дарьей Михайловной о распоряжениях по имению, о
воспитании детей, о хозяйстве, вообще о делах; выслушивал ее предположе-
ния, не тяготился даже мелочами, предлагал преобразования и нововведе-
ния. Дарья Михайловна восхищалась ими на словах - и только. В деле хо-
зяйства она придерживалась советов своего управляющего, пожилого одног-
лазого малоросса, добродушного и хитрого плута. "Старенькое-то жир-
ненько, молоденькое худенько", - говаривал он, спокойно ухмыляясь и под-
мигивая своим единственным глазом. ----
беседовал, как с Натальей. Он тайком давал ей книги, поверял ей свои
планы, читал ей первые страницы предполагаемых статей и сочинений. Смысл
их часто оставался недоступным для Натальи. Впрочем, Рудин, казалось, и
не очень заботился о том, чтобы она его понимала - лишь бы слушала его.
Близость его с Натальей была не совсем по нутру Дарье Михайловне. "Но, -
думала она, - пускай она с ним поболтает в деревне. Она забавляет его,
как девочка. Беды большой нет, а она все-таки поумнеет... В Петербурге я
это все переменю..."
она жадно внимала его речам, она старалась вникнуть в их значение, она
повергала на суд его свои мысли, свои сомнения; он был ее наставником,
ее вождем. Пока - одна голова у ней кипела... но молодая голова недолго
кипит одна. Какие сладкие мгновения переживала Наталья, когда, бывало, в
саду, на скамейке, в легкой, сквозной тени ясеня, Рудин начнет читать ей
гетевского "Фауста", Гофмана, или "Письма" Беттины, или Новалиса, бесп-
рестанно останавливаясь и толкуя то, что ей казалось темным! Она по-не-
мецки говорила плохо, как почти все наши барышни, но понимала хорошо, а
Рудин был весь погружен в германскую поэзию, в германский романтический
и философский мир и увлекал ее за собой в те заповедные страны. Неведо-
мые, прекрасные, раскрывались они перед ее внимательным взором; со стра-
ниц книги, которую Рудин держал в руках, дивные образы, новые, светлые
мысли так и лились звенящими струями ей в душу, и в сердце ее, потрясен-
ном благородной радостью великих ощущений, тихо вспыхивала и разгоралась
святая искра восторга...
пальцами, - ведь вы на зиму поедете в Петербург?
листывал, - если соберусь со средствами, поеду.
ра.
яблоню: она сломилась от тяжести и множества своих собственных плодов.
Верная эмблема гения...
талья.
ее, эту подпору.
ческом в жизни и в искусстве - я вам третьего дня план рассказывал - и
пришлю ее вам.
девший поодаль.
подин Басистов прочтет. Впрочем, я не совсем еще сладил с основною
мыслью. Я до сих пор еще не довольно уяснил самому себе трагическое зна-
чение любви.
m-lle Boncourt вздрагивала и навастривала уши, как старый полковой конь,
заслышавший трубу, но потом привыкла и только, бывало, съежит губы и с
расстановкой понюхает табаку.
несчастная любовь.
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Каргалов Вадим
Никитин Юрий
Посняков Андрей