она не может, и мы решили отправить ее обратно в Англию. Неделю тому назад
она уехала, и завершать путешествие остались мы с Софи. И вот, пока Софи
хлопочет в нашей маленькой вилле и прислуживает животным, которыми битком
набит сад, я уезжаю в Жужуй, чтобы пополнить там свою коллекцию.
свои ничтожно скудные сведения о Жужуе. Это северо-западная провинция
Аргентины. С одной стороны она граничит с Боливией, а с другой -- с Чили.
Место это любопытно по многим причинам, но главным образом потому, что оно
похоже на язык тропиков, высунутый в Аргентину. С одной стороны этого языка
высятся горы Боливии, с другой простирается знаменитая иссохшая провинция
Сальта, а посередине находится район Жужуя, поросший буйной тропической
растительностью, с которой не идет ни в какое сравнение все, что растет в
Парагвае или Южной Бразилии. Я знал, что здесь можно найти тех
восхитительных тропических животных, которые обитают только на подступах в
пампе. С мыслями об этих великолепных животных я крепко заснул. Мне снилось,
будто я набрасываю лассо на ужасно злого ягуара, когда, тряся за руку, меня
разбудила стюардесса. Должно быть, мы прибыли в какое-то Богом забытое
селение, и всем пассажирам пришлось выйти, пока самолет заправляли горючим.
Самолет никогда не был моим любимым средством передвижения (за исключением
очень маленьких аэропланчиков, на которых действительно чувствуешь, что
летишь), и мне нисколько не улыбалось возвращаться в два часа ночи из
крепкого сна к действительности и торчать в маленьком баре, где, кроме
тепловатого кофе, не могут предложить ничего возбуждающего. Как только нам
разрешили войти в самолет, я устроился в своем кресле и попытался уснуть.
как мне показалось, не менее десяти тонн. Я с трудом высвободил руку, прежде
чем она расплющилась, и попытался разглядеть, что бы это могло быть. Но
сделать это мне не удалось, потому что салон освещался лампочками, похожими
на светлячков, страдающих злокачественной анемией. Я увидел только, что
соседнее место (раньше милосердно пустовавшее) теперь было затоплено (иначе
не скажешь) женщиной колоссальных размеров. Тем частям своего тела, которые
не поместились в ее кресле, женщина великодушно позволила перелиться в мое.
пота.
конец разговору, и затолкался в пространство, остававшееся свободным в моем
кресле. К счастью, после обмена любезностями моя спутница стала заниматься
приготовлениями ко сну, так громко ворча, ворочаясь и вздыхая, что я
невольно вспомнил морских слонов. Вскоре она, вздрагивая и бормоча, стала
засыпать, и затем раздался протяжный и оригинальный храп, который звучал
так, словно кто-то непрестанно катал маленькую картофелину по рифленой
крыше. Скорее убаюканный, чем потревоженный этими звуками, я и сам уснул.
спящую спутницу. Это была, сказал бы я, великолепная женщина -- великолепная
всеми своими ста тридцатью килограммами. Свои пышные формы она облекла в
желто-зеленое шелковое платье, она носила красные туфли, которые теперь
свалились и лежали неподалеку. Ее черные блестящие волосы были тщательно
выложены мелкими кудряшками на лбу, и все это венчала соломенная шляпа, к
которой, казалось, прицепили не менее половины всех фруктов и овощей,
производимых в Аргентине. Это потрясающее сельскохозяйственное сооружение за
ночь съехало на один глаз, и вид у женщины был очень лихой. Ее круглое, в
ямочках, лицо было отделено от обширной груди каскадом подбородков. Руки она
скромно сложила на коленях, и хотя эти руки покраснели и погрубели от
работы, Они были маленькие и красивые, как у многих полных людей. Под моим
взглядом она вдруг, вздрогнув, глубоко вздохнула, открыла большие темные
фиалковые глаза и огляделась с отсутствующим выражением только что
проснувшегося ребенка. Потом она остановила свое внимание на мне, и ее, все
в ямочках, лицо расплылось в широкой улыбке.
сундук, и принялась искоренять ущерб, нанесенный ночным сном ее лицу.
Насколько я мог судить, ущерб был невелик, потому что кожа ее лица была
гладкой, как лепесток магнолии. Убедившись, наконец, что теперь она не
подведет свой пол, женщина отложила сумочку, поудобнее втиснула в кресло
свое большое тело и обратила на меня взор блестящих добрых глаз.
брови, словно Жужуй был самым интересным и желанным местом на свете.
том, что я англичанин, было нечто действительно особенное.
разговоре.
потом добавила:- Я буду говоритъ медленно, чтобы вы могли понимать.
меня оставался,-- это выпрыгнуть в окошко слева. Выяснив, что мои познания в
испанском ограничены, она пришла к заключению, что я лучше пойму ее, если
она будет кричать. Вскоре весь самолет был в курсе наших секретов. Как
оказалось, ее звали Роза Лиллипампила, и направлялась она в Сальту навестить
женатого сына. Они не виделись три года, и встреча обещала быть очень
горячей. К тому же она впервые путешествовала самолетом и радовалась этому,
как ребенок. Она то и дело прерывала свой разговор пронзительными криками
(от которых более нервные пассажиры вздрагивали) и наваливалась на меня
грудью, чтобы посмотреть в окно на достопримечательности, проплывавшие
внизу. Несколько раз я предлагал ей поменяться местами, но она не хотела и
слышать об этом. Когда стюардесса принесла утренний кофе, она стала шарить у
себя в сумочке, чтобы заплатить, и, узнав, что угощение бесплатное,
обрадовалась так, словно благожелательная авиакомпания предлагала ей не
мутную жидкость в довольно грязном бумажном стаканчике, а целую бутылку
шампанского.
в каком-то безвестном городке. Я стал помогать своей спутнице застегивать на
ее непомерной талии привязной ремень. Это была трудная задача, и веселые
взвизгивания женщины разносились по всему салону, отражаясь эхом от стен.
родив шестерых и имея хороший аппетит, трудно уследить за своей талией.
пояс.
подружка передвигается грациозно и легко, как облачко. Она, видимо, решила
занести меня в список своих побед, и мне ничего не оставалось делать, как
только учтиво, старомодным жестом предложить ей пройтись. Она с кокетливой
улыбкой взяла меня под руку. Прильнув друг к другу, как двое влюбленных, мы
направились к неизбежному маленькому кафе и туалетам, служившим украшением
аэропорта. Здесь моя подружка, похлопав меня по руке, сказала, что она
ненадолго, и поплыла к двери с надписью "Для сеньор". Сквозь дверь она
протиснулась с трудом.
с кафе. Он был высотой со среднюю древовидную гортензию, и все же на его
ветках я уже после беглого изучения обнаружил пятнадцать видов насекомых и
пять видов пауков. Это значило, что тропики уже близко. Потом я заметил
своего очень старого друга -- богомола, присевшего на листе. Покачиваясь из
стороны в сторону, он смотрел на меня светлыми злыми глазками. Я снял его с
листа, и он горделиво зашагал вверх по рукаву моего пиджака. Тут вернулась
моя подружка. Увидев это маленькое существо, она подняла такой визг, что при
попутном ветре его можно было бы услышать в Буэнос-Айресе, но, к моему
удивлению, она визжала не от страха -- это был восторг от встречи со старым
знакомым.
мы часто играли с ними. Это меня заинтересовало, потому что в Греции, еще
ребенком, я тоже играл с богомолами, и местные жители тоже называли это
насекомое чертовой лошадкой. Минут десять мы играли с насекомым, заставляя
его бегать вверх и вниз по рукавам, и так неумеренно веселились, что все
остальные пассажиры явно стали сомневаться, в здравом ли мы уме. Потом мы
посадили богомола обратно на его куст и отправились выпить кофе, но тут
пришел служащий и, виновато разводя руками, сообщил нам, что полет
откладывается на два часа. Пассажиры стали возмущаться. Но служащий добавил,
что в нашем распоряжении есть автобус авиакомпании, который отвезет нас в
город, и там, в гостинице, авиакомпания за свой счет угостит нас всем, что
мы только пожелаем. Моя подружка была в восторге. Какая щедрость! Какая
доброта! Мы с грохотом покатили в автобусе по пыльной дороге в город и там
остановились у отеля, имевшего любопытный викторианский вид.
охватил восторг. Тем были громадные коричневые колонны из искусственного
мрамора, множество кадок с жалкими пальмами, толпы официантов, у которых был
вид послов на отдыхе, и своеобразная мозаика столиков, раскинувшихся,
по-видимому, до самого горизонта. Моя подружка крепко держалась за мою руку,
когда я вел ее к столику. Все это великолепие, казалось, лишило ее дара
речи. Я, запинаясь, сделал по-испански щедрый заказ одному из послов
(который не брился, наверно, с тех пор, как последний раз отправлял свои
официальные обязанности) и уселся поудобнее, чтобы вволю насладиться едой.
Под влиянием пяти больших чашек кофе со сливками, тарелки горячих медиалунас
<аргентинские слоеные пирожки> с маслом, подкрепленных пятью пирожными и
полуфунтом винограда, моя подружка перестала относиться к этому заведению