Чтение 15–й страницы книги ~Виконт де Бражелон или десять лет спустя~

- Жалкая служба! Жалкий повелитель!

Затем, сев на прежнее место в кресло, он протянул ноги и закрыл гла-
за, как человек, который спит или размышляет.

Во время этого короткого монолога, пока король шел по коридорам ста-
рого замка к кардиналу, у Мазарини происходила сцена совсем в другом ро-
де.

Мазарини лег в постель, потому что его начинала мучить подагра. Чело-
век деловой, он извлекал пользу даже из болезни, работая в часы бессон-
ницы. Он велел своему слуге Бернуину принести дорожный пюпитр, чтобы
можно было писать в постели.

Но подагра такой враг, которого не легко победить. При каждом движе-
нии кардинала боль усиливалась и, наконец, он спросил Бернуина:

- Здесь Бриенн?

- Нет, ушел, - ответил слуга. - Вы изволили отпустить его, и он отп-
равился спать. Если вам угодно, можно разбудить его.

- Нет, не нужно Однако надо работать! Проклятью цифры!

И кардинал задумался, считая по пальцам.

- О, эти цифры! - воскликнул Бернуин. - Если вы изволили заняться
подсчетами, то завтра у вас, конечно, будет головная боль... Вдобавок
еще здесь нет господина Гено!

- Ты прав, Бернуин! Но ты заменишь мне Бриенна. Действительно, я дол-
жен был бы взять с собою Кольбера. Он хорошо работает, Бернуин, очень
хорошо. Он человек деловой!

- Не знаю, - отвечал слуга, - только мне не нравится лицо этого дело-
вого человека.

- Ладно, ладно, Бернуин! Я не спрашиваю вашего мнения. Садись сюда,
бери перо и пиши.

- Я готов. Что прикажете писать?

- Пиши: семьсот шестьдесят тысяч ливров.

- Написано.

- На Лион... - Кардинал остановился в раздумье.

- На Лион, - повторил Бернуин.

- Три миллиона девятьсот тысяч.

- Написано.

- На Бордо семь миллионов.

- Семь, - повторил Бернуин.

- Да, семь, - с досадой сказал кардинал. - Ты понимаешь, Бернуин? Все
эти суммы пишутся в расход...

- В расход или в приход, не все ли мне равно? Ведь эти миллионы не
мои.

- Миллионы эти принадлежат королю; я считаю королевские деньги...
Итак, на чем мы остановились?.. Ты псе время прерываешь меня!

- Семь миллионов на Бордо.

- Да, так. На Мадрид четыре миллиона. Я говорю тебе, Бернуин, кому
принадлежат эти деньги, так как весь свет имеет глупость считать меня
миллионером. Я стараюсь опровергнуть этот вздор. У министра не может
быть ничего своего... Теперь продолжай. Подати - семь миллионов. Земли -
девять миллионов. Написал?

- Написал.

- Наличных денег - шестьсот тысяч ливров; разных ценностей - два мил-
лиона... Ах, еще забыл, - движимость в разных замках...

- Не прибавить ли в разных королевских замках? - спросил Бернуин.

- Нет, нет, не надо, - это подразумевается. Ну, что, Бернуин, напи-
сал?

- Написано.

- Теперь подведи итог.

- Тридцать девять миллионов двести шестьдесят тысяч ливров.

- Ах, - сказал кардинал с выражением досады, - нет полных сорока мил-
лионов!

Бернуин опять пересчитал.

- Да, недостает семисот сорока тысяч.

Мазарини взял счет в руки и внимательно просмотрел его.

- Однако же, - заметил Бернуин, - тридцать девять миллионов двести
шестьдесят тысяч ливров - порядочные деньги.

- Ах, Бернуин, я хотел бы видеть эту сумму в казне короля!

- Вы изволили сказать, что все эти деньги принадлежат его величеству.

- Разумеется, но только на одно мгновение. Эти тридцать девять милли-
онов уже заранее распределены, пожалуй, их еще не хватит.

Бернуин улыбнулся про себя, как человек, который верит только тому,
чему хочет верить. Он приготовил на ночь питье кардиналу и поправил по-
душки.

- Да, - задумчиво протянул Мазарини, когда слуга вышел, - все еще нет
сорока миллионов... Однако мне надо достичь намеченной мною цифры - со-
рока миллионов... Кто знает, быть может, я не доживу, не успею... Я ста-
рею, слабею. Может быть, я найду два-три миллиона в карманах наших доб-
рых друзей, испанцев? Ведь недаром же они открыли Перу; у них, наверное,
что-нибудь осталось от этого открытия!

Поглощенный расчетами, он позабыл о подагре: страсть кардинала к
деньгам была сильнее болезни. Вдруг Бернуин, запыхавшись, вбежал в ком-
нату.

- Что случилось? - спросил кардинал.

- Король! Король!

- Как! Король идет сюда? - вскричал Мазарини, поспешно пряча листок.
- Король здесь в такой поздний час? Я думал, что он уже давно лег. Что
произошло?

Людовик XIV слышал последние слова и увидел испуганное лицо кардина-
ла, приподнявшегося на постели при его появлении.

- Ничего особенного, господин кардинал, - сказал он, - пли, по край-
ней мере, ничего такого, что могло бы встревожить вас. Мне только необ-
ходимо сегодня же переговорить с вами об одном весьма важном деле.

Мазарини тотчас вспомнил, с каким вниманием король слушал его слова о
Марии Манчини, и вообразил, что важное дело касается его племянницы. По-
этому лицо его немедленно прояснилось и приняло выражение крайней любез-
ности. Эта перемена весьма обрадовала короля.

Он сел.

- Ваше величество, - обратился к нему Мазарини, - я должен был бы
слушать вас стоя, но мучительная подагра...

- Что за церемонии между нами, любезный господин кардинал, - отвечал
Людовик XIV ласково, - я ваш ученик, а не король, вы это хорошо знаете,
- особенно сегодня вечером, потому что я пришел к вам как проситель, и
даже как проситель самый покорный, желающий быть принятым благосклонно.

Мазарини, заметив, что король покраснел, укрепился в своем предполо-
жении, что за этими ласковыми словами кроются любовные помыслы. На этот
раз при всей своей догадливости хитрый политик ошибся: король покраснел
не от порыва юношеской страсти, а от чувства унижения своей королевской
гордости.

Как добрый дядюшка, Мазарини решился облегчить королю признание.

- Говорите, пожалуйста, и если вашему величеству угодно на минуту за-
быть, что я ваш подданный, если вам угодно назвать меня своим наставни-
ком и учителем, то позвольте и мне высказать всю мою преданную и нежную
любовь к вам.

- Благодарю вас, господин кардинал, - продолжая король. - Впрочем, то
о чем я намерен просить вас, сущая безделица.

- Тем хуже, - возразил кардинал, - тем хуже, ваше величество. Я желал
бы, чтобы вы попросили у меня чего-нибудь значительного, какой-нибудь
жертвы... Но, впрочем, чего бы вы ни попросили у меня, я готов на все
согласиться, чтобы угодить вам.

- Если так, вот в чем дело, - сказал король, сердце которого билось
так же сильно, как сердце кардинала, - ко мне приехал брат мой, король
Англии...

Мазарини привскочил на кровати, словно он прикоснулся к лейденской
банке или вольтовой дуге. От изумления или, скорее, от разочарования ли-
цо кардинала покрылось такой краской гнева, что Людовик при всей своей
неопытности в дипломатии тотчас увидел, что министр надеялся услышать
что-то совсем другое.

- Карл Второй! - вскричал Мазарини пронзительным голосом, с презри-
тельною улыбкою. - Как! У вас в гостях Карл Второй!

- Да, король Карл Второй, - отвечал Людовик, подчеркивая принадлежав-
ший внуку Генриха IV титул короля, который Мазарини пропустил. - Да,
господин кардинал, этот несчастный король тронул мое сердце, рассказав
мне о своих злоключениях. Он переживает страшные бедствия, господин кар-
динал. У меня тоже оспаривали престол, я тоже в дни волнений принужден
был бежать из столицы, я познал несчастье, и мне трудно оставить без по-
мощи брата, лишившегося всего и скрывающегося.

- Ах, - перебил кардинал с досадою, - отчего при нем нет какого-ни-
будь Мазарини, как при вас? Его корона была бы сохранена в неприкосно-
венности.

- Я знаю все, чем наш дом обязан вам, господин кардинал, - ответил
молодой король гордо, - и верьте, я, со своей стороны, этого никогда не
забуду. Именно потому, что мой брат, король английский, не имеет при
своей особе такого могущественного гения, как тот, который спас меня,
именно потому и хочу я доставить ему помощь этого гения, уверенный, что
если ваша рука коснется его, она возвратит ему корону, которую он поте-
рял в тот день, когда она упала к подножию эшафота его отца.

- Благодарю вас, ваше величество, за доброе мнение обо мне, - отвечал
Мазарини, - но нам нечего делать там, где люди беснуются, отрицают бога
и рубят головы своим королям. Они опасны, видите ли, очень опасны, и к
ним противно прикоснуться с той минуты, как они забрызгали себя коро-
левской кровью и грязью раздоров. Такой политики я никогда не любил и
отстраняюсь от нее.