нервная система не подвергалась такому суровому испытанию; признаюсь, было
мгновение, когда fortiter in re <В действительности неустрашимый (лат.).>
содрогнулся перед столь страшным врагом; но любовь к естествознанию придала
мне бодрость, и я вышел победителем.
смех. - Он так рознится с тем, какой в ходу у нас в Теннесси, что, право, не
знаю, уловила ли я смысл ваших слов. Если я не ошибаюсь, вы хотите сказать,
что в ту минуту у вас было цыплячье сердце?
анатомией двуногих! Сердце у цыпленка соразмерно с его прочими органами, и
отряду куриных в естественных условиях свойственна отвага. Эллен, пойми,
добавил он с торжественным выражением лица, произведшим впечатление на
девушку, - я был преследуем, был гоним, мне грозила опасность, которую я не
удостаиваю упоминания... Но что это?!
простодушной откровенностью, что при всей игривости ума она невольно
поверила его словам. Посмотрев, куда указывал доктор, она в самом деле
увидела несущегося по прерии зверя, который быстро и неуклонно надвигался
прямо на них. Еще не совсем рассвело, и нельзя было различить его статей, но
то, что можно было разглядеть, позволяло вообразить в нем свирепого хищника.
таблицами, между тем как его ноги выбивали дробь в отчаянном усилии устоять
на месте. - Теперь, Эллен, раз уж судьба дает мне возможность исправить
ошибки, сделанные при свете звезд... Смотри, пепельно-свинцовый.., без
ушей.., рога огромнейшие!
достаточно грозном, чтобы устрашить и более храброго человека, чем наш
натуралист Крики животного странными каденциями раскатились по прерии, и
затем наступила глубокая, торжественная тишина, которую вдруг нарушил взрыв
безудержного девичьего смеха - звук куда более мелодический. Между тем
натуралист стоял как истукан и без ученых комментариев, безоговорочно и
беспрепятственно позволял рослому ослу, от которого он уже не пытался
оградиться своим хваленым фонарем, обнюхивать его особу.
перевести дух и заговорить. - Ваш терпеливый труженик!
совсем онемев от изумления.
продолжала девушка. - А ведь я тысячу раз слышала, как вы говорили, что оно
верой и правдой несло свою службу и что вы его любите, как брата!
как после удушья, глотая воздух. - Род сомнению не подвергается; и я
утверждаю и буду утверждать, что это животное не принадлежит к виду Equus
<Лошадь (лат.).>. Да, Эллен, перед нами бесспорно мой Азинус; но это не
веспертилио, открытый мною в прерии! Совсем другое животное, уверяю тебя,
милая девушка, характеризуемое совершенно отличными признаками по всем
важным частностям. Тот - плотоядный, - продолжал он, водя взглядом по
раскрытой странице, - а этот травоядный. Там: повадка - свирепая, опасная;
здесь: повадка - терпеливая, воздержанная. Там: уши - незаметные; здесь: уши
- вытянутые; там: рога - расходящиеся и так далее, здесь: рога -
отсутствуют.
некоторой степени опомниться.
оправдываясь, незадачливый исследователь тайн природы, - и я, как это ни
глупо, принял своего верного друга за то чудовище. Впрочем, я и сейчас в
недоумении, каким образом Азинус оказался бегающим на воле!
очевидца, которая в менее простодушном слушателе могла бы вызвать
основательные подозрения, девушка описала, как животные вырвались из лагеря
и разбежались стремглав по равнине. Не позволяя себе высказать это напрямик,
она все же дала понять натуралисту, что он скорее всего обознался и принял
испуганный табун за диких зверей. Свой рассказ она закончила жалобой об
утрате лошадей и вполне естественными сожалениями о том, в какое беспомощное
положение эта утрата поставила семью. Натуралист слушал в немом изумлении,
ни разу не перебив рассказчицу и ни единым возгласом не выдав своих чувств.
Девушка, однако, приметила, что, пока она рассказывала, важнейшая страница
была выдрана из записей судорожным жестом, показавшим, что их автор в то же
мгновение расстался с обольстительной иллюзией. С этой минуты никто в мире
больше не слыхал о Vespertilio horriblis americanus, и для естествознания
оказалось безвозвратно потерянным важное звено в цепи развития животного
мира, которая, как говорят, связует землю с небом и в которой человек
мыслится столь близким сородичем обезьяны.
грабители, его сразу встревожило совсем другое. Он отдал на сохранение
Ишмаэлу увесистые фолианты и несколько ящиков, набитых образцами растений и
останками животных. И в его проницательном уме тотчас же вспыхнула мысль,
что такие хитрые воры, как сиу, никак не упустили бы случая овладеть столь
бесценным сокровищем. Сколько Эллен ни уверяла его в обратном, ничто не
могло унять его тревогу, и они разошлись, он - спеша успокоить свои
подозрения и страхи, она - проскользнуть так же быстро и бесшумно, как
раньше прошла мимо него, в одинокий и тихий шатер.
Глава 7
лагерь. Его неожиданное появление и громкие вопли из-за предполагаемой
утраты сразу разбудили сонливую семью скваттера. Ишмаэл с сыновьями и
угрюмый брат его жены поспешили встать и при свете солнца, теперь уже
достаточном, постепенно установили истинные размеры своих потерь.
перегруженные фургоны, поглядел на растерянных девочек, беспомощно жавшихся
к матери, сердитой и подавленной, и вышел в открытое поле, как будто в
лагере ему стало душно. За ним последовали сыновья, стараясь в мрачных его
глазах прочитать указание, что им делать дальше. Все в глубоком и хмуром
молчании поднялись на гребень ближнего холма, откуда открывался почти
безграничный вид на голую равнину. Ничего они там не увидели - только
одинокого бизона вдали, уныло пощипывающего скудную жухлую траву, а
неподалеку - докторского осла, который, очутившись на свободе, спешил
усладиться более обильной, чем обычно, трапезой.
поглядев на осла, Ишмаэл, - да и то самую никчемную. Трудная здесь земля,
молодцы, не для пахоты, а все-таки придется добывать тут пищу на два десятка
голодных ртов!
сын и с презрением пнул ногой твердую, иссохшую почву. - В этой земле пусть
ковыряется тот, кто привык есть на обед не кукурузную кашу, а нищенские
бобы. Пошли ворону облететь округу - наплачется она, пока что-нибудь сыщет.
оставил на твердой земле его здоровенный каблук, и рассмеялся злым и
страшным смехом, - выберет себе такую землю человек, который никогда не
утруждал писцов выправлением купчих?
добраться до этого голого места, прошел миллионы акров, где тот, кто любит
возделывать землю, может собирать зерно бушелями взамен посеянных пинт, и
вовсе не ценою слишком уж тяжелого труда. Если ты пришел искать земли, ты
забрел миль на триста дальше, чем нужно, или на добрую тысячу не дошел до
места.
скваттер, указывая в сторону Тихого океана.
опершись на его ствол, казалось, с печальной отрадой вспоминал былое. - Я
видел воды обоих морей! У одного я родился и рос, пока не стал пареньком вот
как этот увалень. С дней моей молодости Америка сильно выросла, друзья.
Стала огромной страной - больше, чем весь мир, каким он мне когда-то мнился.
Около семи десятков лет я прожил в Йорке - в провинции и штате. Ты,
наверное, бывал в Йорке?
которое ты назвал. Это, как я понимаю, широкая вырубка.
холмы, такие охотничьи угодья - и я увидел, как их без зазрения совести
стали оголять от деревьев, от божьих даров! Я все медлил, пока стук топоров
не стал заглушать лай моих собак, и тогда подался на запад, ища тишины. Я
проделал горестный путь. Да, горестно было идти сквозь вырубаемый лес,
неделю за неделей дышать, как мне довелось, тяжелым воздухом дымных
расчисток! Далекая это сторона, штат Йорк, как посмотришь отсюда!
это расстоянии, я никогда не знал.
для охотника это не такой уж тяжелый переход, если путь лежит тенистыми
лесами, где вволю дичи! Было время, когда я в одну и ту же осень выслеживал
оленя в горах Делавара и Гудзона и брал бобра на заводях Верхних озер. Но в
те дни у меня был верный и быстрый глаз, а в беге я был легок, что твой
лось! Мать Гектора, - он ласково глянул на старого пса, прикорнувшего у его
ног, - была тогда щенком и так и норовила броситься на дичь, едва учует
запах. Ох и выпало мне с пей хлопот!